Кластер

Дмитрий Захаров, 2017

Темнота холодна. Темнота – самое древнее зло: сжимает, разрывает, утаскивает. Все это знают: и Лара, и Руся, и Серый Собак. Знает это и маленький медведь Сёма. Сколько он себя помнит, от протянутых лап темноты его берегло только главное солнце – то, что воткнуто в самую середину потолка. Вот только это солнце совсем скоро закончится: осколки уже падали за Кукольным Домом. Чёрное солнце – что может быть страшнее? …разве только ловцы.

6

Пробник ада

Звук воткнулся в левый висок и стал крутиться стоматологическим буром, уходя всё глубже и цепляя глаз. Алиса потянулась, нащупала трубку Black Diamond на столике и, подтащив её к лицу, выдохнула что-то больше похожее на «а-а», чем на «да». Никто не ответил, поскольку звонил телефонный будильник. Вообще-то сегодня пятница, и он должен быть отключён, но всё равно вопит.

Алиса отшвырнула «Бриллиант» куда-то на половину кровати Макса и снова сомкнула веки. Но нет, теперь и другие звуки осмелели и вслед за телефонным начали прыгать и скакать вокруг. Вот в коридоре бубнят чьи-то голоса, занудно воспроизводят одну и ту же терцию: фа-ля, фа-ля. А вот Юлька гремит чайной ложечкой. Поди, налила себе кофе из эспрессо-машины…

Алиса вздохнула и села на кровати. «Утро» — с неудовольствием подумала она и взглянула на часы. Чуть больше двенадцати. Концерт, стрельба, допрос — это всё вчера. Или уже позавчера?..

Юлька действительно звенела блюдцами и чашками. Вроде бы даже нарочно.

— Прекрати уже, — крикнула ей Алиса, — весь этаж разбудишь.

Дверь тут же открылась, и Юлька всунула голову в Алисину комнату.

— А кто это у нас такой проснулся? — пропищала она и ухмыльнулась. — Пора вставать, ваша светлость, а то жрать вам ничего не останется.

Юлька ела пиццу, густо посыпанную помидорами и цукини. Она доставала из коробки очередной слайс, внимательно его оглядывала и, закрыв глаза, откусывала первый кусочек. Потом кивала головой и кусала ещё треть. Последнюю часть она отправляла в рот, подталкивая её пальцем. После этого делала большой глоток из своей необъятной кофейной кружки, которую всегда и везде возила с собой. С показным удовольствием жевала, громко причавкивая.

Алиса скептически посмотрела на это пиршество и передёрнула плечами.

— Как ты можешь начинать утро с этой гадости? — в очередной раз спросила она и прошла к холодильнику. Достала детское яблочное пюре, йогурт и поставила всё это греться в тёплую воду. Микроволновкам она не доверяла. Юлька в ответ особенно громко причмокнула и облизала пальцы.

— Вкуснятка, — объявила она.

Алиса поморщилась. Она терпеть не могла сюсюканий, о чём подруга, понятное дело, в курсе.

Расправившись с пиццей, Юлька уставилась в макбук. Прихлёбывая кофе, она стала читать новости с какого-то адского сайта:

— Никита Михалков приехал в колонию в трениках, — сообщила она голосом телефонного автоинформатора, — подземные карлики две недели ели спелеологов, балерины отказались ходить по Большому, лесбиянки-убийцы соскочили с грибов…

— Последнее особенно хорошо, — фыркнула Алиса.

— А про тебя, моя душа, снова ни слова, — с деланной грустью заявила Юлька и смахнула несуществующую слезинку. — Ещё один день пропал зря. Пойду утоплюсь.

Она отправилась в ванную, а Алиса на несколько секунд задержалась перед экраном ноута. Вспомнила, что надо бы погуглить про второй фронт. Только сначала одеться и вынуть йогурт с пюре.

