Девочка, не промахнись!

Евдокия Краснопеева (2024)

Учительница французского языка Марианна (Мария) оказывается втянута в разборки между криминальными авторитетами города N. Около года назад на даче Свирса, который был не последней фигурой в структуре местного криминального сообщества, погибла её сестра Настя. В результате взрыва погиб и сам хозяин, и его гости. При этом пропала значительная сумма денег. Все ищут баксы и надеются, что Мария укажет им путь к деньгам.

Глава. 4

Решив вначале осмотреться, я завернула за угол, направляясь к служебному входу. И — вот незадача! — столкнулась нос к носу с Ложкиным. Парень попытался прикрыться согнутым локтем, непринужденно принявшись оглаживать свои блондинистые кудряшки на голове. Вот так вот — шел, шел и решил поправить прическу… совсем, как Крест в автобусе. Похоже, бандюга опасался за своё инкогнито…. Вот только, Севка — не Крест.

— Ложкин, ты куда?

— Марь Ванна, а я думал — обознался, — залился парень краской, намереваясь захлопнуть дверь служебного входа у меня перед носом, которую отпер перед этим, набрав чуть не десятизначную комбинацию цифр.

Я подсунула свое колено в золотистом, искрящемся чулке в щель и многозначительно поиграла бровями.

— И что вы тут делаете? — заныл парень, все же запуская меня внутрь. — Это для крутых место, а не для училок французского языка.

— Парня своего караулю, — брякнула я, не подумавши.

— Парень ваш — Генки Майорова брат старший, — бубнил мой ученик, петляя по невероятным закоулкам. — Уехал он месяц назад.

— Значит, я сама по себе, — резонно откликнулась я, тащась следом с покорностью ручной рыси.

Как подступить к предложенной задаче в голове не укладывалось, а болтовня юноши немного отвлекала. Мы очутились в просторной комнате. Разбросанные шмотки, удвоенные огромными зеркалами вдоль одной из стенок, рябили глаз своей жизнерадостной окраской. Праздник жизни — и только! Я посунулась к приоткрытому окну и сквозь решетки, приваренные на совесть, взглянула на улицу. Цитадель разврата…

— Я покурю… — бормотнула я несмело, распахивая свой ридикюль.

Странный тип этот Крест…. Поверх моих учебников лежала та самая корзинка с элитной косметикой. Он что же, свистнул её?

Севка юркнул в дальний от меня уголок и завозился там запечной мышью.

— Не думал, что вы курите, Марь Иванна.

— А я и не курю, Ложкин. Так, балуюсь, время от времени.

Дверь распахнулась, и на пороге возникли два мужика. Один, невысокий, изящный обрадовано осклабился и запел:

— Пришел, вот и умничка. Все тебя ждем. Одевайся, минут 10 у тебя есть, пока Алевтина юродствует. На большее её не хватит.

И упорхнул — мимолетное видение.

Второй, несмотря на жару в безупречном костюме на амбалистых плечах ухмыльнулся гладкой рожей довольно мерзко.

— Я знал, Чир, что долго фордыбачить ты не станешь.

Ложкин тяжело задышал и выплюнул сквозь зубы:

— Свист — сволочь, отоспится — убью.

Мелкий смешок выкатился из разинутой широко пасти — очень гаденько так. Происходящее начинало меня интересовать. Я выщелкнула сигарету в чуть повлажневшие сумерки и глянула на жлоба оценивающе.

— Это что за телка? — не преминул он меня заметить.

— Моя телка! — заорал вдруг Севка неистово. — Пришла минет мне перед выступлением сделать.

Похоже, у парня начиналась истерика.

Я двинулась к глыбе тренированного мяса и сладко улыбнулась ему в лицо.

— Как видишь, дорогой, у нас есть, чем заняться с Чиром. — И хлопнула дверью, едва не задев ему морду.

— А теперь скажи, Ложкин, внятно, что все это означает.

— Марь…Ванн… — мальчишка давился слезами.

— Знаешь, Всеволод, — я присела рядом с ним на столик. — Мое настоящее имя — Марианна. В сложившейся ситуации называй меня этим именем.

Он собрался, подавил свои вздохи и промолвил, все еще хрипло:

— Вы видели афишу у входа? «Русские «Чип и Дейл». Я танцую у них около года.

— Что танцуешь, Ложкин? Танго? Вальс или румбу?

Я не собиралась облегчать ему жизнь, спуская разговор на тормозах. Пусть научится говорить правду жизни. Если хватает духу заниматься этим, пусть хватит смелости в этом сознаться.

— Стриптиз… Марианна.

— Год — большой срок. Отчего такие «страсти мадридского двора»?

— Мы ездим по клубам. У нас договоренность — в своем районе не выступать, чтобы жизнь себе не усложнять. А Свист — сволочь нажрался с утра. Меня некому заменить…. Я глянул в зал: там Карим и Зяма. Завтра вся округа будет трубить, что я — педик.

— А ты не педик, Всеволод?

— Нет. Просто здесь здорово платят.

Я окинула его все еще по-мальчишески угловатый торс и промямлила:

— О вкусах, конечно, не спорят…. Только, я и копейки не заплатила бы, чтобы увидеть тебя, в чем мама родила.

