Путь олигарха Иван Яцук

Иван Макарович Яцук, 2020

Роман погружает читателя в драматическую атмосферу 90-х годов на Украине. Здесь и разрушение привычного образа жизни, и бандитские разборки, и крушение идеалов. Идет борьба добра со злом, в которой присутствует и великодушие, и жестокость, благородство и низость, ненависть и любовь, причем, всякая: любовь высокая и любовь, основанная на расчете, и любовь откровенно продажная. Рождается класс униженных и оскорбленных и слой, из которого выйдут будущие основатели олигархических династий. Содержит нецензурную брань.

Глава восьмая

Как и многие крупные предприятия в Советском Союзе, комбинат представлял собой «город в городе». Такой «город» управлялся самостоятельно, располагал своим судом и прокуратурой, роль которых исполнял юридический отдел заводоуправления. Он мог выиграть любое дело, запроторить в тюрьму любого и, наоборот, вытащить любого из самой безнадежной ситуации. Такие предприятия в последние годы Советской власти обзаводились собственной службой безопасности, оснащенной техническими средствами и кадровым составом похлеще государственной и способной помочь исчезнуть с лица земли любому неугодному человеку. Появилась такая служба и на комбинате. Крупные предприятия применяли собственные системы оплаты труда, подготовки кадров, внедрения научных достижений.

Система ОРСов — отделов рабочего снабжения обслуживала такие предприятия, и здесь можно было купить то, чего не было даже на складах областного управления торговли. Санатории, поликлиники, дома культуры, стадионы, профессиональные училища, научно-исследовательские институты, проектные и конструкторские бюро, комбинаты бытового обслуживания — все это входило в состав таких конгломератов и все было доступно сотрудникам предприятия.

Смена директора почти ничего не меняла в жизни таких монстров индустрии, а тем более в жизни нижестоящих звеньев. Хотя и встречался иногда свой Петр Первый, перекраивающий под себя всю систему гиганта. Но чаще всего такой Петр и создавал такой колосс, а последователи лишь вносили косметические изменения, ничего не меняя в принципе. Их задачей оставалось поддерживать установленный порядок.

Любой из таких руководителей мог стать министром или первым лицом в партийной иерархии области или республики. Но все равно хозяин такого предприятия неохотно шел даже «на министра». Любая другая должность означала понижение или опалу. Авторитет руководителя был неоспорим, несмотря ни на какие ограничения: партком, профком, райком и так далее.

Комбинат был коллективным общежитием и принадлежал всем его сотрудникам. Здесь справляли свадьбы, рожали детей в подведомственном родильном доме, дети ходили в ближайшую подшефную школу, затем поступали в училище, принадлежащее комбинату. Те, кто проявлял способности, поступали в институты, становясь стипендиатами комбината, потом возвращались на родное предприятие инженерами, технологами, юристами, врачами.

Здесь провожали в армию и здесь же встречали «дембелей», отсюда провожали на пенсию и в последний путь, причем все расходы до копейки брал на себя комбинат, выплачивая даже единовременное пособие. Пенсионеры приходили сюда, как к себе домой, иногда по делу, а чаще только чтобы подышать воздухом производства, которому они отдали всю свою жизнь без остатка, почувствовать его мощь, здоровый ритм, побеседовать с товарищами — такими же пенсионерами — или с теми, кто оставался еще на работе, или по-отечески с зеленой молодежью, как наставники, хранители традиций, носители общественной морали. Их товарищеский суд был подчас строже, чем разное начальство, и переживался больше, чем скандал дома.

Когда комбинат просил, трудоспособные пенсионеры становились на свои рабочие места, помогая вытягивать производственный план и лучших работников нельзя было найти на стороне. В распоряжении ветеранов находились две просторные комнаты, телефоны: городской и внутренний — музей трудовой и боевой славы. В честь дня Победы для всех участников войны после митинга устраивался большой праздничный обед с концертом художественной самодеятельности.

В общем, даже находясь на пенсии, люди активно участвовали в трудовой жизни комбината. Неудивительно, что старики жили очень долго. Нескольким отметили столетие. Привозили на машине или ездили домой к тем, кому стукнуло 90 и больше. А тех, кому было за 80, и сосчитать было трудно.

