Дети Зари. Книга четвертая. Цветы пустыни

Живиль Богун, 2023

В четвертой книге романтического цикла "Дети Зари" уже знакомые читателю герои проявляют себя с неожиданной стороны – ведь любовь порой сильно меняет человека. И, конечно же, появляется новый герой. Лео, талантливый молодой дизайнер, в поиске предначертания попадает в большую беду. Кто придет ему на помощь, как не СВОИ? Здорово, когда умеешь находить тропы между мирами, вот только предпринимать такие вылазки в одиночку очень опасно. Не лучше ли сначала найти подходящую компанию?..

Глава 1. Ночь, день и снова ночь

Он шёл на свет. Шёл, полз, прорывался, плыл, летел — способ движения можно было назвать как угодно, не суть важно. Главное, что он двигался к свету. Тоненький мерцающий лучик, словно путеводная нить Ариадны, пронзил густую тьму, и Лео намертво вцепился в него, как альпинист в спасательный трос. Сначала медленно, отчаянными рывками — тьма очень не хотела отпускать! — затем всё быстрее, всё легче преодолевая притяжение мира, оставшегося позади. А нить света разбухала на глазах: вот она уже толщиной с верёвку… с канат… с винтовую лестницу. Последний отрезок пути он летел по сияющему тоннелю, прямо в ослепительный круг золотисто-белого огня…

…Лео открыл глаза и снова зажмурился от яркого света, бьющего в лицо. Он повернул голову, и перед глазами заплясали аляповатые, слишком затейливые на его вкус узоры на толстом турецком ковре; отчего-то он точно знал, что ковёр именно турецкий. Щурясь и моргая, Лео осторожно приподнялся на локте и огляделся. Ковёр, пыльный, старый, линялый, почти полностью закрывал пол из широкой сосновой доски. И всё. Мебель в помещении напрочь отсутствовала.

И тут он вспомнил, что сам же вынес отсюда стол и стулья, с каким трудом вытолкал за дверь и спустил вниз скрипучий продавленный диван. Выволок даже старомодный торшер, чтобы не разбить… при возвращении. Хотя толку от этого торшера было как от козла молока, ввиду полного отсутствия электричества в доме. Раньше оно наверняка было — об этом свидетельствовал серый от пыли плафон под потолком — но теперь нет. Да и не нужно Лео никакое электричество…

Он встал, пошатываясь, и нетвёрдым шагом подошёл к окну, сквозь которое в комнату лился поток слепящего солнечного света. Всё верно, он сам снял ставни, присутствующие на окнах всех местных домов как единственное спасение от дневного зноя — снял, чтобы ничто не мешало солнцу разбудить его.

Лишь свет мог вернуть его к жизни.

Вот только с каждым днём это происходило всё позже. Судя по углу падения лучей, шёл уже одиннадцатый час.

Лео со стуком распахнул створки окна и по пояс высунулся наружу, жадно вдыхая сырой воздух, пропитанный острым запахом моря. Мозг, словно промытый солёной водой, тотчас очистился и заработал чётко и быстро, выдавая соответствующую информацию.

Время действия: июль, самая середина лета.

Место действия: Андираспа, крошечный островок в Эгейском море, один из многочисленных островов Восточных Спорад, разбросанных более чем хаотично — так и тянет сказать «спорадически»! — вблизи берегов Малой Азии.

Действующие лица: Лео, строитель-отделочник, столяр и плотник в одном лице. Подрядился практически даром подлатать местную церквушку, а заодно и несколько домиков для паломников и туристов; правда, первые появляются на островке только в августе, а вторые лишь изредка приплывают полазить по скалистым берегам да поглазеть на редких птиц, гнездящихся здесь. Отдыхающие предпочитают останавливаться в деревне на соседнем острове Распа*, а то и вовсе на Хиосе, куда более приспособленном для приятного времяпрепровождения. Именно поэтому Лео и жил здесь уже более года.

*Распа, Андираспа — изменённые названия. Прототипом места действия романа являются греческие острова Псара и Антипсара, принадлежащие архипелагу Восточные Спорады.

