Путь олигарха Иван Яцук

Иван Макарович Яцук, 2020

Роман погружает читателя в драматическую атмосферу 90-х годов на Украине. Здесь и разрушение привычного образа жизни, и бандитские разборки, и крушение идеалов. Идет борьба добра со злом, в которой присутствует и великодушие, и жестокость, благородство и низость, ненависть и любовь, причем, всякая: любовь высокая и любовь, основанная на расчете, и любовь откровенно продажная. Рождается класс униженных и оскорбленных и слой, из которого выйдут будущие основатели олигархических династий. Содержит нецензурную брань.

Глава двенадцатая

Положение комбината продолжало ухудшаться. Нужно было теребить начальство, что Виталий Семенович очень не любил. Но другого выхода не было.

Он решил начать с мэрии. От этого визита Кирилюк ничего хорошего не ожидал. Так, покалякать, излить душу, «довести до сведения», чтобы отбить упрек: «А почему вы к нам не обратились? Мы бы помогли». Ну, вот обратился. По нынешним временам, как и прежде, комбинат был городу не по зубам. Просто тогда поддерживалась субординация: если ты в городе — подчиняйся городу, хотя бы формально. Теперь осталась одна голая правда: огромное предприятие и средний городишко, которому самому нужна помощь.

Виталий Семенович подгадал под конец дня, когда меньше посетителей и можно поговорить без спешки и помех. Он, никого не спрашивая, прошел прямо в кабинет. Мэр, Бондарь Григорий Иванович, с кем-то беседовал. Они встретились взглядами, и хозяин кабинета показал рукой: присядь. Кирилюк бросил на стол свою походную папку и сел, дожидаясь очереди.

Освободившись, мэр с преувеличенным энтузиазмом долго тряс руку директору, изображая радушие и важность встречи, из чего генеральный сделал вывод, что Бондарь не в курсе дел комбината.

— Привет красному директору. На ловца и зверь бежит. Только собирался тебе звонить. Как там решается наш вопрос? Мы…

— Гриша, сперва поговорим о моем вопросе. Я думаю, он важнее, — ответил Кирилюк, бесцеремонно перебивая «хозяина» города.

— Давай поговорим, — с готовностью согласился Бондарь, делая внимательное лицо.

— Скажи мне, Гриша, — с места в карьер начал Кирилюк, — ну неужели комбинат не нужен городу? Ну, помогите ему стать на ноги, черт вас возьми.

— Что ты, Виталий, расшумелся? — примирительно урезонил его мэр. Они прекрасно знали друг друга еще по комсомолу. Тогда, четверть века назад, один собирался уходить, а другой только набирал силу. Прямой, откровенный Бондарь нравился Кирилюку деловой хваткой, умением быстро понять суть проблемы, поставить четко задачу. Гриша и сейчас сохранил юношескую стройность, худощавость — очевидно, результат работы в спортзале. Но сколько воды утекло с тех пор. Партийная работа не одного Виталия пообломала, пообтесала, покорежила, сделала послушным, изворотливым. Эту изворотливость умудренный опытом Кирилюк читал в каждом торопливом, суетливом движении старого товарища.

— Конкретно, что тебе надо? — спросил Бондарь, откинувшись в кресле и отдыхая.

–Помоги деньгами, — устало сказал Кирилюк без всякой надежды на успех. — Ну есть же у вас деньги, бюджет, средства на развитие. Все эти бизнесмены, предприниматели обсели меня, как мухи осенью, и каждый норовит укусить побольнее, отхватить кусок побольше. Кругом долги. Комбинат всегда помогал городу. И еще поможет. Если работать на всю катушку, он один может вытащить бюджет города. У нас рентабельность — более 20 процентов. Представляешь?! При наших-то объемах производства. Но все уходит в песок. Дельцы так поставили дело, что мы только на них и работаем. Умные, гады. Может город выкупить часть комбината? Возьмите кредит — вам это проще. Мы отобьем его за один сезон. Подумай, Гриша, а? — с долей призрачной надежды Кирилюк смотрел на мэра.