Потому так болезненно весь окружающий комбинат рабочий поселок воспринял перебои в работе комбината и те перемены, которые принес с собой развал великой страны. Произошли перемены не только в жизни Украины, но и в жизни самого комбината. И перемены не в лучшую сторону. Жизнь требовала сокращать производство, сокращать количество работающих. Но имел ли моральное право директор Кирилюк подписывать приказ о сокращении штатов или о сокращении социальной помощи? Любой командир имеет право послать своих подчиненных в бой, но никакой командир не имеет права приказывать бойцам сдаваться. То же самое касается производства. Директор может уволить одного-двух разгильдяев, может давать задание на расширение производства, но как давать приказ на сокращение производства, на сокращение персонала, когда приращение производства было святым делом на протяжении десятков лет? Какой авторитет устоит перед этим кощунством? И Кирилюк старался изо всех сил, чтобы не допустить такого надругательства.

Сокращение хотя бы одного звена означало порыв всей цепи. Уменьшение льгот воспринималось, как личное оскорбление, а к оскорблениям на комбинате не привыкли. Потому Кирилюк и слышать не хотел ни о каких сокращениях, подписывал заявления о материальной помощи, хотя денег в заводской кассе почти не было. Долги росли, а ожидаемых перемен в политике государства все не было. У Виталия Семеновича появилась бессонница, раздражительность, высокое давление, приступы необъяснимой депрессии. Падал авторитет, чаще случались разговоры на повышенных тонах, ссоры, разногласия между заместителями, возражения по делу и не по делу, распространялись нелепые слухи и толки и тому подобные напасти, свойственные раздраю в обществе и упадку.

На государство уже почти никто не надеялся, ждали чуда: мифических инвесторов, способных завалить комбинат золотыми слитками, с голову величиной. Говорили, что Украина вот-вот опять попросится в Союз, все восстановится и пойдет прежним порядком, а нынешних бизнесменов посадят в тюрьмы, как спекулянтов и живодеров. Каждый день называли то одну, то другую крупную фирму, которая якобы согласна купить комбинат и надо только уладить мелочи. Люди, измученные систематическими невыплатами зарплаты, были согласны и на это, в душе надеясь, что в остальном все пойдет по-прежнему.

В глубине души на это надеялся и сам Кирилюк. Мол, пусть дают деньги, а мы тут сами с усами и знаем, как их лучше потратить. Откупимся со временем и распрощаемся со всеми этими барыгами. Толком никто еще не знал, что такое капиталистический способ производства. Только предстояло узнать.

Скляр с Глебом зашли на проходную. На этот раз Олег не ломился напролом, а позвонил по внутренней связи. Вера Феликсовна не поднимала трубку. Пришлось звонить директору. Виталий Семенович, выслушав, попросил передать трубку вахтеру:

— Пропустите киевскую машину и без проволочек там.

В это время со второго этажа спустился начальник службы безопасности. Он сверху тоже заметил подъехавшую машину. Вахтер уже собрался идти открывать ворота, но Анатолий Федорович его остановил:

— Я сам открою.

Вахтер подошел к нему вплотную и зашептал. Сидоренко хмуро выслушал и молча пошел к воротам. Когда ворота разъехались в сторону, службист стал посередине, не пропуская машину.

— Я начальник службы безопасности комбината, — угрюмо представился он, — прошу всех выйти из машины.

Все трое покорно вышли, недоуменно переглядываясь.

Сидоренко осмотрел салон машины, затем взглядом нашел водителя и показал на багажник. Саша поспешно и суетливо поднял крышку багажника, в котором лежали две пустые канистры из-под бензина, который они брали в дорогу, чтобы не стоять в очередях на автозаправках, часто закрытых вообще. Службист убедился, что они пустые.

— Покажите документы.

Он долго проверял паспорта, демонстративно сверяя фотографии, заглянул в прописку, потребовал документы на машину, тоже их долго просматривал.

— Нас ждет директор, — нетерпеливо сказал Скляр.

— Ничего, подождет, — был хладнокровный ответ.

Сидоренко обошел еще раз машину, осмотрел номера и, не найдя к чему придраться, наконец, возвратил все документы.

— Теперь можете ехать, — сказал он с каким-то удовлетворенным ехидством.

–Я вижу, директор вам не указ, — не выдержал Олег.

— Мне никто не указ, особенно такие засранцы, как вы.

