Ненадежный рассказчик

Елена Васильева

Путь к себе каждый ищет по-своему.Когда у тебя рождается ребёнок, которого не только врачи, но и родная бабушка советуют оставить в роддоме, ты ищешь ответы на вопросы.Поиск решений, общение с разными людьми делают из тебя ищущего человека. Начинаешь видеть, как миллиарды пазлов складываются в единую картину.Эта книга написана самой жизнью.В ней нет страданий, но есть целая паутина вечности.Роман станет поддержкой и опорой всем, кто живет и задает вопросы этому миру.

***

Заканчивая кормить Анжелу, я услышала, что пришли родители. Они о чем-то переговаривались.

— Нам нужно серьезно поговорить, — сказала свекровь, как только я вошла на кухню и поздоровалась с ними.

Три пары глаз были направлены на меня. Мне стало очень некомфортно и захотелось спрятаться. Свекровь, грузная женщина с тяжелыми чертами лица, тройным подбородком, любила своего сына всепоглощающей любовью. На ее бледном болезненном лице с мешками под глазами читалось презрение. Жидкие седые волосы были всегда стянуты резинкой в тонкий хвост. Свекр — худощавый маленький мужик с прической «внутренний займ», когда лысину прикрывает длинная прядь, отрощенная с одной стороны. Он был тираном и его ненависть ко мне читалась во взгляде. Глаза у него были разного цвета: правый — карий, левый — цвета мутного зеленого бутылочного стекла. При взгляде на него всегда хотелось отвести глаза. У нас уже была с ним стычка при покупке коляски, когда муж попросил отца съездить со мной, и мы впервые оказались вдвоем. На обратном пути, так и не купив коляску, которую я нашла по объявлению, он не смог смолчать и высказал мне свое отношение. Орал он на меня, не выбирая выражения, обвинял и за испорченную жизнь сына, и за больного ребенка, и за то, что я вишу на шее у всей их семьи. Выбежав тогда из машины, я все-таки пожаловалась мужу на поведение свекра. Однако Кирилл сделал вид, что я восприняла его речь неправильно. Он де просто мне сказал, что коляску можно было бы найти и подешевле. В тот момент я поняла, что не найду поддержки ни у кого.

— Кирюша нам сказал, что пришли анализы молока, — продолжала свекровь, муж опустил глаза, — и там нашли стафилококк.

Я не видела смысла отвечать, а лишь ждала, что они задумали.

— Мы считаем, что ты должна перестать кормить грудью! — выплеснула свекровь.

— Врач сказал, — возразила я, — что стафилококк лучше лечить через меня. Я буду принимать лекарства, и Анжелика будет получать их.

— А мы считаем, — перебила меня свекровь, — что кормить ребенка стафилококковым молоком неприемлемо.

Я почувствовала, что готова упасть от усталости. Сил не было совсем. Они представлялись мне каким-то дьявольским семейством, данным мне, чтобы отработать плохую карму. В чем она плохая и чем я так могла разозлить Бога, я не понимала, однако в тот момент я была уверена, что как только я ее отработаю, мои дороги с этой семьей разойдутся. Я не увижу их больше никогда. Я представила себе на секунду, как мне больше не придется их кормить, отмечать с ними свои дни рождения, как вся эта троица исчезнет, и я не буду даже воспоминаниями касаться их персон.

На следующий день я покормила Анжелу грудью последний раз, мы закупили антиаллергенное питание, и я перевязала грудь.

Глава 6. Нам пора

Муж пришел домой раньше обычного. С тех пор, как мы переехали в дом, стройка не прекращалась. Сначала привели в порядок те помещения, которые были. Из кухни выдворили огромную печь, которая занимала треть всего пространства. На ее место встала электрическая плита. Деревянный кухонный буфет с плохо закрывающимися дверками я оставила. Искусно вырезанные узоры радовали глаза, к тому же буфет напоминал мне о бабушкином доме. Да и ставить вместо него было нечего. По сторонам небольшой кухни располагались две двери. Одна вела в совсем крохотную детскую. Там уместились лишь диван и кроватка Анжелики. Кроватку мы купили с рук. К ее ножкам были прикручены деревянные полозья — изогнутые доски, на которых кроватка могла покачиваться. Лежа на диване, я легко дотягивалась рукой до кроватки, слегка раскачивала ее и напевала песни, чтобы дочь лучше засыпала. Другая дверь вела в нашу комнату. Диван, привезенный из дома родителей, их же сервант и кухонный стол, который служил мне еще и как пеленальный, — вот и все убранство. Со временем к дому пристроили баню, куда поставили стиральную машину. А позже из холодной прихожей соорудили еще одну комнатушку. Раньше там стояла печь, которая отапливала весь дом. Первые полгода мы ее топили, но 31 декабря, в первый Новый год после нашего новоселья, мы, отдав все сбережения, подключили отопление.

— Ты знаешь, мне сегодня Димка рассказал, что они вылечили дочь от аллергии при помощи гомеопатии, — ставя чайник на плиту, сказал Кирилл.