— Ну ты, Виталий, и даешь! — сокрушенно сказал Бондарь, вскочив с кресла и заметавшись по кабинету. — Ну какие у города деньги? Да один твой комбинат проглотит пять годовых бюджета города и не оближется. А другие? Ко мне каждый день приходят директора заводов и фабрик с такими же предложениями. Все стоит, а те, что еще работают, как вы, на ладан дышат. Поступлений в бюджет города — мизер. На зарплату учителям, врачам, культуре, милиции берем кредиты, а чем отдавать и когда, не знаем. Чем можем помочь? Открывай торговые точки — поможем без проволочек; что-то надо построить? — выделим участки. Что еще? Можем принять на баланс твои подстанции, трансформаторные будки, канализацию, общежития — все-таки разгрузишь баланс. Вот все, что можем. Помнишь фильм « Горячий снег»? Там генерал говорит своим героям, раздавая ордена: « Все, что могу..». Вот и я говорю: все, что могу.

— В другой раз я бы сказал тебе спасибо. А сейчас это не поможет, — горько сказал Кирилюк.

— То-то же, — устало подытожил Бондарь. — Ты думаешь, мне легче? — Ночью не сплю, наверно, как и ты. Размышляю. Как и многие, предполагал, что этот сюрреалистический бред и сон пройдет, завтра проснемся — и все станет на свои места. Будет, конечно, трудно, но мы никогда не боялись трудностей. Главное, чтоб было понятно: это хорошо, а это плохо. Теперь ничего непонятно, — мэр говорил словно сам с собой. — Официанты, фарцовщики стают крупными бизнесменами. И наоборот, встречаюсь с бывшими руководителями — хватают за руки, стают на колени: дайте работу — голодаю. Где я им найду работу?

В этом году окончательно стало ясно, что возврата не будет. Мы переплыли середину реки, и проще добираться до противоположного берега, чем плыть назад. Как ни трудно, как ни прискорбно это признать, но это так. Такие, Виталий, дела — закончил мэр и сел в кресло.

— На второй срок пойдешь? — дружески спросил Кирилюк.

— Баллотироваться буду, но, скорее всего, проиграю — это между нами, — откровенно ответил Бондарь.

— Что так?

— Народ уже никому и ничему не верит. Моя предшественница растеряла все остатки доверия, какие были у народа к власти. А переломить ситуацию нечем, сам знаешь положение. А во-вторых, на выборы понадобятся большие деньги, а где они у меня? В моем активе такие друзья, как ты. Ты же не окажешь мне финансовую поддержку? — Собеседники поменялись ролями. Теперь уже мэр с надеждой смотрел на Кирилюка.

— Не-а. Подскажи, где взять деньги на следующий сезон, я раскручусь и тогда точно помогу.

— Вот и все так, — огорченно сказал Бондарь и расслабился в кресле. — Я все понимаю, сейчас другие друзья нужны, но где их взять? С бандитами я связываться не хочу. Мы — дети своего времени. Мне пятьдесят. Начинать все сначала нет уже сил. И обидно учиться у двадцатилетних. Нырять в бизнес, гнаться за большими деньгами — это скандалы, риски, разборки, это уже не по мне. Скажу по дружбе: присмотрел одно коммунальное хозяйство, оттуда скоро шеф идет на пенсию — вот моя пристань. — Мэр внимательно посмотрел на Кирилюка, — пока есть возможность, могу и тебе пособить, если хочешь. Знаю, ты меня не подведешь.

— Спасибо, дружище, пока повоюю, — твердо ответил Кирилюк. — Представляю, сколько человек ждет, когда я отправлюсь на покой. Не дождетесь, господа. Я так просто не сдамся. Как говорится, еще звенит в гитаре каждая струна. Поеду в Киев, там буду просить помощи.

