Путь олигарха Иван Яцук

Иван Макарович Яцук, 2020

Роман погружает читателя в драматическую атмосферу 90-х годов на Украине. Здесь и разрушение привычного образа жизни, и бандитские разборки, и крушение идеалов. Идет борьба добра со злом, в которой присутствует и великодушие, и жестокость, благородство и низость, ненависть и любовь, причем, всякая: любовь высокая и любовь, основанная на расчете, и любовь откровенно продажная. Рождается класс униженных и оскорбленных и слой, из которого выйдут будущие основатели олигархических династий. Содержит нецензурную брань.

Глава девятая

Следующий день прошел в пешем походе по комбинату. И чем ближе Кардаш знакомился с комбинатом, тем выше росла волна радостного предчувствия необыкновенной удачи. «Здесь работы и работы, — внутренне восхищался Глеб, осматривая комбинатовское хозяйство. Правда, в понятие «работы» он вкладывал совсем иное понятие, чем генеральный директор или заместитель главного инженера Аркадий Валерианович Мусияка — пятидесяти летний коротыш с голубыми, но выцветшими глазами и желто-серым лицом язвеника и печеночника, разбрасывающий по ходу дела колючие, желчные замечания подчиненным.

Во время обеда, такого же обильного и сытного, как и накануне, Скляр намекнул насчет проблемы с отдыхом Глеба Платоновича. Директор понимающе подмигнул в ответ. Перед окончанием рабочего дня, когда Альбина уже засобиралась домой, Виталий Семенович вдруг попросил чая с лимоном для гостя, предварительно посоветовавшись с ним. Бедной Альбине ради комбината пришлось «пойти на жертву» по выражению генерального.

Зато Кардаш вечером никуда не отлучался, не искал приключений, а работал на полную катушку на «общее дело», как предполагал Кирилюк. Глеб Платонович звонил на фирму, что-то уточнял, давал указания, принимал доклады, разговаривал с отцом, вызывал Скляра к себе для консультации по комбинату, хотя Олег знал, что это все больше для проформы: ни с кем, кроме отца, Кардаш по-настоящему не считался.

Когда Глеб, наконец, отпустил своего спутника, Скляр со всех ног бросился искать Ольгу. Она в это время ходила со своей помощницей по комнатам и рутинно пересчитывала простыни, одеяла, графины и прочее вверенное ей хозяйство гостиницы, которое надо было пересчитывать утром и вечером, так как командировочные, а еще чаще свои, в последнее время пытались «забыть» что-нибудь у себя.

Увидев Скляра, Ольга сделала удивленные глаза и приветственно кивнула головой. « «Ну, слава богу, узнает» — на сердце у Олега немного отлегло. Он в ответ призывно помахал рукой. Ольга виновато сдвинула плечами и взглядом показала на сотрудницу, мол, занята по работе. Скляр, окрыленный началом, тут же помчался в ближайший магазин, накупил всякой всячины, положил все в холодильник и приготовился ждать.

Посидев некоторое время в нетерпеливом ожидании, Скляр включил телевизор, невнимательно смотрел американский боевик, где очередной бравый отставной полицейский в одиночку боролся со всей городской мафией. Было ясно и понятно, что, в конце концов, он положит на лопатки жутких, но трусливых головорезов. Приходилось переключаться на другие телеканалы, но везде стреляли, везде громыхало, визжало, мчалось и кричало истошным криком. Олег опять смотрел первый фильм, где неустрашимый коп после первых неудач начинал крошить всех и вся.

Скляра фильм интересовал мало, он все время отвлекался мыслями о встрече. Простила ли Ольга его окончательно или это только дань благодарности за помощь? Пусть бы только пришла, а там он, думается, сможет ее убедить, что намерения у него самые чистые, самые серьезные.

Ну, боже мой! Сколько можно проверять десяток комнат? А может она совсем не хочет заходить? Уже раз зашла… Нет, надо самому идти. Но это значит засветить ее, компрометировать, напарница тут же разболтает. Нет, надо еще подождать.

Ольга пришла в десятом часу, настороженная, отчужденная.

— Вы опять к нам? По делу?

— Оля, к кому ты здесь обращаешься? Я здесь один. Или мы не знакомы?