— Как будто в грязь мордой ткнул, — брезгливо сказал Кардаш, садясь в машину. — Ну, ничего, такие нигде долго не задерживаются.

На крыльце — неслыханное дело! — киевлян встречал сам Кирилюк.

— Все по работам, — сказал он, словно оправдываясь, — решил сам встретить, чтоб не заблудились. Что так долго ехали?

–А нас уже встретили, — зло сказал Скляр, здороваясь. — Досмотр по всем правилам милицейского искусства. Как ему хотелось на нас одеть наручники!

— Я же сказал вахтеру пропустить без проволочек, — видно было, как дернулся правый глаз директора, но он сдержался и спокойно предложил пройти к нему.

— Я в последнее время обычно не обедаю…так иногда чайку закажу…аппетит пропал, — пояснил Виталий Семенович, заходя в кабинет. — А вы с дороги, вам надо подкрепиться. Ну и я с вами за кампанию. Посмотрите, чем тудовой народ питается. А потом поговорим в узком кругу.

Неизвестно, чем в тот день питался трудовой народ, но в отдельный зальчик подали зеленый борщ со сметаной и пампушками, жаркое со свининой, которая таяла во рту, компот из свежих фруктов, сочные персики с бархатистой кожурой, пирожные для любителей сладкого. За столом говорили о всяких пустяках, о погоде, дорожных впечатлениях, телевизионных новостях, о концерте Льва Лещенко, неожиданно заехавшего в Днепровск.

— Персики у вас отличные, — похвалил Кардаш, — что за сорт?

— Это нам поставляет опытная станция института садоводства. Продукция не товарная, эксклюзив, — улыбнулся директор, — для самых-самых гостей.

— Спасибо. Попытаюсь оправдать надежды, — немного важничая, ответил Кардаш.

К концу обеда, слегка запыхавшись, в комнату вошла Тоцкая и сразу обратилась к Скляру:

–Ай-йя-йя, Олег Владимирович, как вам не стыдно? Почему меня не предупредили? Мы бы хоть почистились, встретили вас хлебом-солью.

«Обиделась, что оказалась не при делах, не в курсе. Ох уж эта конкуренция!», — подумал Олег, но вслух сказал другое:

–Я уже рассказал директору, как нас встретили. Спасибо, Виталий Семенович уделил нам внимание. Так что все в порядке. Познакомьтесь, Глеб Платонович Кардаш — генеральный директор фирмы «Внешовощ».

— Очень приятно. А я Вера Феликсовна Тоцкая — верный заместитель директора комбината.

— Моя правая рука, — добавил Виталий Семенович, — садись, Вера Феликсовна, обедай, — пригласил директор и тут же обратился к гостю:

–Когда уезжаете? — и, чтобы он не подумал ничего плохого, быстро добавил: — погостили бы у нас денька два-три, поосмотрелись. Есть, что посмотреть.

— Спасибо, Виталий Семенович, — ответил Кардаш, как всегда, внушительно и солидно. — но дела… дела..это в народе думают, что бизнесмены только и делают, что отдыхают на Канарах и Куршавелях, а на самом деле глаза вверх поднять некогда. Расширяюсь, помощников почти нет, да и какие в нашем деле помощники? Я и отец. Может, на денек останусь, но не больше. Дома дел невпроворот.

— Что ж, и на том спасибо, — заключил директор. — Олег Владимирович знает, где у нас гостиница. Не ахти какие хоромы, но жить можно. Располагайтесь. Ляпов больше не будет. Вера Феликсовна проконтролирует. Через часок встретимся в кабинете.

— У меня к вам просьба, Виталий Семенович, — сухо обратился Кардаш. — Когда будем уезжать, распорядитесь, чтоб нас не досматривали, как зеков. Не люблю я этих процедур. Даже в аэропорту.

— Без вопросов, — пообещал директор.

Ровно через час в кабинете генерального собрались все пять замов, главный инженер, главный бухгалтер, начальник юротдела. Альбина Николаевна изготовилась писать протокол заседания с печатью сугубой служебности на лице. Кирилюк сперва планировал пригласить из заводских только Веру Феликсовну, но потом решил, что вопрос судьбоносный для комбината и нельзя его решать келейно, чтобы потом не было кривотолков и упреков.