Через несколько минут она вернулась за макбук, держа в одной руке баночку с яблочной кашицей, а в другой — кофейную ложечку. Сегодня пюре казалось кисловатым и слишком жидким. Алиса раздумывала, нужно ли себя мучить, но ложка за ложкой сводила продукт на нет, кривясь как от микстуры.

По запросу «второй фронт» вывалилась разная белиберда: магазин военной одежды, какие-то фильмы и ссылки на учебники истории. Тогда Алиса добавила: «идеология». Список обновился, но по-прежнему преобладали Рузвельт, Монтгомери и зелёные с белым танки. Алиса долго кликала подряд по всем ссылкам, без интереса проматывала никому не нужные подробности переговоров всех со всеми и всех против всех. Наконец стёрла старый запрос и набрала: «уйти на второй фронт». Картинка поменялась, и третьим номером высветилось единственное слово: «Присоединение». Слово это резко выделялось на общем фоне и казалось рисунком, выполненным детской рукой без всякого старания, как если бы двоечника заставили тренироваться в прописях.

В ответ на щелчок мыши «Присоединение» раскрылось окном, будто прорезанным корявой чёрной надписью: «Рабство спадает с плеч. Мы уходим на Второй фронт». Алиса вздрогнула. Эта была цитата из её песни. Изменённая — в оригинале не «рабство», а «горе», — и всё же никаких сомнений насчёт первоисточника. Алиса кликнула надпись, но её выкинуло на пустую страницу. Она вернулась к окну с перелицованной строкой, но и тут не было ничего больше, за исключением линка для отправки электронного письма. На всякий случай она скопировала адрес в заметки, хотя, что с ним делать, было непонятно.

Алиса набрала в поисковике песенный текст в изначальном варианте. К её изумлению, ссылок не нашлось. Ну ладно, как-то он просто странно индексирует… Алиса открыла другой поисковик и повторила поиск. Опять ноль совпадений.

— Бредятина, — пробормотала она и в раздражении отпихнула ноутбук.

Алиса решила посмотреть ещё и на своём официальном сайте, но и там никакого второго фронта не нашлось. Может, это оттого, что оба альбома «Любовников» ещё не отдавали выкладывать. Или всё же отдали, но не выложили? Надо у Макса спросить.

Алиса уже собралась набрать номер, но решила, что лучше всё же не по телефону. Вспомнился улыбающийся Петрушевский, катающий по столу карандаш. Старая сволочь…

Макс, словно угадав Алисины мысли, возник сам. Хлопнула дверь, и в прихожей появился профиль с длинным носом и высоким лбом.

— Очень хорошо, что пришёл, — сказала Алиса, не отходя от макбука, — как раз спросить хотела. Можешь подойти?

Макс, однако, никак на это предложение не отреагировал. Очень медленно, словно получая удовольствие от каждого движения пальцев, он расшнуровал ботинки. Затем аккуратно повесил пальто на плечики в стенной шкаф и надолго задержался перед зеркалом, скептически рассматривая своё лицо.

— Что у нас плохого? — сразу поняла Алиса.

Макс вошёл в комнату и вместо ответа пнул стоявший около журнального столика стул. Тот дёрнулся, скакнул на двух ногах до стены и с грохотом завалился набок. Макс сел на диван и задумчиво постучал костяшкой указательного пальца по носу.

— А если я погибну, пусть красные отряды, пусть красные отряды отплатят за меня, — без выражения продекламировал он.

— Максим, давай по делу.

— По делу, — повторил Макс. Он вздохнул и поёрзал на диване. Достал из кармана серебряную зажигалку с изображением львиной башки и стал подбрасывать её на ладони. — По делу выходит полный атас. Я бы даже сказал — пиздец. С осложнениями.

Он снова замолчал и внимательно уставился на Алису, как будто хотел переслать ей телепатическое смс. Алиса смотрела в ответ, сощурив глаза и наматывая рыжие локоны на палец.

— Максим, я жду.

Макс снова постучал себя по носу и отвёл взгляд.

— Лис, они отменяют концерты. И в Ёбурге, и в Челябе, и питерские. И дальше, похоже, тоже. Все концерты, Лис, весь тур.