— Ну…я не знаю…вы..ты..же гость…комбината…

— Я тебе дам «Не знаю» — добродушно-ворчливо ответил Олег. — Ничей я ни гость. Я приехал сюда вроде бы и по делу, но мог и не приезжать. Приехал только ради тебя. Комбинат — это лишь повод. — Олег помолчал, потом с доверчивой улыбкой весело глянул на нее. — Ну как ты здесь без меня? — Он пытался ее развеселить.

— Как всегда, — отвечала Ольга, продолжая настороженно стоять у двери. — Я не надеялась, что вы..ты скоро приедешь…накопила немножко долг отдать…томатной пасты немного было…кое что из консервов…завтра принесу…

— Оля, это все, что ты мне хотела сказать? — в голосе Олега появилась досада. — Если ты еще раз напомнишь мне о своем, так называемом долге, ты меня очень обидишь. Я сделал это от чистого сердца. Ты не представляешь, какая это радость для меня — помочь человеку в такой тяжелой ситуации. И не лишай меня этой радости. Договорились.

–Угу.

— Проходи, садись за стол. Видишь, я ни в одном глазу. Открывай холодильник, вали все на стол, будем ужинать.

— Ты точно сегодня не пил?

— Совершенно точно. Как огурчик. Не бойся, прошлое не повторится, даю тебе честное слово.

— Нет, я, пожалуй, пойду. Скажут, что я с командировочными угощаюсь.

–Оля, — сказал Скляр, с шутливой угрозой набычив глаза, — пожалуюсь Вере Феликсовне, что ты плохо относишься к гостям комбината. Я, голодный, накупил кучу продуктов, а дежурная отказывается даже мне помочь. Как это называется?

— Ох, Олег, Олег, — вздохнула Ольга и прошла в комнату, — знаешь, чем меня застращать. Вера Феликсовна устроила меня сюда, когда я осталась без работы. И сказала, чтоб не было ни одного замечания от командировочных, иначе буду снова на улице. Так что волей-неволей приходится угождать всем. А некоторые понимают это по-своему.

— И я в том числе, — усмехнулся Олег, — но теперь-то я не некоторый?

— Да, конечно. Ты так помог мне с Любой. Прямо не знаю, как и благодарить.

— Вот и отблагодаришь. Посидим — побеседуем, как хорошие знакомые.

— Я вообще-то думала — ты не скоро приедешь…так, когда выпадет случай, а ты, вишь, как…

— Я же тебе обещал приехать — вот и приехал. Сейчас, правда, по делу, но я бы и просто так приехал.

— Видишь, ты обязательный. Это хорошо. — Ольга неуверенно остановилась посреди комнаты, не зная, что делать.–Чем я тебе должна помочь?

— Я же тебе говорю: вынимай все из холодильника, порежь по — хозяйски, будем ужинать, поговорим.

— Говорят, комбинат покупают? — спросила Ольга, выкладывая продукты на стол. — Может, зарплату начнут платить нормально?

— У вас тут у всех сложилось такое понятие: появился новый человек рядом с начальством — значит, покупатель, — добросовестно пояснял Скляр.–А здесь просто взаимовыгодная сделка.Комбинату — деньги, комбинат — свою продукцию. Понятно?

–Понятно, — со вздохом ответила Ольга. — Покупают, покупают, а все купить не могут. А есть надо всем.

— Да разве такую махину кто — то может одним махом купить? Правда, я думаю, у этого Кардаша далеко идущие планы. Но пока все так, как я говорю. — Олег вдруг остановился, внимательно глядя на Ольгу. — Ты почему опять такая невеселая? — спросил он, чувствуя прилив нежности к этой тихой женщине с простым пробором русых волос на голове и вечной печалью незадавшейся женской доли. — Опять с мужем поссорилась?

— Опять, — простодушно созналась Ольга, пряча глаза.–Говорю добром ему: грузчики везде нужны, иди, выгружай что-нибудь, что ж ты сиднем сидишь и пьешь. А он мне: я не грузчик, я специалист, я несколько лет учился этому делу, а теперь я — никто. И плачет, когда пьяный, и лезет драться. Дети плачут, просят: папочка, не бей маму. Она меня достала — кричит, всех порешу и сам повешусь. Может, и достала, но что мне делать, если есть нечего. Старики на поселке мрут один за другим. Они все-таки старики, хоть и всех жалко, а нам надо жить. Утром встаю: то один, то другая за подол тянут: мама, масла хочу; мама, мяса хочу. Какое там мясо — хотя бы что-то в тарелку налить. А здесь в дверь стучатся: за воду заплати, за свет заплати, за газ уже три месяца не плачено — вот-вот отрежут. Как тут будешь веселой? Я дома почти не ем. В гостинице что-нибудь оставят впопыхах — то и мое. А не оставят — супчик с напарницей состряпаем из овощей — вот и обед, и завтрак, и ужин. А муж халтуру кому-нибудь сделает и приходит домой, как зюзя. Так хотя бы лег да спал — нет, лезет драться.