Со Скляром приключился небольшой конфуз. Войдя в приемную, Скляр застал там Альбину, сидящую с выражением «Альбина Николаевна», официальную до чертиков. Она строго сказала:

–А вас, Олег Владимирович, в списке приглашенных на совещание нет, — и многозначительно на него посмотрела, считая вопрос решеным. Кардаш уже зашел в кабинет.

–Как это нет? — Олег даже растерялся, — я же с Кардашем.

— Пока все не собрались, согласуйте с Верой Феликсовной, — смилостивилась секретарша, — иначе я не имею права вас пропускать.

«Еще одна служба безопасности», — зло подумал Скляр и пошел искать Тоцкую. Та слегка замялась.

— Ну вы же не участник переговоров? — сказала она нерешительно. — Это сугубо конфиденциальное мероприятие с юридическими последствиями. Так что извините.

— Как это я не участник? — возмутился Скляр, внутренне понимая, что она права. Но и терять свой статус не хотелось. Кардаш тем более не захочет больше с ним считаться. — Если бы я не был участником, тогда зачем Кардаш брал бы меня с собой? Или вы считаете, что я уже полностью вышел из игры? Мавр сделал свое дело — мавр может идти? Ничего подобного! Глеб Платонович колеблется, и чтобы его уговорить, я должен быть в курсе дела. Если вы обижаетесь, что я вас не предупредил, то это было личное пожелание Кардаша. Понимаете, лич-но-е! Я выполнил главную вашу просьбу — я привез человека, у которого есть реальные деньги. Ваша задача — его уломать. И я буду вам в этом помогать. Это и в моих интересах.

— Ладно, идем, — согласилась Вера Феликсовна, направляясь в кабинет, — только не высовывайся. — И тут же совсем о другом: — а он производит впечатление. Интересно, сколько ему лет?

«Еще бы не производить впечатление с такими бабками», — подумал Олег.

— Он моих лет, женат, имеет двоих детей, — соврал для солидности Скляр. — Отец — заместитель министра стекольной промышленности, совладелец фирмы, но всем заправляет Глеб…

Когда началось совещание, директор после короткого вступления предоставил слово Кардашу, но тот указал на Олега. Тому пришлось подняться.

— Моя фирма работает с комбинатом более трех лет, — бойко начал Скляр, на ходу соображая, о чем говорить. На заседании он планировал просто отсидеться, чтобы быть в курсе дела и высказать свое мнение сугубо кулуарно, если его спросят. А здесь на него уставились два десятка заинтересованных глаз. Откровенно говоря, у него и навыков-то публичных выступлений не было. Но положение обязывало, и Скляр продолжал:

–А с фирмой «Внешторговощ», которую здесь представляет Кардаш Глеб Платонович, — Олег широким жестом представил гостя, — мы работаем еще больше. Никаких разногласий, трений, споров у нас никогда не возникало, за исключением мелких шероховатостей, которые всегда возникают в процессе работы. Мы предоставляли им некоторую технику, овощную продукцию, которой с нами рассчитывались наши арендаторы. Наша фирма обращалась к Глебу Платоновичу за деловой и финансовой помощью, и он всегда нам шел навстречу. У него существуют прочные связи со многими киевскими структурами — не буду их сейчас перечислять. Вот кратко все, что я могу сказать по поводу « Внешторговоща».

Вера Феликсовна шепнула что-то на ухо директору, тот согласно кивнул головой и с еще большим интересом продолжал слушать Скляра.

–Поэтому, как фирма, так и лично Глеб Платонович, не вызывают у меня сомнений в своей надежности и платежеспособности, — закончил Олег и сел с чувством исполненного долга. «Свои пять тысяч я честно отработал, а дальше ваше дело, как поступать».

Поднялся директор.

— Товарищи, — начал он, но видя, как хмыкнул Кардаш, быстро поправился, улыбнувшись в сторону фирмача, — и господа. Я хочу, чтобы все присутствующие знали, что мы вели переговоры и сейчас вышли на заключительный этап. Мы хотим передать фирме «Внешторговощ» некоторый, пока еще не согласованный, пакет акций нашего комбината. Глеб Платонович обещает нам в самое ближайшее время перечислить нам деньги, которые мы используем для подготовки к новому овощному сезону. Мы уже отстаем от обычного графика, но надеемся исправить положение. Глеб Платонович, мы вас правильно понимаем? Я правильно говорю?