Алисе моментально вспомнилось, как отменились два прошлогодних московских концерта. «Полтора миллиона баксов, — скороговоркой повторял тогда Макс, — полтора миллиона». Он их вроде бы где-то занял…

— Кто «они» и какие концерты? Давай без интриг и человеческими словами, — сказала Алиса.

Она вдруг почувствовала накатывающий ужас — в «полтора миллиона баксов» возвращаться не хотелось ни за что.

— Да дурочку-то тоже не включай. Кого ты вчера напосылала, вспомни, и сразу сообразишь.

— Я ничего не включаю, — тихо сказала Алиса. — Ещё раз: объясни нормально, без заёбок.

— Да перестань ты… — Макс махнул рукой, вскочил с дивана и, прихрамывая, стал ходить по комнате.

— Какого хрена, Максим, что за бред, — ошалело заговорила Алиса, которая всё ещё не могла поверить в масштаб случившегося. — Как они могут отменять мои концерты?

— Лис, ты что, действительно не понимаешь? — со смешком спросил Макс. — Ты разуй глаза, сокровище моё, не пять лет уже, головкой пора начинать думать.

Алиса скривилась. Вот это вот «сокровище моё» — за такое сразу бы надо по морде.

— Это большие дяденьки, государственные, — продолжал Макс, — они и не то могут. Если бы ты засунула свою блажь в жопное отверстие и присела на неё, сейчас бы ещё можно было пробежать по знакомым…

— Что, страшно?.. — состроив плотоядную улыбку, начала было Алиса, но Макс вдруг со всей дури засветил зажигалкой в стену.

— Блять! Пять минут помолчи уже! Тебе, блять, жую азбуку, — он сжал руку в кулак. — Но из-за твоего подпрыгивания мы в таком говне — у тебя мозга не хватит представить! Теперь и тебе, и мне, и всем нашим придётся рассовывать себя по карманам и пиздошить отсюда на полусогнутых. Собирай свою подружку и других куколок — через полтора часа придёт машина!

— Ты съел несвежего? — зло щурясь, поинтересовалась Алиса.

Макс не ответил. Он закрыл глаза и тихонько качал головой из стороны в сторону.

— Знаешь… — растягивая фразы, сказала Алиса, — я всегда от тебя… многого ожидала. Но что ты будешь… колотиться как истеричка…

Макс застыл. Остановил взгляд в точке за её плечом и разжал губы в презрительной гримасе.

Алиса только хмыкнула и отвернулась.

В этот момент в комнату ввалилась Юлька в двух полотенцах: одно на голове, второе замотано до груди.

— Что это тут такое делается? — спросила она своим обычным мультяшным голосом, придерживая вавилонское сооружение на голове. При этом по сощуренным глазам было понятно, что Юлька на сей раз совершенно серьёзна. Когда-то, так же сощурившись, она два раза полоснула ножом своего Славика.

— Да ничего, Юля, не происходит, — сказал Макс. — Лис всегда чуть-чуть дребезжит перед любой большой поездкой.

— Я никуда с тобой не поеду, — холодно сказала Алиса. — Сваливай куда тебе надо. И голову прячь получше, чтобы не застудить.

Максим вскинул левую руку, сверился с часами и спокойно, глядя мимо Алисиного плеча, сказал:

— Пятнадцать минут жду в машине. Потом будешь заниматься транспортными вопросами сама.

— Сваливай! — повторила Алиса.

Юлька проводила Макса до двери, где была приобнята и чмокнута в левое ухо. Алиса не двинулась с места.

— Краса моя, ты это не по дури решила? — спросила Юлька из коридора, задумчиво рассматривая пачку банкнот, сунутую ей Максом.

— Нет, звезда моя, я здрава до жути, — ответила Алиса, чувствуя, как сердце дёргается, а пальцы рук и ног стали ледяными.