Он пыхнул щеками и налился гонором, как обожравшийся клоп.

— Напрасно, Марианна. Многие находят меня неотразимым. И двигаюсь я — дай Бог каждому. Семь лет в балетной школе не проходят даром.

— Вот и гордись этим, — осадила я парня.

— Хреновый вы педагог, — заявил Севка, вновь в полной мере осознавая свою проблему.

— Да уж, не Макаренко и не Сухомлинский, — охотно подтвердила я, — и не палочка-выручалочка для трусоватых стриптизеров.

— Вам бы уйти, Марианна.

Сказал мальчишка мне совершенно по-взрослому, и я его зауважала. А потом тяжело вздохнула и в четвертый раз тряхнула свою сумочку.

— Давай, Севка, поработаем над твоим имиджем. — Взгляд мой уперся в машинку для стрижки волос, лежащую на столике перед зеркалом — как кстати! — Что для нас дороже: честь или внешнее обаяние?

— Если мог, я бы перекрасился в негра…

— Тогда за дело.

Соломенные пряди усеяли пол, а голова Ложкина забелела, как бильярдный шар.

— Чир, выходи! — гукнули свирепо за дверью. — Алевтина уже сдохла.

— Пусть еще подохнет минут десять, — спокойно посоветовала я.

— Я за Андрюшей пошел.

— Кто это — Андрюша? — Я азартно орудовала эксклюзивной косметикой, совершенно не ограничивая своей фантазии.

На голый череп лег изрядный слой тонального крема, а потом пудра шоколадного оттенка — последний писк моды. А сверху чуть блесток. А вот брови наоборот постаралась высветлить, превратив их в рыжие.

Андрюша уже нарисовался рядом со мной. Им оказался тот самый субтильный субъект с мягкой грацией ленивого гепарда. Я в это время красила парню глаза и не могла отвлекаться на всякие глупости. Но Андрюша и не пытался со мной спорить. Наоборот, он с большим вниманием отнесся к моей работе и сказал амбалу:

— Передай Алевтине: накину гринов, если еще попотеет.

Несколько быстрых мазков по скулам и щеки Севки стали интригующе худощавыми. Эдакая томная, утонченная немощность. Самым сложным было, пожалуй, изобразить на лице пробивающуюся темную щетину, но тут я схалтурила, памятуя, что мальчишка будет все время в движении.

— Носовой платок имеется? Желательно чистый.

Спросила я в пространство, и Андрюша извлек из кармана шелковый надушенный треугольник.

— Очень впечатляюще, — буркнула я и посоветовала Севке. — Чир, пошарь у себя в карманах.

— Он не слишком чистый.

Парень протягивал мне тряпочку в красный горошек.

— Свое дерьмо лучше, — утешила я, раздирая ткань.

Свернутый валик устроился под верхней губой, слегка выворачивая плоть и приоткрывая зубы.

— Теперь ты немножечко эфиоп.

Я окинула свое произведение и была почти довольна: экземпляр и рядом не стоял с Севкой Ложкиным, что и требовалось обозначить. Только глаза пронзительной синевой напоминали о нем, и мне это не нравилось.

— Назвался груздем — полезай в кузов, — охнула я, вытаскивая линзы из своих глаз.

Прополоскала их в услужливо подставленном Андрюшей стакане и спросила:

— Не побрезгуешь, мон шер?

Вот теперь он был экзотически красив: глаза переливались гагатовым блеском и светились счастьем. Парень поверил, что выйдет невредимым из этой передряги.

— Если потеряешь линзы, не переживай, просто щурься и поглядывай из-под век, по чайд-гарольдовски.

Выдала я последний совет ему в спину и повернулась к зеркалу, чтобы подправить свой фейс. Вот теперь я себе не нравилась вовсе. Лишенные маскировки глазки полыхнули изумрудным светом. Танька всегда говорила, что таких глаз на самом деле не бывает.

— А Таркан? — лениво сопротивлялась я её упрекам.

— Все те же линзы, — упрямилась подруга.

В конце концов, я раскошелилась на дорогущие линзы для себя самой, приобретая вполне респектабельный карий оттенок, и наши споры сошли на «нет».

— Вы — потрясающий мастер. — Лучезарный Андрюша обхаживал меня, как лиса виноград. — Чир стал настоящей изюминкой. Еще татуировку на все левую руку — и полный улет!

— Не вздумайте портить парню шкуру. — Сказала я свирепо. — По судам затаскаю.

— Ну что вы, что вы!

Мои угрозы, конечно, были смехотворны. Мы оба это понимали. Что сейчас решают суды?

— Только временные, смываемые тату. — Успокоил меня Андрюша и улыбнулся.

Я тоже расслабилась и попросила:

— Пожалуйста, не ставьте больше его в такую тупиковую ситуацию. Парню здесь жить.

— Вы считаете наш хлеб зазорным?

— Нет. Зарабатывать можно чем угодно, лишь бы душа принимала. А у Севки душа стыдливая и характера маловато.

— Хотите взглянуть на друга?

— Он мне не друг, не брат, не любовник и даже не приятель, — уточнила я решительно. — А взглянуть, взгляну. Уверял, паршивец, что непревзойденный танцор.