В гордом одиночестве.

Не считая тех дней, когда сам отправлялся на Распу за провизией и строительными материалами.

Вспомнив об этом, Лео тревожно нахмурился: как раз сегодня он планировал поездку в деревню. Надо было заказать ещё досок и пару листов кровли, заменить аккумуляторы для шуруповёрта и дрели, прикупить саморезов; да и запас продуктов подходил к концу.

А поскольку он сегодня сильно припозднился, отправляться следует немедленно… если он хочет вовремя вернуться. А он очень хочет!

Захлопнув окно, Лео кинулся вон из комнаты, вниз по узкой, шаткой лестнице. Заглянул на кухню, жадно выпил чуть ли не полкувшина воды — вода была тёплая, но идти к источнику за свежей уже не было времени — выгреб из миски на столе горсть маслин, с полки в прихожей прихватил шляпу да очки от солнца и выскочил во двор. Быстрым шагом миновал гостевой домик, невольно рыща взглядом по сторонам. Но Бесс нигде не было видно: либо уже спит, либо ещё не вернулась с ночной прогулки…

Зато Альфа был, как всегда, на посту: парил над островом чёрной точкой в бескрайней лазури. Один. Омега, похоже, уже сидела на кладке, в гнезде над карнизом высокой скалы, где берег отвесной стеной уходил в море. Алеты, они же соколы Элеоноры, обзаводятся потомством лишь к осени, позже любой другой птицы Северного полушария; и выкармливают птенцов мелкими перелётными пернатыми, что в это время года целыми полчищами мигрируют из Европы на юг. Альфа — отличный охотник: с полтысячи пичуг так и не долетают до берегов Африки.

Лео обогнул церквушку из замшелого камня, но с блестящей новой крышей и, привычно балансируя на камнях, сбежал по насыпи к бухте. Едва он оказался на берегу, алет спикировал вниз и опустился на его протянутую руку. Сложив тёмные, почти чёрные крылья, в размахе достигающие около метра, он казался не таким уж и большим, сантиметров сорок в длину, весом с полкило.

— Привет, красавчик! — Лео одним пальцем пригладил жёлто-серые пёрышки на груди птицы. Алет щёлкнул хищным клювом и одновременно прикрыл от удовольствия круглые жёлтые глаза. — Я в деревню и обратно. Как понимаю, ты скоро снова станешь папой, а, красавчик? Привезти твоей подруге что-нибудь вкусненькое?

Альфа смерил его гордым взглядом и с клёкотом взмыл ввысь, оставив на изодранном рукаве грубой кожаной куртки ещё пару царапин. Пернатый дружил с человеком не ради подачек: что он, сам свою подругу не накормит?!

— Не обижайся! — крикнул Лео вдогонку птице. — У людей так принято: делать подарки в знак взаимного расположения!

Смилостивившись, алет спустился чуть ниже и описал над его головой пару прощальных кругов. Обычно он провожал Лео до большого острова, один или с подругой, но сейчас, видимо, не хотел оставлять её даже на короткое время.

— Я скоро, ждите гостинцев! — Лео махнул птице, и та, едва шевельнув кончиками распростёртых крыльев, повернула назад, в сторону гнезда.

Андираспу издавна облюбовали морские птицы. Это был каменный островок, неприступный с трёх сторон света, почти лишённый растительности и поэтому избавленный от постоянного присутствия людей. Однако колонии бакланов и буревестников предпочитали селиться на северной и западной стороне, подальше от единственного лодочного причала и особенно от парочки хищных соколов. И те, то есть соколы, властвовали на восточном берегу, довольствуясь компанией друг друга. Лео, с неистребимой человеческой склонностью всему вокруг давать имена, так и окрестил пернатых супругов: Альфа и Омега.