— А может еще за чем лезет? — Олег остался верен себе.

Ольга смущенно махнула рукой.

–Он об этом даже и забыл. Подебоширил — бух на кровать в чем был, и только храп на всю хату и пена изо рта.

— А кем он у тебя?

— Киповец. Отдел контрольно-измерительных приборов. Им там спирт давали для протирки приборов. Вот и пристрастился. То хоть даром пил, а теперь все, что есть, пропивает. Стал инструмент из дома выносить, вещи, сперва свои, а теперь все подряд. Петя, сейчас же положи на место. А что, я в своем доме не хозяин? Что хочу, то и беру — и шасть за порог. А дома двое детей голодных. — Ольга перестала нарезать продукты. — Наверно, хватит. Засохнет же.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Олег. — Делай, как считаешь нужным. Я в обед вообще-то плотно поел. Что будем пить: вино, водку?

–Нет-нет, я на работе.

— Ну хоть немного, — уговаривал Скляр. — Не могу же я пить один. Говорят, плохая примета.–

–Ну разве что вина чуточку.

— Не бойся. Через полчаса все будут дрыхнуть — гранатой не разбудишь. Откровенно говоря, я по вечерам выпиваю. Во-первых, остаюсь один — жена где-то на концертах ошивается. Во-вторых, это почти производственная необходимость — иначе не заснешь после всех своих проблем.

— А не сопьешься? — с подозрительным вниманием глядя на него, спросила Ольга.

— Нет, 150-200 грамм водочки для меня пыль. К тому же я люблю поесть. Посмотрел новости, поужинал, почитал — и на боковую. Унылая жизнь, но что поделаешь? Ну ладно, давай за встречу. — Олег чокнулся с Ольгой стаканами. Она лишь пригубила вино и поставила. Олег опрокинул в себя водку и принялся подтверждать истинность своих слов насчет еды. Он хоть и говорил, что плотно отобедал, но как все любители поесть, к вечеру проголодался. Он уплетал за обе щеки, пока ни наткнулся на взгляд Ольги. Что-то в ее глазах было такое, что Олег застыл с вилкой, потом вообще отложил ее.

— Ты тоже давай питайся, — подбодрил он Ольгу, видя, что она только делает вид, что ест. Я уже нахватался и выпил порядочно, а ты все ковыряешь вилкой. И вино стоит. Так нечестно.

–Я же на работе. И без того сижу, как на иголках. У нас нельзя сидеть с командировочными. Вдруг кто-то позовет, что-то спросит, бывает кому-то плохо — надо быть на месте. Твой начальник в соседней комнате — может пожаловаться.

— Никакой он мне не начальник. Так сказать, попутчик. Ты к нему не ходи. Сцапает — никто тебя не защитит. Даже я не смогу. — Олег приблизил лицо к Ольге и горячо заговорил:

— Ты знаешь, я так доволен…так доволен..что ты рядом. Сильно переживал, что ты будешь меня бояться. Прости меня, еще раз прошу. Я к тебе не так, как раньше…у нас с тобой все будет серьезно. Хочешь?

— Я — замужняя женщина.

–Хо-ро-шо, — с легким пьяным подвывом протянул Скляр. — хорошо, что помнишь. Я не буду разбивать… с твоим Петром мы разберемся…попрошу, чтоб его опять приняли…уговорю.

— Не примут, — убежденно сказала Ольга. — Все знают, что он конченый. Спился.

— Ни-че-го..полечим..просто я хочу, чтоб ты была счастливой, чтоб улыбалась почаще. Ты, наверно, еще красивее, когда улыбаешься,…мне так хочется… не все же вертихвосткам, певичкам всяким…ты можешь улыбнуться? Как на школьной перемене?

— Ой, когда это было?! Я уже и не помню.

— Во-о-т та-ак! Надо не забывать…человек рождается для счастья. А иначе зачем и рождаться? Видеть всю нашу грязь? Не-ет…не для этого…ты меня еще не знаешь…я сказал сам себе — значит все, точка…я много в Киеве думал…бывает так: один раз увидел — и другой тебе не надо. Бывает?

