Жили-были старик со старухой…

Евгений Зиберт

Они прожили вместе почти всю жизнь… Много от нее не просили. Довольствовались тем, что есть. И лишь когда осталось совсем немного, оба почувствовали, что жить можно намного интереснее.

ГЛАВА 4

Труба

— Вот ведь зараза, совсем тянуть перестала! — старуха вымела последнюю золу с пода печи и отставила помело в сторону. — Слышь, старый! Ты когда последний раз трубу чистил?

Старик сидел на лавке у окна и усердно толок пестом зёрна в ступе.

— Он, видите ли, не слышит. — старуха повысила голос. — А выпить моя плешь, случаем не хочет?

— Ась? — старик с весёлым удивлением замер.

— Дымоход говорю, когда последний раз чистил? — старуха сняла платок, прибрала волосы и повязала снова.

Рот старика чуть приоткрылся. С минуту он молча смотрел на старуху, словно та вдруг стала обратно молодой. Потом моргнул, тряхнул головой и видение рассыпалось.

— Ну у тя и вопросы.

— А я чегой-то просто и не припомню даже.

— Да как же тебе припомнить, коли не было такова. — старик усмехнулся.

— От тя в корень-то! Гляньте-ка не него! — старуха обратилась к иконкам в красном углу. — Он ещё и усмехамши!

— Вот же ж баба. — дед покачал головой, опустил ступу на пол и достал папиросу. — Тебе от меня-то что надобно?

— Не тянет, говорю ж, совсем! И жара нет. А сколько на готовку уходит! Там же поди на стенках сажи, как лишайника на дубе! Подыми зад-то свой, да поди прочисти!

Старик раскурил папироску, задумчиво посмотрел в окно.

— Помнится, батя мой осину жёг, чтоб сажа сгорела… А дед, — так просто дрова солил… и угли.

Рука старухи медленно потянулась к ухвату:

— Я те ведь знаю, где посолить…

Старик испуганно отодвинулся:

— Ты чего, старая? Ты не дури… Мне почём знать, как их чистют?! Или что, по-твоему в могилу к бате залезть да спросить, как он это деламши?

— В могилу надобности нет. — старуха кивнула в печной угол. — Возьмёшь тама щётку, залезешь на под, снизу пошкрябай. Потом я те гирьку дам. Залезешь на крышу, — сверху ею и пробьёшь дымоход-то. Делов то.

Старик не мигая уставился на старуху.

— Ты, старая пошла бы… Да проспалась как следует, что ли?

Старуха молча прошла в угол, достала с полки жестяную щётку и небольшую круглую гирьку на длинной верёвке. Положила всё перед дедом:

— Ты жрать любишь?

— Кто ж не любит? — буркнул он исподлобья взглянув на старуху.

Та наклонилась:

— Так вот, причуда. Вычистишь, тады и сготовлю — старуха сняла передник, повесила на крюк.

Старик молча наблюдал, как она подошла к рукомойнику, сполоснула руки и тщательно их вытерла.

— А еже ли я сорвусь и ноги себе поломаю?

— Ты как-то на пять годков подшился, а через пять часов сорвалси. Ничего, — пережила. — старуха пересыпала из ступы отмолотые зёрна и взяв сито, стала просевать от шелухи:

— Ты чего прилип-то? Я уж скоро в муку перетру, хлеб мне где печь?!

— Ещё замесить надо. — буркнул старик, взял жестяную щётку и побрёл к печи. — Ведь жили как-то, едрёна вошь!

— А вот чтоб не «как-то», а как все люди, — не скули, а займись!

Старик кряхтя залез в печь. Скоро послышался громкий скрежет и тихий мат.

Старуха закончила просеивать, взяла мельницу и ссыпала зёрна на жернов.

— Япона мать раскудрить твою черешню!!! — старик отчаянно кашляя, выпал из печи и повернулся к старухе.

Она перекрестилась:

— Рогов тока не хватает!

Весь чёрный от сажи, старик встал и споткнувшись о лоханку, покачиваясь пошёл к сеням.

— А гирьку-то позабыл чево?

Старик вернулся за гирькой и с ненавистью посмотрел на старуху.

— Ой, ухайдокает щас свою старую! — старуха шутливо прикрылась руками.

