Жили-были старик со старухой…

Евгений Зиберт

Они прожили вместе почти всю жизнь… Много от нее не просили. Довольствовались тем, что есть. И лишь когда осталось совсем немного, оба почувствовали, что жить можно намного интереснее.

ГЛАВА 2

Прятки (продолжение)

— Давай-ка, старче вертайся к окошку. Переигрывать будем!

— Может в уголок, к иконкам всё же?

— Мало что ли грехов собрал?! Иди говорю к окошку, считай!

— И чего те грехи-то мои? — старик пожал плечами. — Кабы я ими делиться с тобой собрался…

Проковыляв к окну, старик начал отсчитывать.

Старуха упёрла руки в бока и замерла посреди горницы задумчиво осматривая скудную мебель.

— Три… Ну ты, старая кумекать! Как телега не смазана. — старик улыбнулся. — Отседова слыхать, как мозги твои скрипят. Четыре…

— Да умолкни ты, твою-то душу!

— Пять, шесть!

— Куды ты, пулемётчик!? Застрочил-то! Видишь, не придумала ишо, — где сховаться!

— Так ты вынь из щей свою думалку-то! — старик хрипло рассмеялся. — Ладно, старая! Фору тебе даю. Один…, два…

Старуха суетливо подобрала подол и решительно засеменила к печке. Стараясь не шуметь она с трудом снова залезла в горнило.

— Шесть!… Семь! — неожиданно в окне старик увидел Кузьмича. Сосед тряс бутылкой и заговорщически подмигивая, указывал куда-то в сторону крыльца.

— Десять!

Ещё секунд пять старик смотрел на бутылку, потом повернулся к окну спиной.

Подслеповато щурясь он зачем-то осмотрел потолок и уже хотел было направиться к занавесям скрывавших полки с соленьями, как заслонка в печи вдруг качнулась и с грохотом упала на железный притопочный лист.

От смеха старика согнуло пополам. Он присел на табурет и развёл руки в стороны:

— Подивитесь, люди добрые! У старухи-то моей фантазия так и хлещет, — успевай черпать только!

— Да подсоби ты, чёрт старый! Вишь, — застряла! — старуха задом пыталась выбраться из печи.

— Погодь, старая. — старик от смеха заикал. — Вишь, скрутило меня, — не подняться.

Старуха дёрнулась раз, другой… Наконец ей удалось самостоятельно спуститься на пол.

— Ну вот, видишь, — сама справимши! — старик отсмеялся. — Рожу-то умой.

Старуха молча пошла к рукомойнику.

— Всё-то тебя в пекло тянет. — старик почесал шею. — Ты б ещё в трубу залезла!

— Да куда ж мне ещё?

— Ну ты даёшь! — старик перестал икать. — А под лавками, а чулан? А подпол? Сени! Мало тебе?

— А рази можно было?!

— Да кто ж супротив-то?! Кузьмич, что ли?!… Умылася? Иди считай!

— Что-то я, старый примаялась дюже.

— Вот те раз!

— Вот те два. Да и щи ставить надо.

— Ну, последний раз!… Не на палати ж зову.

— Ладно. — старуха вытерла лицо и повесила полотенце.

— Ты… — старик вдруг замер. — Ну-ка в зеркало-то глянь.

— А чего?

— Ты ж морщины все стёрла!

— Чего?!

— Да шучу я. Ладно. Ступай к окошку.

— Тьфу, леший! — старуха с досадой взглянула на зеркало. — Я ж порадоваться вздумала…

— Чему радоваться-то? Косая давно уж по пятам ходит.

— Типун тебе на язык, чёрт лысый! Сплюнь!

— Сплюнь… То же скажешь. А еже ли я на неё попаду? Не… Считай давай!

Старуха повернулась к окну:

— Раз!

Старик на цыпочках прокрался к дверям, тихо отворил и вышел в сени.

Внизу лестницы ведущей на чердак он увидел Кузьмича. Рядом, на развёрнутой газете лежали огурцы и хлеб. На ступеньке выше стояли в ряд три бутылки. Одна уже была на половину опустошена.

— Тс-с-с! — старик предупредительно приложил палец к губам.

Кузьмич понимающе кивнул и тихо прошепелявил:

— Ты, етить-то Люсю, куда запропал-то? Ждать тебя, етить, уж мочи не было. Вишь, — он кивнул на бутылку, — в один рыльник пришлось.

Кузьмич взял бутылку и протянул старику:

— На-ка, етить-то, хлебни не чокаясь.

Старик взял бутылку и замер:

— А чего? Хороним, что ль?… Погодь, Зинка твоя, что ли Богу душу…?!

— Да етить — то ту Зинку! — отмахнулся Кузьмич. — Она ж дуб переживёт! Пей давай! Кто-нить сегодня, один чёрт где-нить, да крякнул! А ты не тяни, помяни, в стопку душу-то!

Старик выпил:

— Повеселее не мог что-нибудь выдумать?

— А тебе, я гляжу, не навеселиться никак? — сосед кивнул на дверь. — Взбрело ж тебе свою в печь засунуть…

— А… — старик мотнул головой, — То мы в прятки со старой вздумали сыграть.

— В чего?!

— Восемь! Девять!… — донеслось из-за дверей.

Старик вздрогнул и схватив все три бутылки стал карабкаться на чердак. Кузьмич собрал в охапку газету с закусью и испуганно полез вслед за стариком.

— Десять! — неожиданно громко выкрикнула старуха.

Нога Кузьмича тут-же соскользнула со ступени и он с грохотом покатился вниз.

Дверь распахнулась.

— Ах ты, ирод! Пьянь блудливая! — старуха склонилась над распластанным Кузьмичом, — Нешто тебе повторять надо!? Погоди, я повторю сейчас! Ухват тока возьму! — она скрылась за дверью.

— Беги!! — прошипел сверху старик. — Убьёт!

Кузьмич с трудом поднялся на колени и пошатываясь, но довольно быстро, выполз во двор.

— Где шлында эта?! — в проёме появилась старуха с ухватом. Она посмотрела наверх и увидела торчащую с чердака голову старика.

— Сховался? А ну-ка… — она поманила старика пальцем.

Тот осторожно стал спускаться.

— Тока не трепи мне, что Кузьмич пустой пришёл! Давай спускай сюда всё.

Старик поднялся, прихватил бутылки и спустился окончательно.

— И чего замер? Доставай соленья! Стоит он тут…!

Старик в недоумении посмотрел на старуху. Та едва заметно улыбалась.

— А щи, чего же?

— Я что ж по-твоему, сегодня помирать собралась, что ли?

Они сидели за столом и каждый раз чокались.

Позади, то в одном, то в другом окне маячил несчастный Кузьмич.

— Да зови уж, чего там. — старуха махнула огурцом на вилке. — Скомороха своего.

Это было другое, какое-то удивительное утро.