Димка работал вместе с мужем. Несмотря на свой возраст — он был младше моего мужа — пил он основательно. Были у Димки жена и дочь двенадцати лет. Ни с Димкой, ни с его женой я не встречалась. Однако слышала о его пьянстве довольно часто.

— Он дал мне телефон поликлиники. Я даже не знал, что есть целый центр гомеопатов. И там же аптека. Говорит, буквально через несколько недель на руках прошла вся аллергия. Прием стоит дорого, — задумчиво продолжал муж, — но сами лекарства очень дешевые. Давай попробуем?

Про гомеопатию я слышала давно. Еще со времен увлечения романами Анны и Сержа Голон о приключениях Анжелики я помнила об эффективности лечения подобного подобным.

— Давай. Я запишусь?

Телефона у нас не было. Чтобы позвонить и записаться, нужно было идти к родителям.

— Я завтра позвоню с работы, — ответил муж.

Прием врача гомеопата и правда стоил неприлично дорого. Жили мы на одну зарплату мужа, деньги уходили главным образом на банки с питанием для Анжелики, на стройку и на лекарства. Просить деньги на себя я не могла, и поэтому была благодарна, что муж согласился заплатить эту сумму. Ни сама гомеопатическая поликлиника, ни регистратура, ни врачи ее почти не отличались от остальных поликлиник, разве что обращение было теплее и в коридорах заметно чище.

Врач, стройная молодая женщина лет сорока, приятной внешности, внимательно выслушала мою историю о дерматите.

— Сколько Анжелике полных месяцев? — спросила она.

— Шесть.

— Хорошо, раздевайте ребенка. — Она указала мне на столик, стоящий напротив письменного стола.

Внимательно осматривая Анжелу со всех сторон, врач, которую звали Анна Григорьевна, почему-то раз за разом возвращалась к ножкам, двумя руками она разводила колени в стороны и хмурилась.

— Вы были у ортопеда? — спросила она, в очередной раз повторив манипуляцию с ногами.

— Нет, нас никто не отправлял, — дрогнувшим голосом ответила я, не понимая, к чему она ведет.

— Странно, что за полгода на это никто не обратил внимания, — серьезно заметила она. — У вас вывих бедер. Вам нужно обратиться к ортопеду.

Внутри меня все сжалось и похолодело. Что такое вывих бедер, я не понимала, но еще меньше я понимала, как дочь могла их вывихнуть, если она не ходит, нигде не стукалась, и я ее не роняла.

Анна Григорьевна разрешила одеть Анжелику и вернулась за стол. Посмотрела на меня и, видимо, увидев в глазах страх, спокойно объяснила значение своих слов:

— Врожденный вывих. Для начала нужно сделать рентген бедер и тогда будет понятно. На бедре есть головка, она не развивается должным образом. При разведении слышно щелчок. Если снимок подтвердит вывих, вам вправят суставы и их зафиксируют. Будете ходить в шинах. Это специальные приспособления, удерживающие сустав на месте, по принципу гипса, чтобы он развивался правильно. — В ее глазах светилось тепло, а я чувствовала, как слезы снова подступают. — С аллергией все проще, — продолжала она, — я выпишу лекарства, купите их в аптеке внизу. Давать будете по схеме, я сейчас вам все распишу подробно. Лекарства сладкие, некоторые нужно будет разводить. Через месяц покажетесь снова.

Аллергия и правда прошла меньше чем за месяц. Постепенно корочки стали пропадать, новые не появлялись и спина покрылась здоровой розовой кожей, словно и не было на ней ничего. С тех пор никогда больше Анжелика не страдала аллергией. Даже в том возрасте, когда дети объедаются конфетами или мандаринами. Ни разу я и не вспоминала больше об этом заболевании.

Однако подозрения Анны Григорьевны полностью подтвердились. После осмотра и снимка нас срочно положили в больницу. Медсестра шустро установила на обычную панцирную больничную кровать приспособление, которое напоминало что-то из средневековых пыточных. Голова и спина Анжелики лежали поперек кровати, а обе ноги за щиколотки были подвешены наверх. В таком положении она должна была находиться три недели. После этого под общим наркозом тазобедренные суставы вправят и наложат гипс, чтобы удерживать их в одном положении. Каждые три месяца старый гипс будут удалять, накладывать новый, и так три раза, то есть девять месяцев.

Услышав все это от высокого молодого врача, я обомлела. Казалось, что улыбка уже никогда не появится на моем лице. Я с ужасом смотрела на эту конструкцию на кровати и не понимала совершенно, как в таком положении можно пролежать три недели. Ко всему прочему, кроватей для родителей не предполагалось, то есть мне нужно было укладываться как-то на краешке узкой больничной койки в палате, которую мы делили на шестерых детей и матерей. «Что, что я такого сделала, из-за чего мне все это приходится проживать? За что Анжелике приходится проходить через такие испытания?» Нет, злости я не испытывала. Только дикую пульсирующую боль.