Они подружились почти сразу, как только Лео поселился здесь. Правда, самка, более светлая, с коричнево-бурым оперением, была пугливее, осторожнее и не подпускала нового обитателя острова к себе ближе, чем на два метра. А вот самец, крупный, почти чёрный, оказался не только бесстрашным и безмерно любопытным, но вдобавок ещё и падким на похвалу: ему явно нравилось, когда им любовались… Тем более, что Лео делал это искренне — он в жизни не видел ничего красивее полёта сокола в синем небе над синем же морем…

Размышляя о причудах своих крылатых друзей, кстати, единственных, поскольку Бестию Бесс вряд ли можно было назвать другом — так, соседка по воле случая — он отвязал лодку, одиноко тоскующую у дощатого причала, ловко забрался в неё, взял со дна вёсла и сноровисто вставил в уключины. Мотор заводить не стал: затёкшие за ночь мышцы требовали разминки. Да и грести-то было всего ничего, чуть более двух километров. В случае надобности Лео мог легко преодолеть это расстояние вплавь, если волна была не слишком высокой. Он плавал как дельфин, хотя море впервые увидел лишь в шестнадцать лет. Зато его детство прошло в деревне, недалеко от того места, где тихая, скромная река Раба вливается в боковой рукав величественного Дуная…

Солнце, благодатное солнце, когда-то пробудившее к жизни саму колыбель западной цивилизации — Элладу, уже жарило во всю. Лео по утрам невыносимо знобило, но теперь он наконец снял кожаную куртку и заработал вёслами. С каждым гребком, плавным и мощным, старая, но ещё крепкая и вместительная лодка всё больше отдалялась от маленького необитаемого острова, приближаясь к большому обитаемому. Хотя большой Распа была лишь по сравнению с крошечной Андираспой. В главном и единственном посёлке на восточном берегу жили сотни три человек, в основном, рыбаки да лодочники, ещё полторы сотни рапсиотов обитали в середине острова, на холмах, поросших маквисом* и тимьяном, что позволяло разводить овец и коз. Более-менее плодородной земля была лишь в узких прибрежных полосах: там росли груши, сливы, абрикос, инжир и, конечно же, виноград — куда ж без него? Там же, на пляжах, водились и дикие туристы, то есть любители простой и вечной красоты, ради неё готовые обходиться минимумом комфорта.

*Маквис — заросли вечнозелёных жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав в засушливых субтропических регионах.

Швартуя лодку у причала, Лео нос к носу столкнулся с такими ценительницами естественности: навалившись на деревянные перила смотровой площадки, две дамы бальзаковского возраста в весьма откровенных нарядах разглядывали его с нескрываемым одобрением.

— О-о, так вот что из себя представляет истинно греческий профиль! — сказала одна по-немецки, обращаясь к подруге, но стреляя глазами в Лео. — Наверняка только здесь, на краю цивилизации, ещё можно увидеть настоящих данайцев!

— А какое у него тело! — поддакнула вторая, взглядом ощупывая мускулы под рубашкой Лео, намокшей от пота и морских брызг. — Достойное внимания самого Фидия… или кто там ваял голых спортсменов?

— Поликтет и Мирон, — проходя мимо них, услужливо подсказал Лео на чистейшем немецком. — А Фидий специализировался на богинях в исключительно целомудренных одеяниях…

Не особо интересуясь дальнейшей реакцией любительниц античности, он стремительно исчез в дверях ближайшей кофейни: у него самого кофе уже два дня как закончился.

Эрасмос, владелец кофейни «Триера», он же бармен и официант по совместительству, был жгучим брюнетом неопределённого возраста, но явно пиратской наружности — даже крупная серьга в ухе присутствовала. Едва завидев посетителя в окно витрины, Эрасмос кинулся готовить ему эспрессо. Сердечно поздоровавшись с ним, Лео уселся на высокий стул у барной стойки и уже потянулся за чашкой, как дверь снова распахнулась, пропуская коренастого пожилого бородача с мясистым носом и широкой улыбкой на смуглом лице.

— Здорово, парень! — бородач с размаху хлопнул Лео по плечу, ловко устроился на соседнем сидении и по-свойски кивнул хозяину заведения. — Мне тоже ещё кофейку, пожалуй…

Однако Эрасмос со стуком поставил перед ним стакан висинаду — напитка из вишнёвого сока со льдом:

— Прости, приятель, твоя мама велела не давать тебе больше двух чашек до обеда.

