Constanta

Игорь Стенин

Россия. Середина девяностых. Хмель свободы кружит головы. Время искушает юных и дерзких. И, открывая цену жизни, благам и привязанностям, ставит перед выбором: дружить, ненавидеть, любить…

© Игорь Стенин, 2023

ISBN 978-5-4474-3890-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

— Хочу пить!

Слова сорвались и полетели, словно птицы, рассеивая крыльями сладкий безмятежный сон.

Он поднял голову от песка.

Июль.

Окрестности посёлка Солнечное. Граничащая с водами Финского залива песчаная коса. Одно из самых ярких и красивых мест курортной зоны Ленинграда.

— Джинн услышал тебя!

— Неужели?

— Потерпи, я скоро. Отыщу росу, вернусь и напою тебя вволю.

Она улыбнулась. Смотря вслед ему, спешащему творить добро, прищурилась. Как жаль, что кончился лимонад…

Не так много общего между выпускником вуза и студенткой-первокурсницей. Разница в пять лет едва ли могла обнадёжить. Скорее, наоборот, ещё больше разделяла их.

Но жизнь полна исключений.

И одним из таких исключений стала она. Та, в ком сошлись и открылись те самые яркие приметы и достоинства, которыми грезил Степан Греков, рисуя образ своей будущей подруги.

Они были одного поля ягоды. Родня. Вне возраста и времени. Он понял это сразу, едва увидев её, идущую по длинному коридору навстречу.

Явь побеждала грёзы. И пусть сначала эту радость довелось испытать лишь ему одному. Эстафета не могла минуть и её. Его обретшую плоть и кровь лучшую половину.

Казалось, установить контакт будет несложно. Всё было в его руках. Однако первые попытки ждала неудача. Раз за разом, встреча за встречей инициатива разбивалась о неприступную твердь. Девушка оказалась с характером. Мир, в котором она жила, существовал по своим правилам.

Степан видел, чувствовал её, а она его — нет.

Коридоры кончались. Упорство крепло. Требовался иной формат. Своей очереди ждал спортзал.

Физкультура, обнажая скрытые резервы, дарила второй шанс.

Шёл инструктаж. Впереди была перекличка. Напротив группы юных студентов, выстроившихся шеренгой, взявшись из ниоткуда и оживляя атмосферу, висел на шведской стенке одинокий незнакомый белокурый парень.

Концентрация внимания была предельной. У молодёжи не было иного желания смотреть куда-либо ещё, кроме как на него. Казалось, возвышаясь и паря над всеми, он изображал ангела. Куя победу над земным притяжением прямо на глазах.

Перекличка закончилась. Внимание группы переключилось на преподавателя, в ответ на его команду шеренга дрогнула, зашевелилась, пришла в движение и побежала, демонстрируя уже собственные физические возможности.

Он продолжал висеть.

Быть висельником Степану не составляло особого труда. Так он отрабатывал прогулы перед завкафедрой профессором Чугуновым — спортсменом до мозга костей, прирождённым тренером, личностью, одержимою чужими рекордами. Вис на бис был излюбленным упражнением обоих, в то время как другим, менее одарённым прогульщикам, приходилось искупать свой грех обычным физическим трудом.

Уборщиками, мусорщиками, рабами.

Пробегая мимо шведской стенки второй круг, она практически забыла про ангела наверху. До того ли в бегах. И вдруг он прыгнул прямо на неё. Казалось, настоящая волна обрушилась сверху, подхватила и вынесла её из бегущего потока.

Она даже не успела вскрикнуть. Волна овладела ею целиком. Сквозь туман до неё донёсся голос:

— Живая?

Внезапно она увидела перед собой парня, красивого и сильного, почувствовала контакт, тепло, энергию близкого мужского прикосновения. Такого с ней ещё не бывало. Волна чуть снова не подхватила её, на сей раз угрожая вынести далеко — за пределы спортивного зала. Встряхнув головой, она высвободилась, попятилась и устремилась обратно в бегущий рядом спасительный поток, бросая машинально на ходу:

— Да!

Уже на приличной дистанции от парня девушка пришла в себя. Возмутитель спокойствия, заняв место в центре зала, вступил в оживлённый разговор с преподавателем. А она усердным сосредоточенным бегом по кругу, плечом к плечу среди своих подруг, принялась анализировать произошедшее событие.

