Ненадежный рассказчик

Елена Васильева

Путь к себе каждый ищет по-своему.Когда у тебя рождается ребёнок, которого не только врачи, но и родная бабушка советуют оставить в роддоме, ты ищешь ответы на вопросы.Поиск решений, общение с разными людьми делают из тебя ищущего человека. Начинаешь видеть, как миллиарды пазлов складываются в единую картину.Эта книга написана самой жизнью.В ней нет страданий, но есть целая паутина вечности.Роман станет поддержкой и опорой всем, кто живет и задает вопросы этому миру.

***

Анжелика спала, несмотря на шум и плач детей в палате, а я не могла ни улечься, ни закрыться от всего, что происходило вокруг. Я вышла в длинный темный коридор. Справа и слева были десятки дверей в палаты. Где-то посередине располагался общий холл с продавленным диваном, креслами и телевизором. Туда-то я и собиралась. По телевизору что-то шло, но я не могла сосредоточиться на экране. Было уже поздно и большинство детей и мам спали. Прошаркал мимо мальчишка лет восьми. Он неудачно спрыгнул с гаража — перелом ноги со смещением. Его привезли вчера и он громко плакал на весь коридор. А сегодня уже бегал под громкие замечания родителей и медсестры.

— Ты чего не спишь? — Медсестра Аня плюхнулась рядом со мной на диван.

Это была совсем молодая женщина. Днем она кричала на детей и мам, а рано утром шваброй разгоняла тапочки под кроватями. Ее сторонились и дети, и взрослые. Мне отчего-то было очень жаль Аньку, и потому я одна вступала с ней в диалог.

— Да как же тут можно уснуть? Дети орут, улечься на краю не получается, — устало ответила я. — Ань, почему ты тут работаешь? — спросила я. — Ведь тебе тут совсем не нравится.

— А где же мне еще работать? — выдохнула Анька. — На институт ума не хватило и денег, вот и отучилась на медсестру. А тут что? Плотят копейки — убирай тут за всеми! А ты посмотри, — продолжала Анька, — сходи завтра в палату отказников, от них родители отказались, а я тут за копейки должна за ними говно убирать. А эти дурни, — она кивнула в сторону палат с мальчишками, — прыгают не пойми откуда, потом ходят ноют. Родители за ними не смотрят, голову бы себе свернули напрочь, — бросила она.

— Ань, ну еще же не поздно пойти учиться, можно же сменить профессию. Сколько тебе лет? — продолжала я.

— Тридцать пять. Ты чего? — Анька аж повернулась ко мне, — Куда я пойду?! На какие шиши? Ладно, некогда мне с тобой тут сидеть, у меня еще дел полно. Спать иди, нечего тут рассиживать.

Анька вскочила с дивана и побежала по коридору.

«Какой-то сюрреализм», — подумала я. Все происходящее плохо укладывалось в голове. Словно я попала в такую вселенную, где все всегда идет по плохому сценарию и выхода из этого сценария не видно.

«Почему я?» — я снова задала себе этот вопрос. Я не пила алкоголь, и уж тем более во время беременности. Я курила, но бросила, как только увидела две полоски на тесте. Неужели курение так могло повлиять? Какая ерунда! У алкоголиков и наркоманов рождаются здоровые дети. У моего школьного друга оба родителя были такими злостными алкоголиками, что он, наверное, ни разу их не видел трезвыми.

Перед моими глазами ясно предстала картина из детства: в сенях, около печки, на железном ведре, перевернутом кверху дном, сидела незнакомая женщина с огромным животом. Ее пожелтевшие от никотина пальцы сжимали папиросу. Громкий смех прерывался хриплым кашлем.

У моей мамы была младшая сестра Ольга. Я ее очень любила. Жила она с мужем и сыном в бабушкином доме. Перекошенная деревянная избушка, рассчитанная на двоих хозяев, стояла внизу холма. «Под горой» — коротко назывался этот район. Первый этаж, который принадлежал маминой семье, со временем почти полностью погрузился в землю. Окна лишь на треть пропускали через себя свет. Три комнаты, холодная кухня и прихожая. Вот и весь дом. Уровень пола был такой разный, что в темноте нужно было аккуратно ступать, чтобы не споткнуться о порог и не разбить себе лоб.