— Окей, — сказала Юлька, — смотри только, чтобы потом не было мучительно больно. — И тут же, без паузы: — А всё же какой он у тебя чмошник. Они у тебя все такие…

* * *

Зимой всегда темнеет рано, но в этом году день просто не наступает. На смену мышино-серому утру приходит сумрачная возня в тумане: мутные сполохи, плетение блёклых паутин, а в итоге, так и не разгоревшись, дневной свет затухает. И сразу ночь. Поэтому нет смысла искать место, откуда можно увидеть панораму: эта страна, этот город, эта зима — всё здесь придумано не для туристов. Не для зеркальных камер в руках девочек-хипстеров. И не для местных, решивших погулять по набережным. Это всё — для ужаса и отчаянья. Для снега и копоти. Для машин, которые никуда не едут и только мигают фарами. Это такое специальное место — пробник ада.

Алиса старалась никогда не ходить по этому городу зимой. А если всё же придётся, сразу забираться в кафе «Меланж» — то, что на Августовской площади, с прозрачной крышей, внутри садика с разлапистыми дубами и липами. Ну и что, что на деревьях нет листьев, — зато их ветви усыпаны цветными мигающими лампочками, и кажется, что сидишь под новогодней ёлкой. А вокруг — Новый год. Ради праздника можно вытерпеть даже чуть-чуть зимы. Впрочем, только чуть-чуть, максимум на три глинтвейна.

Наверное, впервые она добрела до «Меланжа» одна. Бросила такси ещё на подъезде к парку, вышла прямо в застывший автомобильный поток. Боялась, что не найдёт дорогу впотьмах, но нет — асфальтовые дорожки оказались подсвечены наземными огоньками, как на взлётной полосе.

С ассортиментом в кафе негусто: только чай-кофе-глинтвейн и своя выпечка. Хотя горячий миндальный кекс, который подают не на тарелке, а на тонкой деревянной дощечке, — очень даже ничего. И, конечно, здешнее безе.

Минут через пять, как принесли глинтвейн, к Алисе начал клеиться какой-то дебил в доисторической кожаной куртке. Тряс в руке бутылку шампанского (откуда оно у него, кстати? здесь же не продают, с собой что ли всё время носит?), клоунски улыбался и гладил себя по измазанным гелем волосам. Бр-р-р.

Алиса послала его лесом, и хмырь угрожающе навис над столиком. В тот момент, когда уже можно было пугаться, возник администратор и хмыря дематериализовал. Всё-таки в «Меланже» Алису стараются опекать.

На втором глинтвейне и третьем безе появилась Юлька. К стеклянной палатке кафе из темноты подплыла зелёная шапочка с помпоном, зелёная куртка, зелёные сапоги и оранжевый шарф.

— Привет, королевишна! — крикнула Юлька с порога и, не раздеваясь, пошла за едой и питьём. Вернулась она с подносом, на котором подпрыгивала ваза с печеньем и большая чашка кофе.

— Как ты? — спросила Юлька, усаживаясь напротив и по-кошачьи заглядывая Алисе в глаза.

Алиса дёрнула плечом.

— Не звонил?

— Юль, я тебя умоляю…

— Ну ладно. Решила, куда теперь?

Алиса дёрнула плечом снова.

— Слушай, — Юлька глотнула кофе и взяла со стола пузатую сахарницу, — мне тут стрельнуло в голове — а давай, может, к Костику в Одессу? Там всё в комплекте, обстановочка жилая. И если за тобой правда топают — потеряться можно хорошо.

— То-то твой братишка нам обрадуется.

Юлька улыбнулась, сыпанула в кофе изрядную дозу сахара и стала чинно его размешивать.

— Обрадуется — не обрадуется, это мне, звезда моя, до одного места. Он мне по гроб жизни обязан, сучонок. А Одесса, мать, сейчас чудо как хороша. Даром, что зима. И море — всё как ты любишь.