Напасть.

Падение ангела.

Случайность, возносящая до сверхъестественной головокружительной высоты.

Когда парень оказывался спиной к ней, она украдкой устремляла любопытный взгляд на него. Неужели он один из них — простой студент?

Бег закончился. Пришёл черёд других упражнений. Свободно маневрируя по залу, она ловила на себе взгляды парня, одновременно отмечая его синхронные перемещения вместе с собой. Всякий раз, когда расстояние между ними сокращалось до опасного минимума, она стремилась уйти в отрыв. Однако это не спасало. Парень неизменно снова и снова оказывался рядом, словно притянутый незримым магнитом.

И, вероятно, нарываясь-таки на новую случайность.

Занятие подошло к концу. Они перебросились между собой парой фраз. И разошлись. Открыв друг друга.

Дистанция сохранялась ещё несколько недель. Но то была всего лишь дань кокетству. Пришёл день, когда уступая его настойчивости, она согласилась выпить вместе сока. В порядке компенсации за причинённый случайностью ущерб.

Препятствий для контакта становилось всё меньше. Разницы в целых пять лет как ни бывало. Ей претило быть и выглядеть младшей. Она чувствовала себя на равных с ним. И даже выше. Ведь источником притяжения была она. Ему выпала судьба испытывать силу её притяжения.

Тем временем другие события развивались своим чередом. Спокойную студенческую жизнь ждали перемены. Неожиданно грянули первые ранние заморозки. Пришли холода, а вслед за ними — и весть о мобилизации первого курса. Убирать картошку.

В свои неполные девятнадцать лет яркая голубоглазая брюнетка Илона Барышинская была одной из дочерей страны Советов. Такая же, как все, урождённая воспитанница коллектива. И полная противоположность ему. Осаниста, глазаста и желанна. Достойна провожатого мужского рода.

Они ехали за тридевять земель в картофельное царство вдвоём.

Холод, морось, опустошающая тяжесть физического труда. Бескрайнее поле вокруг. Угроза всему одинокому живому. И радость для тех, кто в паре. Лишний повод удостовериться в своих чувствах, найти тепло друг в друге.

День шёл за три. Время ускорялось. И вскоре влюблённые обзавелись своим отдельным приютом. Здесь, в помещении сушилки, за стеной мокрых ватников и сапог, вдали от посторонних глаз им предстояло коротать ночи, встречать рассветы, сливаться воедино стуком двух сердец…

Параллельно кипела, искря своими страстями, полевая жизнь. Будучи бойцом личного фронта, Степан не забывал и об общественном. Выделиться среди колхозного десанта особого труда не стоило. Пятилетняя разница в возрасте была налицо. Кнут, пряник, личный пример — властью, данной деканатом, Степан отвечал за то, чтобы не погасла ни одна свеча на ветру, студенты-первогодки остались целы.

Наблюдая за успехами активиста, как ему удаётся организовывать массы и производственный процесс, шеф, немолодой очкастый мужчина-доцент, посчитал своё присутствие здесь лишним, а контроль неуместным. И, удалившись в отдельную комнату при мужском бараке, предался объятиям с природой. Запил.

У подобного поведения не было оправдания. Поскольку имело оно весьма нехорошие последствия. Начала хромать дисциплина. Пошли шатания и разброд. Вечерами окрестную тишину стали сотрясать крики. Юные бузотёры, разогретые вином местного разлива, требуя равенства, свободы и любви, готовились брать приступом воображаемые крепостные стены.

Ситуация выходила из-под контроля. Медлить было нельзя. Требовались экстренные меры.

Авторитет доцента был утрачен. Но терять свой…

В одну из ближайших ночей Степан, вооружённый холодной решимостью и подручным вспомогательным оборудованием, атаковал гнездо мятежа. В открытые двери под кровати летели горящие пластмассовые расчёски, зажжённые согласно старинному студенческому правилу с двух концов.

Боезапас был израсходован полностью.

Пожар мальчишечьих страстей, во сне и наяву, задымился.

Утром пострадавшие с печатью пережитого на лицах кинулись искать защиты у доцента. Мужчина, не приходя в себя, отправил их к Степану. Тот — ещё дальше.