— Бог тебе в помощь. Кстати, как поживает Вера Феликсовна?

— Что вы все ударились в одно: Вера Феликсовна, Вера Феликсовна! — вроде бы шутя взорвался Кирилюк. — Свет клином сошелся, что ли на ней? Ничего не случилось с Верой Феликсовной, работает.

— Я просто так, — пожал плечами мэр. — Как никак, трудились вместе, встречались по работе. Красивая женщина.

— Ладно, это я так, — оправдываясь за свою горячность, сказал Кирилюк. — Теперь по твоему вопросу. Я сейчас один ничего не решаю. Все-таки акционерное общество. Толково обоснуй свою просьбу, пусть отделы поработают, и если докажешь, что это выгодно и комбинату, получишь разрешение.

— Докажем, — убежденно сказал Бондарь, — спасибо, что зашел. Отвел с тобой душу немного. Сам мучаюсь по ночам этими гамлетовскими вопросами. Будет время — заскочу к тебе с парочкой приятелей. Прошвырнемся по Днепру, посидим, поговорим. Как ты?

— Всегда готов, как пионер. Даже любезную тебе Веру Феликсовну возьмем. Будешь избираться — все равно помогу, хоть и говорю сейчас «нет».

Кирилюк поднялся, мэр тоже вышел из-за стола. Они дружески обнялись, как друзья по несчастью, и Кирилюк ушел с сознанием честно исполненного долга. «Теперь остается только Киев», — подумал он, садясь в машину.

В советские, доисторические, как теперь кажется, времена подготовка к поездке в министерство составляла некий служебный ритуал. Во все структуры комбината отдавались негласные приказы: подготовить столько-то рыбца, тарани, осетра, сома, отобрать самые-самые арбузы, дыни, помидоры, груши, яблоки, персики по сезону. Закупались днепровские сувениры, то бишь, расписные самовары «под хохлому» производства местного завода «Октябрь», каховский коньяк, знаменитое сухое вино «Перлина степу», «Оксамыт Украины», которое давали космонавтам, махровые простыни и полотенца хлопчато-бумажного комбината и многое другое, чем славилась Таврия. Иногда Кирилюк напрямую спрашивал министра, чем порадовать министерство, но чаще действовал по собственному разумению.

Выделялся «Газон» с будкой, машина загружалась под строгим контролем центральной лаборатории и отдела сбыта, выписывалась товаро-транспортная накладная, где было указано, что товар везут на выставку товаров широкого потребления, чтоб гаишники не просили угостить, иначе до Киева не довезешь и половины груза. За руль садился незаменимый Гриша, в помощь ему в последнее время выделялся Герасим, как грузчик, и для контроля за товаром, и груз №1 отправлялся в дорогу. На случай чересчур дотошных работников ГАИ и всяких оказий отдельно клали дополнительные свертки.

В Киеве машина торжественно въезжала в министерский дворик, где ее встречал управляющий делами министерства и два грузчика. Привезенное складировали в отдельный гараж и докладывали министру.

Тот уже расписывал, что и кому. На следующий день в гараж гуськом тянулись сотрудники министерства с портфелями и сетками. Кто слишком привередничал или брал больше положенного — не по чину — того мысленно отмечали: в следующий раз он мог и не попасть в список. Платили все: от министра до дворника, но по минимальной цене.

За транспортные расходы Министерство «отстреливалось» двумя-тремя премиями « за внедрение новой техники» или чем-то в этом роде. Так осуществлялась смазка министерского механизма. Патриархальный невинный подхалимаж, не идущий ни в какое сравнение с масштабами теперешней коррупции в высших эшелонах власти. Теперь чиновник сделает гневное лицо, если ему предложат в подарок 10 кг арбузов, и будет топать ногами и кричать, что ему предлагают взятку.