Алиса слушала вполуха. Одесса — это, конечно, хорошо, но абсолютно нереально. Надо что-то другое думать. Может, к Светке пока попроситься на ведение телепрограммы — она звала вроде. Это, конечно, если ещё навыки не подрастеряла. С другой стороны, дурное дело — нехитрое…

Двое за столиком справа внимательно разглядывали Алису. Оба в строгих костюмах и при галстуках. Алиса скосила взгляд в их сторону, и один из костюмов отсалютовал ей с фамильярностью давнего знакомого.

— Юль, — сдавленно прошептала Алиса, — вон те, справа через столик…

Юлька подняла голову и, с глупейшей улыбкой и с видом пастуха, пересчитывающего своих овец, осмотрела весь зал.

— Это у тебя, Аличка, нервы, — сказала она. — Кафе, считай, имени тебя, вон и на стене за барменом фотка висит. Типа: наши люди. Так что скажи спасибо, что к тебе каждый второй на шею ещё не вешается.

Алиса сглотнула. А может, и правда, может, действительно узнали просто.

— Давай-ка вот что: пока ты думаешь, мы завтра с обедика в больничку сходим.

— В какую больничку? — не поняла Алиса.

— В пафосную, конечно. Мне Серёжа Куприянов обещал, что лапу посмотрят, ты же знаешь, я опять как с костяной ногой. А ты, мать, тем временем пройдёшься — проведаешь пострадавших во время твоего концерта. Там пара-тройка репортёров нарисуется — я переговорила уже, — заснимут, какая ты сердобольная. И всем хорошо.

— Да не хочу я никуда, — заартачилась Алиса.

— Да ладно уж, звезда моя, мне всё равно врачам сдаваться. Так давай хоть сейчас вместе держаться будем, а?

Алиса ещё раз оглянулась на салютовавшего ей костюмного парня и ничего не сказала. Юлька не без основания сделала вывод, что победа за ней.

— Слышала, кстати, Димка Юрков умер? — спросила она, меняя тему. — Меня сегодня мамуля убила этой новостью.

— Да ты что!

— Ага, — сказала Юлька. — Помню его. Такой вечно с немытой головой, всё грецкие орехи в ладони размалывал. На басу ведь играл?

— А что случилось-то? И когда?

Юлька пожала плечами.

— Сердце, наверное. Сейчас кого из мужиков ни возьми — всё сердце.

Алиса схватила со стола телефон.

— Айрат, — закричала она в трубку, когда гудки кончились на коротком «ага».

— Привет, Рыжая, — сказал Айрат вроде бы с облегчением. — Ну хорошо, что звонишь.

Всё было правдой. Месяц назад Дима Юрков — бывший бас-гитарист «Любовников» — получил несовместимые с жизнью. Машина зацепила ограждение моста и рухнула с эстакады на семь метров вниз. Древний Opel Astra. Чужая почему-то машина, но он сидел за рулём, а на соседнем кресле — какой-то парень. Того ещё пытались откачать, а Дима — так сразу.

А ведь он действительно любил давить в руке грецкие орехи. И ещё «The Wall» всё время наигрывал. И сын у него маленький, кажется…

— Ты почему мне не сказал, скотина, — всхлипнула Алиса, — хоть бы на похороны…

— Да я сам только через неделю узнал, — оправдывался бывший директор группы. — Наташка никому не позвонила. Ну ты же в курсе — она всегда такая гордая белка была. Ну и вообще она нас не очень… Мы ей там кулёчек со всех собрали, а она послала меня куда подальше. Дверь не открыла… в общем, не хочет разговаривать.

— Боже мой, Айрат, — всхлипнула Алиса.

— Ага, — виновато сказал тот. — Такая селяви, Рыжая. Второй за полгода Димка-то. Как сглазили, да?

Алиса на несколько секунд отключилась. Слова «второй за полгода» проплыли перед ней, как афиша, которую разворачивают ленивые рабочие.

— Почему второй? — спросила она на автомате.

Айрат не ответил. В трубке что-то негромко шипело и говорило еле слышными голосами уличных прохожих.

— Айрат!

Трубка вздохнула и в ней кто-то заскрёбся.

— Я думал, ты про Анюту-то знаешь…