Фокус размывался.

Перспектива выглядела удручающе.

Инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше было остановиться и больше не искушать судьбу.

В вестибюле пансионата было людно. Дикарей — раз, два и обчёлся.

Доминировала одежда разных фасонов, покроя и цветов.

Слегка освоившись и оглядевшись, Степан увидел буфет, а в нём — много лимонада в бутылках зелёного стекла. Товарно-денежный обмен был в разгаре. С бумажным советским рублём в кулаке он занял очередь навстречу.

Оживлённый гул сотрясал помещение. В стороне за деревянной шахматной доской шла азартная баталия. Игроки, их секунданты, случайные прохожие, все как один — профессионалы, соревновались между собой в поисках ходов личного Шаха или Мата.

Степан совсем не разбирался в шахматах. Да их было и не видно за толчеёй.

Гораздо интереснее и забавней было видеть другое — как шахматы играют людьми.

Увлёкшись, он не заметил, как оказался у самой стойки буфета и даже вздрогнул, когда вдруг прямо перед ним раздалось:

— Тебе чего, спортсмен?

На него, что-то жуя, в упор смотрело безмятежное румяное лицо буфетчицы.

Он протянул мятый рубль вперёд, коснулся им дна тарелки с затейливым цветастым рисунком.

— Лимонада, на все!

— Эх, — подхватила буфетчица, — гулять так гулять! Тебе на вынос?

— Да.

— Тогда одна бутылка в руки, — подбоченясь, заявила румяная.

— Хорошо.

Рубль исчез одним неуловимым движением. Появилась бутылка, брякнула мелочью сдача.

— Открывашка-то есть? — уже с некоторым участием спросила буфетчица.

— Да обойдусь.

— Ну, на здоровье!

Обратно он шёл той же дорогой, усеянной, как и прежде, божьими коровками.

Ярко-оранжевая, местами чёрная полоса мёртвых жуков самостоятельной частью суши тянулась вдоль всей видимой кромки воды. Застывшая кульминационным выплеском энергии стихия.

В порыве невольного трепета Степан старался держаться от неё особняком, на дистанции, предпочитая холоду и хрусту под ногами скользящее плавание в горячем и податливом песке.

Показались заросли осоки. Кончалась территория жуков и людей. Начинались владения дикого пляжа. Вступая в их раздольные просторы, Степан вспомнил об Илоне. Предвкушение близкой встречи охватило его. Включился автопилот. И рванулась босая душа вперёд, не разбирая ни дорог, ни преград вокруг…

Степан был хорошим пловцом. Несколько раз за день, срываясь и оставляя её одну, он уходил в залив — по пояс, плечи, целиком, пока не сливался с водой так, что совсем скрывался из вида. Заплывы длились бесконечно. И всякий раз, когда ожидание Илоны на берегу достигало пика, он возвращался, выходя из воды медленно, не торопясь, исподволь — обрядом мира и согласия с родной стихией.

Прошло достаточно времени как он ушёл. Она поднялась с песка, отряхнулась, посмотрела вдаль на залив, повернула голову и чуть не вскрикнула. Он возвращался из сухопутного путешествия раненым, хромая на одну ногу.

Илона побежала ему навстречу.

— Поранился?

— Пустяк. Держи свой лимонад.

— У тебя кровь. Давай садись, посмотрим.

— Сейчас. — Он передал ей бутылку, направился к воде, всполоснул ногу и запрыгал обратно на одной здоровой ноге — к брошенному на песок покрывалу.

— Представляешь, — опустился он на ткань, — шёл туда — жуков под ногами видимо-невидимо. Иду обратно — ещё больше.

— Ты не бредишь? — спросила она, внимательно взглянув на него. — Какие ещё жуки?

— Божьи коровки. Павшие.

— Бред, — пожала плечами Илона. — Или какая-то аномалия.

— Море жуков! Последний парад насекомых. Такого я ещё не видел.

— Разберёмся, — сказала Илона.

Она взяла сумочку, вынула носовой платок, пластырь. Устроилась перед ним, положила его ступню себе на колено и принялась внимательно осматривать её.

— Так на что ты напоролся?

— Стекло, — поморщился он.