— В общих чертах верно, — подтвердил Кард.

— У присутствующих есть вопросы? — опять спросил Кирилюк. Он явно хотел коллективного обсуждения, чтобы результат не выглядел его сугубо личным решением.

Среди присутствующих пошел тихий шепоток обсуждения. «Наконец-то», — так можно было выразить общую реакцию. Всем надоела неопределенность, у всех чесались руки по работе.

— Сколько это будет в денежном выражении и когда начнет поступать сырье? — спросил зам по производству.

— Николай Прокопьевич, — не будем пока торопить события, — мягко сказал Кирилюк, стараясь не допустить ничего, что могло бы испортить атмосферу заседания. Ему страстно хотелось успешно завершить эту сделку, и потому он боялся скользких вопросов — спугнуть зверя, как он иногда шутил.

–Все правильно, — не вставая с кресла, заговорил Кардаш, обведя всех зорким, победоносным взглядом. Он знал цену своих денег; знал, как их ждут на каждом предприятии. Это вода для иссохшей пустыни. — Все правильно здесь говорится, но я хочу всех предупредить без всяких околичностей, — голос Кардаша наливался металлом. — Я не благотворитель, не благодетель и не филантроп. Я преследую сугубо личные, корыстные интересы — интересы своей фирмы. Я прошу при мне не употреблять никаких терминов типа «товарищи», т»оварищеская взаимопомощь», «поймите нас», «имейте совесть», и прочее из арсенала славного социалистического прошлого, что и привело к нынешнему положению. Я пришел к вам зарабатывать деньги и не хочу этого скрывать. Кому это не нравится, тот может встать и выйти. Пусть на меня не обижаются экономисты по социалистическому соревнованию, инженеры из отдела кадров, библиотекари, артисты, футболисты, пенсионеры, садовники, оранжерейщики, те, кто не умеет ничего другого делать, как подавать кирпичи и переписывать бумаги. На таких людей я не дам ни копейки. Будут работать те, кто дает реальную продукцию, которую мы продадим и заработаем прибыль. То, что положено по закону, мы отдадим государству в виде налогов, и пусть оно помогает всем страждущим. Иначе комбинат постигнет участь других ваших заводов. Все меня понимают? — Кардаш снова обвел всех внимательным взглядом. Тихое, едва сдерживаемое ликование на лицах присутствующих исчезло, лица вытянулись и посуровели. — Хорошо, будем считать, что мы определились с базовыми установками, — продолжал Кардаш. — К тому, что сказал Олег Владирович, я добавлю, что моя фирма — постоянный покупатель вашей продукции, иногда прямой, но чаще через посредников, что очень прискорбно.

— Почему через посредников? — сразу отреагировал Кирилюк, сидящий с каменным, потемневшим лицом.

— Потому что напрямую не всегда удается взять то, что нужно. Ваш отдел сбыта очень любит, чтоб его просили, — ровным голосом ответил Кардаш. — Надо и там навести порядок. Но не это главное.

— Вера Феликсовна, примите к сведению, — сказал Кирилюк, воспользовавшись короткой паузой, которую сделал гость.

— Ваша продукция отличного качества, но упаковка уже желает лучшего и не отвечает европейским стандартам. В частности, нет штрих-кода, этикетка бледная, на плохой бумаге, картонные ящики — тоже вчерашний день. Но это все мелочи, это все можно быстро поправить. Из того, что мне сказали, что я знаю сам, что мельком сейчас увидел и услышал, я делаю вывод, что наше партнерство возможно и может быть успешным.

Чтобы не растекаться словами по древу, мне хочется услышать четкие, ясные ответы на несколько вопросов. — В кабинете стало предельно тихо. Слышался только шум вентилятора, стоящего в углу. Все напряженно ждали.

— Первое: заставлял ли комбинат в залог свои активы?

— На это я сразу могу ответить, — откликнулся Кирилюк, — заставлял под небольшие кредиты, но мы до недавнего времени вовремя рассчитывались, и все наши активы на месте.

— Отлично, — засвидетельствовал Кардаш. — Выдавались кому-нибудь крупные векселя, и если выдавались, погашены они?