На втором этаже жила пожилая пара: муж с женой и их старая собака дворняжка. Вся шерсть этой дворняжки была седая и, казалось, живым оставался лишь ее умный взгляд, встречающий и провожающий каждого, кто заходил во двор.

Пока была жива бабушка, я приезжала туда только с мамой. Бабушка чем-то болела и постоянно лежала на высокой кровати с перьевым матрасом. Каждый приезд мама пересаживала высохшее бабушкино тело с кровати на кресло и выносила перину на улицу, чтобы ее взбить. Мама что-то ласково рассказывала бабушке, а мне маленькой было неприятно и непонятно, почему мы должны проводить здесь столько времени. Иногда нам приходилось оставаться ночевать, чтобы не оставлять бабушку одну. Чем болела бабушка, я не знала, да мне было и неинтересно.

Потом у Ольги подрос сын и мы с ним играли во дворе. Но больше мне нравилось просто быть с Ольгой. Она обладала каким-то невероятным умением проживать эту жизнь со смехом. Ни от кого больше я не слышала столь литературного мата. Даже обычный поход в магазин в ее рассказе звучал как самая смешная история на свете. Худая, маленькая, с хрупкими руками и огромной копной вьющихся каштановых волос. Ольга была невероятно живой. Несмотря на все невзгоды, выпавшие на ее долю, я ни разу не видела, чтобы Ольга плакала. Она не жаловалась на отсутствие денег, чем отличалась от моей мамы. Ее легкий характер и наша небольшая разница в возрасте делали ее самой близкой из всей маминой семьи.

Меня называли «Жихаркой», сравнивая с героиней сказки, за мою хрупкость и небольшой вес. «Мы из породы гончих», — говорила мне Ольга, подмигивая карими глазами.

После смерти бабушки Ольга продолжала жить в доме. Дальнюю, плохо отапливаемую комнату часто занимали студенты, приехавшие с Крайнего Севера на сессию. На вырученные деньги да зарплату мужа, который постоянно отсутствовал по причине командировок, семья держалась на плаву.

— Оль, а кто это? — спросила я, когда неизвестная курящая женщина пошла спать в дальнюю комнату, а мы укладывались спать в комнате, где когда-то лежала бабушка.

— Это наша тетка с Севера, — ответила Ольга, расстилая мне простыню на диване.

— А что у нее с животом?

Ольга звонко расхохоталась, и я поняла, что спросила какую-то ерунду.

— Она ждет ребенка, — ответила Ольга.

— Так ведь нельзя же курить! — выпучила я глаза, не понимая, как можно курить, когда ты ждешь ребенка.

— Она еще и пьет, — продолжая улыбаться, ответила Ольга. — Все, давай спать, много будешь знать, скоро состаришься.

Ольга умерла вслед за папой. У нее были больные почки и рожать второго ей запретили. Она не послушалась и родила дочь. Состояние ее ухудшалось. Перед отъездом в институт я видела, как ее худые ноги становятся похожи на большие бревна.

— Оля, тебе больно? — спрашивала я, видя, как к вечеру она все больше сидела.

— Нет, не переживай! Зато смотри, как смешно, — и Ольга нажимала пальцем в ногу. На этом месте еще долго оставалась вмятина. Мне почему-то не было смешно.

Мне не сказали о ее смерти. То ли боялись за мое состояние, то ли не захотели тратить деньги еще и мне на дорогу. Узнала я уже потом, когда приехала на каникулы. Удивительно устроена наша память: сейчас, сидя на диване в больнице, я могла как будто дотянуться рукой до тех воспоминаний.

Отчаянно хотелось плакать, но память об Ольге будто дала мне сил. Я вернулась в палату. Анжелика тихонько сопела, на ее губах играла улыбка. Я гладила ее мягкие пушистые волосы. «Мы со всем справимся», — уже без слез подумала я, свернулась клубочком на краешке кровати и уснула тревожным сном.