Жили-были старик со старухой…

Евгений Зиберт

Они прожили вместе почти всю жизнь… Много от нее не просили. Довольствовались тем, что есть. И лишь когда осталось совсем немного, оба почувствовали, что жить можно намного интереснее.

ГЛАВА 5

Телевизор

— Тебе чего? — старуха подозрительно смотрела на внезапно появившегося в сенях Кузьмича.

Не смотря на то, что солнце взошло уже пол часа назад, он был ещё трезв.

— Вот видь, етить-то ту Люсю! Мне чего?! Твой же сам позвал!

— Мой? — старуха насупилась. — Когда это он тебя позвать успемши? Вродь, под глазом у меня всё-время.

— Так вчерась, когда! — Кузьмич почесал ухо. — Приходи, говорит, утром. Глянь телевизер.

— Ах, ты вона про что!… Телевизер, да. Глянуть надо. — старуха посторонилась. — Не фурычит чего-то.

— Где купили? — Кузьмич подняв плешивую голову, по-хозяйски вошёл в горницу.

— Да где мы купим-то?! — старуха зло воткнула вопрос в спину Кузьмича. — На что? На похоронки-то не отложить никак! А это-то старый в лото выиграл.

— Везёт же дурням.

Кузьмич встал посреди горницы и огляделся:

— А где ж..? — Кузьмич хотел снова поковырять ухо, но забыл где оно и замер с поднятой рукой.

— Ты чо? — старик ткнул в огромную чёрную плазменную панель стоящую у стены. — Зенки-то раскрой.

— Ту-то Люсю в ячмень… Это чего?

— Ну ты туман, Кузьмич! — старик хрипло рассмеялся. — Это и есть телевизер. Сони.

— Соньки?! Егоркиной, что ль? — он повернулся к старухе. — Ты ж говорила, что в лотерею выиграли?

Старик от смеха зашёлся в кашле.

— Ты болтать будешь или чинить? Лотерея… — старуха взяла вёдра.

— Да я ж ума не проложу, с какой стороны и подступиться-то к нему!

— Слышь, старая? — Старик едва говорил. — А Кузьмич-то… по ходу… всё возле революции где-то… шоркается!

Старуха не сдержав улыбку, отвернулась.

— Ну… — Кузьмич наконец отыскал ухо, почесал.

— Ты не нукай. — старик перестал кашлять. — Ты ж, монтёр!

Кузьмич кивнул головой:

— Монтёр, да. Так не телевизеров же, а путей.

Старик прищурился и мотнул головой в сторону старухи:

— Ты ж, старой примус чинил!

Кузьмич довольно улыбнулся:

— Примус чинил! Как-же, помню. Было дело!

— Он как починил, так мы тем примусом… — старуха вздохнула и громыхнув вёдрами пошла к дверям. — Только и пользуемся, ядрить-то. По пяти раз на дню! Монтёр хренов!

Дверь за старухой захлопнулась и изба вздрогнула.

— Чего это она? — Кузьмич перестал улыбаться и взглянул на старика.

Тот покачал головой:

— Эх, Кузьмич… Он же нам в тот же вечер чуть всю хату не спалил. Старуха без бровей да ресниц осталася.

— Вот оно как… — протянул Кузьмич и тяжело вздохнул. — Етить то ту… Ну, извиняйте. — тут он снова разулыбался. — Так коли не сгорела, отметить надо!

Старик опасливо посмотрел на дверь:

— У тебя чего, с собой, что ль?

— А то! — Кузьмич подмигнул и вытащил из-под рубахи чекушку. — У меня ж, еже ли у сердца не плещется, так оно и не стучится вроде. Твоя-то до колодцу?

— Ну.

— Тады не жмёмся. Успеем. — Кузьмич протянул чекушку.

Старик ещё раз глянул на дверь и быстро выпил половину.

— На-ка. — Кузьмич протянул конфету. — Что б не воняло.

Старик передёрнулся и закусил, а Кузьмич припал к бутылке.

— Это чего? — он допил и кивнул на лежащий шнур под плазмой.

— Где? — не понял старик.

— Ох, тетёрки. — Кузьмич встал, подошёл к шнуру и воткнул тот в розетку.

— Ах ты ж, господи! — старик взял со стола пульт, приблизил его к самым глазам, нашёл кнопку.

Телевизор ожил и засветился.

— “… а стоит сурикатам остаться одним, они тут-же начинают волноваться и вытягиваться во весь рост, пытаясь рассмотреть вдали своё будущее.» — донеслось из плазмы.

— Чего рассмотреть? — у дверей стояла старуха.

— Будущее своё. — усмехнулся Кузьмич.

— Ты чего же? — старуха поставила вёдра на пол. — Ужель починить сумевши?

— Ну дык! — Кузьмич развёл сухими руками. — То ж не примус.

Старуха покачала головой и плеснула из ведра в рукомойник:

— Думала, на старости уж ничему не подивлюсь. — она подошла к плазме и любовно погладила экран. — Глянь-ка, как живые.

Кузьмич сел за стол. — Ну чего? Так и будем сидеть, на сурикатов таращиться? Или я не заслужил?

Старуха оторвалась от экрана и взглянула на старика:

— Ну, чего сел пнём-то? Знаешь же где. Ставь на стол, уважить надо монтёра-то.

— А! — встрепенулся старик. — Так то я мигом! — он вскочил и поспешно захромал к комоду.

Старуха вынула из-под лавки банку с соленьями. Вскрыла. Достала стопки.

Кузьмич чувствовал себя барином. Откинувшись на спинку стула, он достал папироску, задымил и прищурившись уставился в окно.

Где-то вдали он старался рассмотреть своё будущее…