— Крупных нет, — ответила главный бухгалтер — хрупкая, средних лет женщина с умным, строгим лицом, — но несколько векселей непогашенных есть. До пяти тысяч долларов.

— Говори, говори, Екатерина Павловна, — подбодрил Кирилюк, — нам нечего скрывать. Все равно в первую брачную ночь все выяснится.

Все натянуто рассмеялись. Умел все-таки Виталий Семенович разрядить обстановку. Лишь Кардаш остался серьезным.

— Какова общая кредиторская задолженность? — спросил он тоном ревизора.

— 50 миллиардов карбованцев, — выпалила Екатерина Павловна, сама испугавшись такой цифры. Но она быстро справилась с волнением и чтобы скрасить впечатление от произнесенной цифры, добавила: — дебиторская у нас еще больше — 57 миллиардов, правда, вытянуть эти деньги очень сложно.

Залегла гнетущая тишина. Комбинатовские чувствовали себя провинившимися школьниками, которых спрашивает строгий отец. Казалось, искра надежды, чуть затеплившаяся, теперь окончательно угасла.

— М-да, — несколько обескуражился и сам Кардаш, — прикинем, сколько это в иностранной валюте, — он достал из кейса калькулятор и быстро подсчитал, — около шестисот тысяч условных единиц. Многовато. Какова в таком случае сумма ваших активов? — Глеб в упор посмотрел на главбуха, которая сидела напротив. Та перевела взгляд на директора. Виталий Семенович пришел на выручку.

— Вообще-то это наша коммерческая тайна. А если говорить прямо, то мы так запутались в этих вопросах, что и сами толком не знаем, сколько сейчас стоят наши производственные фонды и прочие активы. По крайней мере, на порядок выше, чем наши долги. К тому же нам, действительно, как сказала Екатерина Павловна, огромные суммы должны торгующие организации. Правда, если говорить начистоту, то эти долги почти безнадежны. Формально, у нас по балансу прибыль, но фактически нет оборотных средств — вот что нас душит. Нам должны государственные организации, мы надеялись, что государство все-таки с нами рассчитается, но государство оторвало нас от своей груди, а прикорм давать не хочет или не может. А как мы без него? Оно ведь забирало у нас все заработанные деньги, а теперь сказало: чао, персик. Но думаю, что дело еще поправится.

Кардаш не любил сентиментов, и речь директора с его шутками — прибаутками его раздражала, мешая ему сосредоточиться. Он прикинул в уме сумму долга, и цифра в 600 тысяч долларов не показалась ему такой фантастической, как 50 миллиардов карбованцев, от которой Глеб едва не оглох. Активы все-таки были на два порядка больше, да и должники что-нибудь да вернут. Картина вырисовывалась совсем неплохая. От этого вывода Кардаш сразу повеселел, но не подал виду.

— Плоховато, конечно, — продолжал он.–Это наглядное подтверждение того, о чем я вам говорил: «Помогите, спасите,торговать нечем», «Деткам есть нечего», « Зеки завтра разнесут колонию», « Армия голодает». Государство всегда найдет выход, а вы своей так называемой добротой поставили комбинат на грань развала.

Но положение не безнадежно. Из всего сказанного я сделал заключение, что никаких финансовых инструментов и организационных мероприятий вы не использовали, а только копили долги. Сейчас уже работают по-новому. Ни одного килограмма продукции без оплаты; если нет надежных покупателей — сократить производство, нельзя работать на склад. В нынешних условиях, главное — не произвести, а продать. — Кардаш чувствовал себя хозяином положения. Кирилюк, глядящий всегда орлом на подобных совещаниях, сидел сейчас подавленный и чувствующий себя учеником. Зато Глеб, победно осматривая присутствующих, выкинул главный свой козырь:

–Договоримся так: — чтобы не терять драгоценного времени, пока наши юристы согласуют и оформят документы, я прошу дать мне на руки заверенный мокрой печатью документ на продажу 8 процентов акций и просьбу о выделении кредита под 10 процентов в счет поставок вашей продукции. Обращаю ваше внимание, что банки дают кредит под 15 процентов, но нужной вам суммы никто не даст. Я бы тоже не дал, но надеюсь получить с вашей помощью больше, чем пять процентов. Ассртимент продукции мои специалисты согласуют. — Кардаш сделал театральную паузу и весомо произнес — завтра к вечеру на ваш счет поступят двадцать миллиардов карованцев. Устраивает? Это первый транш.