— Вечно она… — начал было бородач, однако тут же осёкся: как известно, греческие мужчины в большинстве своём до старости остаются маменькиными сынками, что, впрочем, нисколько не умаляет их мужественности. — Ладно, давай! — и сжал стакан в огромной волосатой лапище.

— Рад тебя видеть, Памфилос! — сказал Лео, обращаясь к нему. — Я как раз к тебе в контору собирался…

— А я вот — тут как тут! — прогудел бородач, выразительно жестикулируя, и зычно захохотал, словно сказал что-то очень смешное.

Памфилос Эксархидис, обладатель роскошной чёрной бороды, какой и ассирийские цари позавидовали бы, торговал строительными материалами. Он же по договору с местными властями поставлял всё необходимое для ремонта построек на Андираспе, которым как раз и занимался Лео. Как и Эрасмос, внешне он больше походил на морского разбойника, чем на честного предпринимателя, что неудивительно: островитяне, потомки хитроумного Одиссея и его дружков, ещё в недавнем прошлом не считали зазорным взимать дань с проплывающих мимо кораблей. Однако Лео, больше года прожив среди этих людей, не заметил в них ни коварства, ни жестокости. Рапсиоты, как, впрочем, и большинство греков, были темпераментны и свободолюбивы, но при этом жизнерадостны, простодушны и непосредственны.

Конечно, приличного делового человека смутила бы столь явная безответственность — Памфилосу в данный момент надлежало трудиться в своей конторе, а не просиживать штаны, болтая с другими посетителями кофейни — но для Лео важнее была их искренняя общительность. Чем-чем, а безразличием к окружающим эти люди точно не страдали. У них даже имена были соответствующие: Памфилос, к примеру, означало «друг всех», а Эрасмос так вообще «любящий».

То, что туристы и его принимали за местного, Лео было только на руку. Он потому и поселился здесь, что его оливковая кожа и чёрные курчавые волосы не привлекали особого внимания — не то что на родине, где его с детства дразнили «цыганёнком». Что ж, в этом ведь тоже была доля истины…

Его отнюдь не ностальгические мысли прервал ещё один хлопок по плечу.

— Ты чего это наговорил тем двум дамочкам на пристани? — бородач Памфилос смотрел на него с жадным любопытством. — Я же видел, обе расплылись, как воск на солнце — делай с ними, что хочешь!

— Да ничего, просто назвал парочку античных скульпторов, — признался Лео. — Теперь вот думаю: может, не стоило?

— Ещё как стоило! — рассмеявшись, заверил его бородач. — Молодец, парень!

— Теперь они будут думать, что все местные с пелёнок являются знатоками своей героической истории и искусства! — поддакнул Эрасмос, энергично вытирая полотенцем бокалы.

— А разве это не так? — Лео состроил наивную мину, которая ещё пуще развеселила собеседников.

— Так, так! Приходи вечерком, когда народу побольше, такие истории услышишь — Геракл со своими подвигами в сторонке отдыхает! — Памфилос переглянулся с хозяином заведения, и оба буквально покатились со смеху.

Неопределённо покивав, Лео дождался, пока они утихомирятся, и снова обратился к бородачу:

— Так что насчёт материалов? Мне бы ещё пару листов металлопрофиля и хотя бы полкуба доски. И саморезов, конечно.

— Металл дам, и саморезов дам, — на минутку приняв деловой вид, заявил торговец. — Сходи на склад, мои ребята всё выдадут…

— А пиломатериал?

— Доски будут завтра… нет, послезавтра… Знаешь, приезжай-ка денька через три — точно будут, обещаю!

— И что я без них буду делать три дня?

— Да что хочешь, то и делай! Тебя что, гонит кто? Отдохни, выспись как следует, а то выглядишь неважно: осунулся совсем, сутулишься как старик! — Памфилос покачал головой. — В твои годы я о работе вообще не думал!