— Бывает, наверно, — неуверенно подтвердила Ольга.

— Вот и я так думаю…я пока тебе ничего говорить не буду…но ты сама увидишь…увидишь…ты будь строже с ним…пусть спит под дверью, если пьяный…

— Мы живем в его квартире. Он ее на комбинате получил, когда был на хорошем счету.

— Он на вас на всех получал. Пусть не выступает.

–Мама моя говорит, что может он одумается, если я заставлю его ревновать, — сказала Ольга, думая о своем, — но я боюсь: вдруг ничего не получится, а я буду у всех на языке.

–Если хочешь подразнить его — давай завтра по городу пройдемся, погуляем. — Олег загорелся этой идеей. — Лучшего варианта и не придумаешь. Я — командировочный, был — и исчез, и нет пересудов, а предупреждение будет, — Я Веру Феликсовну попрошу — якобы ты не по своей воле. Хочешь?

— Она очень строгая, я ее боюсь.

— Не бойся. Мы с Кардашем столько сделали для комбината, что они тебя на руках будут носить, если попросим.

Ольга задумалась в сомнении. Потом подняла глаза и озорно улыбнулась.

— А мороженое купишь? Я так давно не ела мороженое.

— Железно…подлежит строжайшему исполнению…а сейчас…где мой бумажник…на первый случай…

— Нет-нет, Олег, не надо, — запротестовала Ольга. — Ты и без того нам помог..мать все спрашивала, откуда деньги. Ты думаешь, я сидела бы здесь…

Ольга встала, заторопилась, потом, подойдя уже у двери, остановилась в нерешительности и, видимо, пересиливая себя, попросила:

–Можно я возьму в холодильнике…для детей…будет им подарок…скажу от тебя…

— Что ты, что ты, — зачастил Олег, вскакивая и суетясь, — конечно, без разговоров, что за вопрос. — Он бросился к холодильнику, стал вытаскивать оттуда свертки, — бери все, завтра еще прикупим. Какой я недотепа!

Пока Ольга заворачивала сверток, Скляр пытался ткнуть ей несколько долларовых банкнот, но Ольга изворачивалась и почти бегом выскочила в коридор.

Когда она ушла, Скляр еще долго лежал, заложив руки за голову и улыбаясь, а потом тихо вздохнул, повернулся набок и уснул, как ребенок.

Утром следующего дня Кардаш уехал, а Олег остался еще на несколько дней по собственной инициативе. Он все-таки попросил Веру Феликсовну дать ему Ольгу в экскурсоводы. Та строго посмотрела на него и спросила хмуро:

— Вы что, уже снюхались?

— Плохо вы знаете своих людей, Вера Феликсовна. Стал бы я вас просить, если бы это было так.

— Олег, не дури. Не делай из меня сводню. У нее двое детей и репутация честной, порядочной женщины. Не надо с ней эти ваши столичные штучки выделывать.

— Cкажу вам без всяких столичных шуточек, что я хочу на ней жениться, а она на меня ноль внимания.

–У нее муж. Между прочим, очень ревнивый.

— С таким мужем хуже, чем без мужа. А его ревность я в гробу видел в белых тапочках. Вы его сами видели?

–Видела. Потому мне ее жалко.

Тоцкая долго упорствовала, пока Олег не начал по — настоящему раздражаться. Пришлось Вере Феликсовне самой упрашивать Ольгу показать киевлянину город. Та согласилась тоже без особого энтузиазма. Они сели на троллейбус и поехали в центр. Постепенно Ольга стала оттаивать. Она водила Олега по городу, показывала достопримечательности, которые знала еще по школьным экскурсиям, а часто они просто читали вывески, заходили то в большие магазины, то в планетарий, где Олег сам объяснял спутнице, где какие звезды на ночном небе; то на выставку кошек, которая проходила в Доме культуры судостроителей; бродили по тенистым дорожкам парка с его мягким лепетом листьев в кроне старых деревьев, с мгновенной лучистой игрой света и тени, от которой жмурились глаза, сидели за столиком кафе, вынесенным прямо на тротуар, как где-нибудь в Париже; обходительный официант принес мороженое в красивой формочке — Ольга даже в детстве такого не ела. Потом они опять бродили по городу, как праздные туристы, и вновь зашли в другое кафе, где им подали изумительные пирожные с прохладным соком.