Раздались непроизвольные хлопки. Кирилюк, возбужденный, тоже привстал и аплодировал.

— Вот это, я понимаю, конкретный разговор, — сказал он и прочувственно добавил:

— Глеб Платонович, вы не пожалеете, что с нами связались.

— Я, в свою очередь, прошу, — Кардаш сделал повелительный жест в духе римских ораторов, останавливая волну восторга, захлестнувшую сидящих в кабинете. — Со своими долгами разбирайтесь сами, но мои деньги должны пойти только на производственный цикл. Мой представитель будет контролировать этот процесс.

— Хорошо, хорошо, — Кирилюк, казалось, был готов согласиться со всем, что ему скажут, не особо вникая в смысл сказанного. Главные для него слова были произнесены. А напрасно. Не зря же сказано: бойтесь данайцев, дары приносящих. Когда Виталий Семенович, наивная душа, это поймет, будет уже поздно. А сейчас ему представлялось, что все проблемы решены, и надо работать, работать и работать.

Во время праздничного ужина, в котором принимал участие и начальник службы безопасности, к нему подошел хмельной Кирилюк и тихо, чтоб никто не слышал сказал:

— Завтра явишься в отдел кадров и получишь полный расчет, если не хочешь, чтоб я тебя посадил в тандыр. Ясно?

— Ясно. — ответил побледневший полковник, понимая, что спорить бесполезно. За ним водились темные делишки, которых в спаянном коллективе не утаишь, хоть ты и командуешь спецслужбой. Виталий Семенович ни за кем не шпионил, но так получалось, что его осведомляли до таких мельчайших подробностей, о которых он предпочитал бы и не знать, чтобы лишний раз не убеждаться, что человек слаб.

Скляр уже собрался спать, когда неожиданно вошел Кардаш, явно под шафэ, бесцеремонно осмотрелся:

— Ты один?

— А с кем же мне еще быть?

— Ну ты здесь не первый раз. Я думал, у тебя есть варианты…

— Мой вариант дежурит завтра.–

— А мой?

— А ваш? — Скляр немного растерялся. Оказывается, он должен был заботиться еще и о «вариантах» для Глеба. Хорошенькое дельце. — Я даже не знаю. Завтра что-нибудь придумаем.

— К черту завтра, — капризно возразил Глеб. — Завтра работа, а сегодня ты не мог бы крутнуться. Не хочется одному ложиться. Я хорошо заплачу и тебе, и ей.

Скляр недоуменно сдвинул плечами. «За кого ты меня принимаешь, — зло подумал он. — Я тебе не сутенер» — Глеб Платонович, поздняя ночь, город чужой. Кого сейчас найдешь?

— Возьми машину, привези приличную блядь, только не вонючую, в ночном баре сними, — настаивал Кардаш.

–С охраной надо договариваться, а она директору доложит. Как мы будем выглядеть?

— Ты думаешь, не стоит, да? — Теперь явно было видно, что Глеб набрался от души.

— Завтра — другое дело. В город смотаемся, предупредим, кого надо, чтоб шуму не было, — предложил Скляр и осекся: завтра же на смене должна быть Ольга. Черт бы побрал этого Кардаша!

— Что-то на меня Феликсовна пялилась, — самодовольно сказал Глеб, начальственно вышагивая по комнате, — может завтра рискнуть, а?

— Боюсь, будет «динамо», — ответил Скляр, с удовольствием укладываясь на подушку, — хотя…если вы ей будете очень нужны, а вы ей, точно, будете очень нужны, — подчеркнул Скляр, — то можно, но очень осторожно. Я вам, по-моему рассказывал…

— Не помню. Что именно?

— Она очень хочет стать директором. Считает, что Виталий Семенович устарел, а она, видите ли, прогрессивная.

–Может быть, может быть. В чем-то она права. Говоришь, хочет быть директором? Поможем, — Кардаш хохотнул и добавил: — как волк ягненку. Ладно, спи, сам разберусь. Это Верочка мне нравится.

«Вот и разбирайся, — подумал Олег, уже предвкушая завтрашнюю встречу с Ольгой. — Ладно, спи, крепкий, — сказал он себе, вспомнив ее выражение, и улыбнулся, — завтра все выяснится».