Старик молча развернулся и скрылся в сенях. Старуха подошла к печи, чуть залезла, глянула:

— А не трухляв пень-то! — она чихнула, улыбнулась и принялась выгребать ошмётки золы.

Старик вышел из сарайки с длинной стремянкой. Приставил её к дому:

— Ну, не приведи Господи. — прошептал он и осторожно стал подниматься.

Очутившись наверху, он добрался до прибитой к крыше лестницы, которая вела к коньку. Моля Бога о том, чтобы прохудившаяся крыша под ним не провалилась, старик медленно подобрался наконец к трубе.

Сильный порыв ветра ударил в спину.

Сев верхом на охлупень, он перевёл дух и огляделся:

— Ух, а красота-то кака, чтоб я сдох!

— Етить-то ту Люсю, раздерить тя, напугал! — услышал он позади себя и, вздрогнув, оглянулся.

За трубой сидел Кузьмич. Перед ним на аккуратно расстелянном полотенце, лежала бутылка самогона, огурцы и консервы со шпротами.

— Ты?! Чего здесь…?

— А ты сам-то скумекай с трёх разов-то, еть ту Лю! Авось и…

— От своей, что ли прячешься? — сообразил старик и закашлявшись, рассмеялся.

— Да тише ты, ирод! — зашипел на него Кузьмич. — Сейчас всю мою схоронку рассекретишь!

Старик, зажав рот рукой продолжал трястись от смеха.

Кузьмич налил в стопку, протянул:

— На-ка, трясогузка, уймись!

Старик залпом выпил.

— Я отседова уж с час гляжу, как меня Зинка ищет. — довольно произнёс Кузьмич. — В жизнь не сыщет! Пошла к пристани искать, курица! — он усмехнулся и налил себе.

— Куда ж я табурет подевамши? — старуха задумчиво потёрла переносицу. — На верх, что ли с дуру снесла?

Она вышла в сени и поскрипывая поднялась на чердак.

— А знаешь, у меня ж енто… прям была чуйка, что ты здеся нарисуешься!

С этими словами Кузьмич налил себе и вынул откуда-то из сердца вторую стопку:

— Тока сам загрузи себе.

— Я вообще-то на крыше своей собственной хаты-то нарисовался.

— Так я об чём и толкую! — Кузьмич недовольно крякнул. — Чуйка, — великая сила!

Старик взял у него пустую стопку и потянулся за бутылкой.

Всё произошло в секунду. Конёк неожиданно треснул, доска под стариками проломилась и оба полетели вниз.

Когда клубы пыли рассеялись, старик поставил бутылку на дощатый настил и огляделся.

Кузьмич лежал напротив с не разлитой стопкой в руке. Между ними с табуреткой в руке стояла его старуха.

— О, Петровна! — Кузьмич охнул и сел. — А вот про тебя чуйка моя чевой-то смолчала. — он повертел головой. — Зато здесь не дует.

— Вот я тя сейчасас табуретом-то подтяну, пьянь козлиная! — старуха замахнулась.

— Погодь, старая! — старик придержал её за колено. — Не буянь. Кузьмич-то ни при чём. Подо мной провалилося…

Старуха опустила табурет, медленно села на него:

— Что ж вы окаянные наделали-то?

— Да починим мы, етить-то! — Кузьмич улыбнулся и выпил. — За час крышу справим! Чего там? — он взглянул наверх. — Пару-тройку досок, да и покроем!

Старуха с сомнением тоже посмотрела на дыру в крыше:

— Да ты уж справишь…

— Я те Петровна, крест даю! — Кузьмич истово перекрестился. — Нальёшь апосля?

— У тебя ж есть! — старуха кивнула на самогон.

— Так то ж на скорость работы!

Сверху послышался тихий шорох. В следующее мгновение небольшая круглая гирька упала прямо на бутылку и разбила её в дребезги.

С минуту все молча смотрели на растекающуюся по доскам прозрачную лужу.

Первым не выдержал и расхохотался старик. Кузьмич пару раз икнул и хлопнув себя по коленям, присоединился. Старуха тяжело поднялась с табуретки:

— Ладно. Олухи.

Она пошла к лестнице прикрывая краем платочка старческую улыбку:

— Плесну вам чутка… Для скорости.