Тоцкая отпустила Ольгу на три дня, и за это время они успели побывать в двух музеях и на выставке в салоне художников, и спутница Олега призналась, что не была в музее два десятка лет, а теперь с живым интересом смотрела на картины в тяжелых золоченых рамах с их далеким чужим миром, но все равно интересным и привлекательным. Особенно Ольге понравились старинные женские портреты с их неуловимой грустинкой даже на самых высокородных лицах и в то же время с чувством собственного достоинства и чистоты. Особенно долго стояла Ольга перед «портретом неизвестной работы Коровина, находя в ней свое, чисто женское, чего не найдет в портрете ни один художественный критик, и что ему попросту не придет в голову, потому что такие вещи и пишутся для того, чтобы человек, глядя на них, думал о своем.

Олег подошел, стал рядом, тоже всматривался в сильное, страстное лицо женщины, обуреваемой какой-то внутренней борьбой, потом сказал:

–Если бы я был хорошим художником, то нарисовал бы, нет, написал бы тебя так, что эта картина могла бы тоже попасть в музей. Я знаю, как тебя надо писать, только не могу это объяснить и передать.

— Ты такое скажешь, — шутливо отмахнулась Ольга и пошла дальше.

В эти короткие, слишком короткие дни забытья она опять чувствовала себя почти выпускницей, у которой впереди огромная жизнь, огромный мир со всеми его красками и детскими секретами. За это время они так сошлись, так прониклись друг другом, что утром, встречаясь на остановке троллейбуса, Олег едва сдерживал себя, чтобы не обнять и не расцеловать ее, как после долгой разлуки, хотя между ними была всего лишь ночь, проведенная врозь. Каждый из них внутренне удивлялся: неужели они лишь только знакомы и не более. Скляр в эти дни был особенно чуток, особенно деликатен, сам себя не узнавая; он словно нес дорогую и хрупкую китайскую вазу, боясь ее нечаянно упустить. В другой раз Ольга представлялась ему цветком белой лилии ранним утром. Сероватый, бледный кокон, прелесть которого трудно предугадать. Но вот брызнули первые лучи благодатного солнца, и цветок начинает распускаться. И через некоторое время перед нами белая лилия — неизъяснимое совершенство формы, непостижимая красота и сложность оттенков белого — настоящее украшение реки. Если на большой реке нет белой лилии — это не река, это всего лишь поток воды.

Такой вот белой лилией, нежной и ранимой, казалась Ольга в эти дни. Ее редкий, но заливистый, по-детски звонкий смех; ее вскользь брошенный шутливый взгляд бередил душу Олега. «Она, это она, — кричала его душа.–Боже мой, как ее не упустить? Я без нее не проживу!».

Пред тем, как Скляру надо было уезжать, они в последний раз сидели в кафе. Словно оправдываясь перед собой или перед теми, кто будет ее осуждать, Ольга говорила с гримасой боли на лице:

–Ну скажи, Олег, разве я не могу хоть капельку почувствовать себя счастливой? Неужели на моем веку одни только злыдни, пеленки, посуда, уборка, одна мысль: во что одеть, чем накормить? Неужели я родилась для этого? Ну скажи, зачем тогда бог наказал меня этой жизнью?

–Оля, ну не убивайся ты так! — Олег мягко прикрыл ладонью ее узкую, с прожилками вен руку. — После черного обязательно будет белое.

–Белое у меня было в эти дни, — горестно сказала Ольга. — Ты уедешь, а я опять возвращусь в черное. Извини меня, пожалуйста, что я порчу тебе настроение, но кому-то же я должна сказать, что я чувствую, чем живу. Все в себе, да в себе таишь. Сил не хватает носить все это. Вот говорю тебе, потому что ты уедешь и вряд ли вернешься. Зачем тебе наши заботы.

–Глупенькая, не переживай, — Олег шаловливо нажал пуговку ее мокрого носика. — Я только рядом с тобой понял, что значит быть счастливым и иметь нормальные отношения с женщиной. Как же я от этого убегу? Я буду лететь к тебе при первой же возможности. Я рассказал все о себе, все по-честному, без утайки. Я скоро решу свои семейные проблемы, а у тебя они, похоже, давно решились. А все остальное чепуха. — Олег говорил с таким жаром, с таким чувством правды перед собой и перед ней, что Ольга верила. Скляр видел, что она верит, и все в нем пело: она…она…это она!