На фоне этой продуктовой экспансии ехал в Киев генеральный директор и решал уже важные для комбината вопросы в деловом рабочем порядке, но все равно запах привезенных персиков витал в кабинетах и помогал оперативнее решать проблемы. И на этот раз нашлось бы что везти, но Кирилюк терялся — кому? Все потонуло в бесконечных перетасовках и реформациях. После ликвидации министерства возник главк «Укрглавконсерв», который подчинили министерству пищевой промышленности, затем и это министерство расформировали, образовав общее министерство экономики.

Разобраться по телефону во всех этих сокращениях и укрупнениях становилось задачей невозможной. Конечно, нужда во всяких «указках» давно отпала, но надежда на помощь из Киева жила до последнего. Кроме того некто вышестоящий постоянно требовал информацию, справки о выполненных объемах, ассортименте продукции и так далее, создавая иллюзию, что это кому-то надо и кто-то продолжает контролировать производство консервной продукции.

Чтобы окончательно разобраться во всех хитросплетениях столичной политики, выяснить, кто есть кто и попросить помощи, Кирилюк решил, несмотря на скудость средств, посетить столицу на этот раз без прежней помпы. Он долго откладывал, колеблясь в душе и не веря в успех.

Собрался только в августе, когда положение было швах и откладывать дальше было нельзя. От него молчаливо требовали действий. Кирилюк взял в помощники только Герасима. Вместо привычного «СВ» взял два билета в купе. Удивился, узнав, что вместо привычного 19.00 поезд из Днепровска отправляется в 21.30.

В ночном Днепровске Виталий Семенович не бывал давно или ему казалось, что давно, потому что в последнее время он был невнимательным ко всему окружающему. Но сейчас, едучи на вокзал, он поразился мраку и беспросветности города. На улицах — ни души, везде темно, хоть глаз коли, только в районе центральной улицы Ушакова мерцали редкие фонари, желтые от слабого накала, какие-то чахоточные. Изредка промчится одинокое такси, вдалеке завизжат тормоза, и этот визг гулко отдается в ночной тишине.

В центре города чахлая реклама освещает жалкий пятачок площади перед парадным входом, а дальше густой дым мрака и неизвестности. Проезжали целые кварталы «черных дыр», где делали веерные отключения электроэнергии и стоял космический мрак и пустота. Если подъехать совсем-совсем близко, видны каганцы и свечи в окнах квартир. Апокалипсис? Ожидание атомной бомбардировки? Съемки фильма о налетах немецкой авиации? Нет, это наша действительность середины 90-х годов.

Безжизненный, полутемный вокзал, движение только в зале ожидания, здесь же работает единственный буфет, торгующий неизвестно чем, скорее всего подпольной водкой и сигаретами, остальное все для видимости. Пустые кресла зала ожидания, пустые скамейки вдоль стен, кое-где торчат одинокие головы ожидающих, пугливо уткнувшихся в книгу или газету, чтобы не замечать разрухи и запустения и не встречаться глазами с наглыми, сомнительного вида личностями, шастающими иногда по залу; с нищими-калеками; с беспризорными детьми, жалобно просящими: « Дяденька, подайте на хлебушек» с густо накрашенными проститутками, постоянно предлагающими «расслабиться». Худая, облезлая, голодная кошка трется у чьих-то ног, ее нервно отшвыривают, она — хвост трубой — шипит, а потом опять настойчиво лезет в ноги. На полу — ни крошки, нет полусъеденных или только надкушенных пирожков, кусков хлеба, батонов, булочек, ломаного печенья, кусков оброненного мороженого — все съедено, подобрано человеком или котами и собаками. «И не надо никаких плакатов о ценности хлеба», — грустно подумал Кирилюк, наблюдая эту картину.