— Как будто ты сейчас о ней много думаешь, — вставил Эрасмос, переключаясь с бокалов на ножи и вилки.

— Так я уже своё отработал! Пусть теперь сыновья вкалывают… Кстати, брат, уже почти время обеда, дай-ка мне чего перекусить — а потом глоток кофейку, чтобы в сон так не клонило…

На этом Лео их оставил. Сначала сходил на склад строительных материалов, договорился, что металл возьмёт вместе с досками в следующий раз, затем отправился на рынок и набрал провизии на три дня: овощей, фруктов, неизменного местного сыра фета, свежайшего, ещё тёплого хлеба — всего, что не требовало готовки, и кофе в зёрнах. Там же, в ресторанчике напротив рынка, подкрепился; аппетит, напрочь отсутствовавший после пробуждения, к обеду обычно просыпался, а здесь подавали отличный авголемоно — яично-лимонный суп.

Он уже направлялся обратно на пристань, когда его вдруг окликнули:

— Эй, сынок!

Лео обернулся: его звала пожилая женщина. Она сидела на каменной скамье у калитки, в зыбкой тени деревьев, опираясь на тяжёлую трость — в это время дня, в самую жару, лишь старики, и так уже высушенные здешним солнцем дальше некуда, могли позволить себе оставаться на улице.

Он подошёл и почтительно поздоровался. Имени старухи Лео не знал, однако видел её почти каждый раз, когда являлся на большой остров за покупками: обычно она сидела на этой скамье с приятельницами, такими же сухими, морщинистыми и жилистыми старухами, одетыми во всё чёрное — белыми были лишь волосы, выбивающиеся из-под плотных платков.

— Ну что, успеешь к празднику? — без обиняков осведомилась старуха надтреснутым, но ещё властным голосом.

Лео сразу понял, о чём она: в августе паломники с ближайших островов неизменно наведывались в церковь св. Иоанна, построенную на Андираспе в память о далёких трагических событиях войны за независимость. Греки, когда-то давшие начало западной культуре, остались охранять её на границе с заново набирающим силу Средним Востоком. Соседство с турками, нацией молодой и энергичной, дорого обошлось потомкам древних ахейцев; быть может, это было возмездие мироздания за осквернённую ими Трою?..

— Успею, — заверил старуху Лео, снова почтительно поклонившись.

— Хорошо, — проскрежетала старуха, кивая собственным мыслям. Затем вдруг впилась в Лео взглядом маленьких чёрных глазок, сверкающих из-под кустистых бровей: — Держись, сынок! А когда совсем не останется сил, помощь придёт…

— Какая… помощь? — растерявшись, спросил Лео.

— Откуда мне знать, какая! — старуха вдруг резко стукнула о землю палкой, ручку которой сжимала в узловатых пальцах. — То лишь Святым Небесам ведомо… — перекрестившись, она встала и споро заковыляла прочь, вверх по улице, в сторону церкви Святителя Николая — щуплая чёрная фигурка, ростом почти вдвое ниже взрослого мужчины.

— Твои слова да Богу в уши, — автоматически пробормотал Лео: память услужливо подсунула принятое в таких случаях выражение. И быстрым шагом продолжил свой путь.

Спустя четверть часа он вернулся на пристань. Кинул рюкзак с покупками на дно лодки, накрыл его куском брезента от морских брызг и без малейших раздумий завёл мотор — время поджимало. Солнце, перекатившись через зенит, напекало затылок даже сквозь шляпу, но Лео не ощущал дискомфорта. Наоборот, он нежился под жаркими лучами, как кот, вбирая тепло всем телом… словно в надежде согреть душу.

К тому времени, когда лодка причалила к берегу маленького острова, он напрочь забыл о странной старухе.

Альфа был тут как тут: мигом спустился ему на запястье, хлопая мощными крыльями, моргнул хищным глазом, цапнул гостинец — Лео не забыл прихватить из ресторанчика кусок ветчины — и умчался назад к подруге.