— И правда — стекло, — нащупав, она ухватила краешек прозрачного осколка.

— Стекло — это хорошо. Чище, по крайней мере, ржавого гвоздя. Смотри, — продемонстрировала она вытащенный осколок.

— Малыш, — улыбнулся он через силу. — Если бы ты видела, какого сома вытащил я сам! Вот, — отмерил он длину указательного пальца.

— Охотно верю, — сказала она, приглядываясь к ступне. — Но, кажется, тот сом был не последний.

Он побледнел.

— Я ничего не чувствую.

— Хорошее обезболивание, — улыбнулась она. Проходясь пальчиками по уже пустой ране и изображая схватку, воскликнула:

— Смотри-ка, ускользает!

— Лови! — подбодрил Степан.

— Эх, — щипнув воздух, остановилась Илона. — Поздно, уплыл за первым сомом.

— Туда ему и дорога, — с облегчением вздохнул Степан.

— Да, — согласилась Илона, беря в руки пластырь. — Однако нет худа без добра, — продолжила она, распечатывая упаковку. — Тебе, мой друг, заплывы в ближайшие дни противопоказаны. Слышишь? Строгий сухопутный режим. Если честно, я очень рада.

Степан, откинув голову назад, смолчал.

Залепив рану пластырем, Илона подула на него, подняла глаза на раненого.

— Как?

— Стреляет, — отозвался он, ощущая биение остановленной крови.

— Так и надо. Теперь всё. Устала, хочу пить.

…Илона задумчиво гладила его по волосам. Туда-сюда. Белокурый жёсткий ёршик ласкал её руку, она — его. Внезапно она нахмурилась и, прерывая сеанс нежности, ущипнула любимого за ухо.

— Короче не мог подстричься?

Он зажмурился, пожимая плечами, выдавил:

— Производственная необходимость.

— Что ты имеешь в виду?

Степан открыл глаза.

— Я имею в виду сборы.

— А-а, — протянула она.

— Все пацаны решили, — продолжал он, — лучше оставить неприкосновенный запас волос, чем лишиться их совсем. Главный военный обещал всем волосатым бесплатную стрижку под ноль.

— И что он себе позволяет! — возмутилась Илона. — Сатрап! Это же самое натуральное подавление личности.

— Точно, — поддакнул Степан.

— Чтобы после сборов не смел так стричься!

— А что плохого? С такой стрижкой вся армия ходит — от солдата до генерала.

— То армия, — заметила она. — У неё кругом враги. А нам с тобой воевать не с кем. Мы люди мирные. Наше счастье — в вихрах. И здесь, как в настоящем хлебном поле — каждый колосок на счету.

Степан озабоченно провёл рукой по ёршику.

— Хорошо хоть корни остались, — сказала Илона, смотря на него и хитро прищуриваясь. — Всё же, какое-никакое, а утешение.

— Да, — улыбнулся Степан.

…Последняя электричка в город уходила через час. На пляж опускались сумерки. Умиротворённо, чуть слышно, словно сожалея о своём дневном неистовстве, плескались волны о песок. Особое чудесное настроение распространялось вокруг.

Природа обретала покой, сливаясь воедино стихиями земли, воздуха и воды.

— О чём задумалась? — спросил Степан, нарушая тишину.

Илона откликнулась не сразу. Прошло несколько минут прежде, чем одолевающие её чувства нашли выражение словами.

— Знаешь, наше одиночество обманчиво. Мы здесь не одни. Перед нами наше общее родное начало. Ласковый и нежный, бесконечный океан.

Она повернулась к нему. На щеках её появился румянец. Глаза горели.

— Твои жуки не умерли. Круг замкнулся. Они стали частицей океана. Самой бесконечностью.

Степан улыбнулся.

— Прекрасный день для новой жизни, — заметил он.

— Прекрасный, — подтвердила она. — Один из лучших. Такой день остаётся в памяти.

— Да, — соглашаясь, кивнул Степан.

— Навсегда.

Думы и разговоры иссякли. Они сидели перед огромным во всё небо розовым закатом, забыв про всё, наедине с собой и целым миром, в обнимку, словно боясь потерять друг друга, совсем ещё дети, накануне большой и взрослой жизни — прошлым, настоящим и будущим лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года…