Подали поезд. Немногочисленные пассажиры, почти без провожающих, торопливо прошли в вагоны, где их встречали хмурые и озабоченные проводницы. В купе Кирилюк с Герасимом оказались одни. Так и ехали до самой столицы, не с кем было и словцом перекинуться. Проводница через время принесла чай, поставила на столик, взяла деньги и молча ушла, не проронив ни одного лишнего слова. На подъезде к Киеву почему-то долго стояли, поезд пришел с опозданием, около полудня. «Даже в этой ситуации ухитряются опаздывать, какое-то национальное проклятие» — мелькнуло в голове.

Зато столичный вокзал, только что отремонтированный, отреставрированный, весь в блеске новых узорчатых стекол и витражей, встретил приезжих привычным шумом и гамом. Везде толпы разношерстного народа; буфеты, бутики, кафетерии — на каждом шагу. То и дело выкрики в толпу: «Мороженое, мороженое», «Беляши с мясом горячие», «Пицца мясная, грибная, рыбная». У входа в метро, у подземных переходов — целые оркестры уличных музыкантов, мелодии почти не слышно, зато ритм, ритм, бренчание, заунывный молодой голос. Нечто о любви.

Взяли такси. Герасим погрузил две увесистых дорожных сумки и поехали. Киев — не узнать. Новые высотки, офисы, везде реклама. То тут, то там строительные леса, заборы: новое строительство, реконструкция, реставрация. Похорошел, помолодел Киев. «Вот где наши денежки, — думал Кирилюк, осматриваясь по сторонам. — Конечно, обобрали провинцию до нитки — можно строить, а как нам жить?» — зло рассуждал он, наблюдая эту кипучую деятельность. По привычке подкатили к гостинице «Киев». Когда администратор назвала цену, Кирилюк изумленно покачал головой: «Ничего себе. Так мы и без штанов останемся»

— Что ж вы хотите? — сухо сказала женщина, увидев реакцию клиента. — Наша гостиница — одна из лучших. Есть и подешевле.

— Придется искать что-нибудь поскромнее, — со вздохом сказал Кирилюк Герасиму, хоть и знал, что он его не услышит. Но Герасим покорно поднял тяжелые сумки, готовый идти, куда скажут.

Они остановились в гостинице Академии наук по улице Софьи Перовской, где останавливался Кирилюк еще в молодые годы, будучи комсомольским деятелем. Эту гостиницу он рекомендовал и своим снабженцам, когда те приезжали в столицу по служебным делам. Работники гостиницы любили встречать комбинатовцев.

Администратор, пожилая женщина, проверяя документы, удивленно подняла брови:

— Директор консервного комбината из Днепровска. Очень приятно. Мы о вас давно наслышаны.

–А я уже слышу запах копченой тарани, — потянув носом, мечтательно сказала другая, подошедшая к ней сотрудница.

— Надолго к нам, Виталий Семенович?

— На одну ночку, если без экстрима.

— Что так мало? В столицу надо приезжать хотя бы денька на три.

— Дорогая у вас столица, а деньги у нас казенные.

–На то она и столица. Время такое, — вздохнула администраторша. — Никуда не денешься. В провинции прожить легче: сад, огород, а нам все купить надо.

— Везде хорошо, где нас нет.

— И то правда. Вам один номер или отдельно?

— Один. Я уже могу ходить в женскую баню, зачем мне отдельно?

— Ну, уж скажете. Вы мужчина еще видный — ого-го!

— Спасибо. Я тоже вижу, что вам чуть за тридцать.

— Тоже спасибо, — улыбнулась женщина, инстинктивно поправляя прическу.

— Сейчас мы устроимся и поищем, откуда пахнет таранкой. Хорошо?

— Все теперь в вашей власти. Мы вообще-то пускаем посетителей до 23.00, но для

вас сделаем исключение, — многозначительно подчеркнула женщина.

«Это, дорогая, уже не проходит».

Цена номера оказалась в пять раз дешевле, чем в «Киеве».

–Это по-нашему, — удовлетворенно сказал Кирилюк, глянув на счет. — Можно и задержаться, был бы предлог.

— Стараемся, — вскользь сказала администратор, занимаясь уже другим клиентом.