Зато Бесс в этот раз повела себе более бескорыстно. Вылакав сливки — ей ведь тоже полагался гостинец — кошка потёрлась о ноги Лео, соизволив издать даже что-то вроде мурлыкания. Для дикой зверюги это была высшая степень признательности.

До ночи оставалась ещё уйма времени. Продолжать работу Лео не мог из-за отсутствия нужных материалов, поэтому решил последовать совету добряка Памфилоса: отдохнуть. То, что ему требовалось для отдыха, находилось за домом, под широким навесом: здесь была его мастерская. Повязав фартук и разложив на верстаке необходимые инструменты, он аккуратно снял кусок полиэтилена со своего последнего творения и тотчас принялся за работу: руки, соскучившиеся по любимому делу, чесались в предвкушении.

Это было большое панно, естественно, на морскую тему. Собирая на берегу плавник, Лео по привычке откладывал самые интересные деревяшки и сушил их в тени под навесом. А в конце осени штормящее море выкинуло на отмель широченную дубовую плаху длиной в четыре локтя, чёрную, с серебристо-седыми прожилками, проступившими после сушки — бог знает, когда и откуда похитили её жадные волны. И Лео сразу понял, на что использует плаху: для панно. Картина сама возникла перед его внутренним взором: прибрежные скалы, окружённые бурлящей пеной, и два парусника по центру: один, с обрывками такелажа на сломанных мачтах, уже идёт на дно, а второй, потрёпанный бурей, но уцелевший, уносится в неведомую даль. Возможно, он каким-то образом считал информацию, запечатлённую в дереве, а может, это была лишь игра воображения, но сюжет напрашивался сам собой…

Мастер более практического склада наверняка определил бы столь ценную находку под столешницу, фасад буфета или изголовье кровати, а затем продал бы за большие деньги. Нет более дорогой древесины, чем морёный дуб, тем более естественно морёный. Но Лео в деньгах не нуждался, а мебельщик из него был так себе. Другое дело — художественные детали интерьера: это был его конёк! Недаром говорят: «Найди себе труд по душе, и тебе никогда в жизни не придётся работать». Работать ему, правда, пришлось, зато труд по душе служил лучшим отдыхом…

Панно было уже почти готово. Оставалось самое сложное: выложить из мельчайших кусочков древесины уходящий в море корабль. Помимо накладной резьбы, в этом изделии Лео использовал разное дерево для инкрустации. Розовато-серая осина, например, отлично подходила для мокрых после бури парусов, освещённых первыми лучами восходящего над морем солнца. Для обшивки кораблей подошла местная груша и тёмный орех, а на скалы пошла вишня, крупинки млечного дуба, почти прозрачные пластинки ясеня. Разумеется, пришлось выписывать это всё по интернету — на складе старины Памфилоса отродясь не водились породы, ценимые больше краснодеревщиками, чем строителями.

Увлёкшись, Лео не заметил, как наступил вечер. Очнулся, только когда под навесом стало слишком темно для кропотливой работы. С моря подул сырой ветер, и ему снова стало зябко. Ещё один день жизни — светлый, яркий, тёплый — подходил к концу. Неумолимо надвигалась ночь. И тьма.

Но он был к этому готов.

Накрыв панно полиэтиленом и убрав на место инструмент, Лео снял фартук и снова накинул на плечи кожаную куртку. Затем быстро пересёк двор, мимоходом оглядел сидевшую на перилах крыльца кошку и вошёл в дом. Внутри уже царили сумерки. Миновав вход на кухню, он поднялся по лестнице в пустую комнату, в которой проснулся утром и уселся посередине потёртого турецкого ковра с аляповатыми узорами. Ждать оставалось недолго, от силы четверть часа: окна мансарды выходили на восток, но Лео затылком чувствовал, как на западной стороне по синему полотну неба разливаются оранжево-пурпурные полосы.

Он шевельнулся лишь раз: сунул руку под куртку, проверяя, на месте ли талисман. Тот был там, где положено, надёжно приколот к плотной подкладке.

А мгновенье спустя мир погрузился во мрак…