Мой город 5. Инвалид

Дмитрий Георгиевич Боррони, 2020

Эта история о девочке-инвалиде. О ее нелегкой судьбе в жизни. Книга рассказывает о том, как трудно и порой невыносимо быть инвалидом. В ней рассказывается о некой схеме политической кухни страны. О том, что было при разрухе КПСС. Эта ироническая история довольно интересная и смешная. Она тесно сплетается с инвалидностью. В этой истории говорится и о некой мистической стороне главной героини. О ее мыслях, о ее хотении достичь чего-то. Содержит нецензурную брань.

Глава 6.

Нежданная встреча

Вернемся к Марье и ее подруге Лике. Начнем с того, что Лика после того, как позвонила Клавдии Ивановне и получила жесткий отказ в том плане, что Марья никогда не увидит свою племянницу, сказала Марьи, что Клавдия Ивановна не согласилась привести к ним девочку. Что она вообще не хочет, чтобы мы имели с ней какое-либо дело, и у ней забыли навсегда.

Лежа в кровати, Марья поинтересовалась:

–А может нам ее удочерить? — затем она поправила. — Вам, Лика.

Лика внимательно посмотрела на Марью, и прочтя в ее глазах нечто страшное, воскликнула:

–Не сметь даже думать об этом! — затем она сказала. — Многие люди живут хуже, чем Вы Марья. Но они не сдаются.

–Я не понимаю. — ответила Марья. — О чем Вы это сейчас говорите?

–Об этом. — сказала резко с чувством переживание за свою подругу Лика. — Я что не понимаю!? Хотите, чтобы я воспитывала ребенка, а сами в кусты? — рвала и метала Лика. — НЕПОЛУЧИТЬСЯ. — заявила она ей. — Воспитывать будем вместе, и ни о каких суицидов не может быть и речи.

Обескураженная Марья, ничего не понимала. Она не понимала, при чем здесь суицид? Ведь она и не думала об этом. Тут до нее дошло, что Лика вспылила из-за того, что она сказала: А может нам ее удочерить? — затем она поправила. — Вам, Лика. Да, это так. Очевидно, не поняв до конца смысл ее предложение, Лика вспылила.

–Вы подумали? — улыбнулась Марья и рассмеялась. — Ну, с позволения сказать Вы дура, Лика. — затем она сказала. — Ни о каком суициде речи не было. Я лишь хотела сказать, когда предложила удочерить ребенка Олеси, что мне-то возможно не дадут ее удочерить, — объясняла Марья. — А Вам Лика могут разрешить ее удочерить, и только.

На лице Лике возникло глубочайшее непонимание. Она не могла поверить сама себе, что неправильно поняла Марью. Ведь в действительности та была права. Ей могут не дать удочерить дочь Олеси, ее племянницу, а Лика может. У нее больше шансов чем у Марьи удочерить маленькую девочку.

–А я-то тут подумала!? — облегченно вздохнула Лика, и обе женщины рассмеялись.

Марья сказала:

–Вот дура!

Лика тотчас же отпарила:

–Точно. — после чего Лика сказала. — Я, конечно, помогу. Признаться мен тоже не доставляет особой радости видеть, как дочь Олеси воспитывает этот монстр. — затем она добавила. — Excusez de l'impertinence. «Извините за дерзость: французский».

Марья, услышав французскую речь, поинтересовалась:

–Почему на французском?

–Не знаю. — пожала в ответ плечами Лика. — Просто сказалось. — затем она поинтересовалась. Хочет ли она приобрести какую-нибудь профессию? На что услышала грустный ответ.

–Какая тут профессия? У меня же нет ног.

–Есть профессии, в которых ноги не играют никакой роли.

–Это что еще за профессии такие? — удивилась Марья. — хотела бы я посмотреть на тех умников, — раздраженно сказала Марья, и добавила, — кто не пользуется ногами в своих профессиях.

Понимая всю безысходность сложившийся ситуации, Лика сказала:

–К примеру литераторы.

На что Марья отрезала:

–Писателем можно и не быть, если закончишь литературный институт. — затем она добавила. — А кто его не закончил, тот возможно и писателем стал бы. — затем она с явной легкой иронией заявила. — Жаль, что в России бесплатно книги не печатают. — затем она отрезала. — Кто талантлив, у того и денег нема. А кто бездарность, того печатают. — затем она сказала. — Вы правы, в этой профессии ноги не нужны, одни только деньги. — затем она привела пример. — Я как-то свои стихи хотела опубликовать, так мне заломили такую сумму, наверное, весь десятилетний бюджет России можно было съесть за эти деньги.

Лика схватившись за грудь, воскликнула:

–Не может быть?

Марья с унынием ответила:

–В этой стране все что угодно может быть, даже если этого быть не может.

Тут Лика поинтересовалась:

–А что, пишите?

–Разное. — ответила Марья. — Так называемые произведения о жизни, такая какая она есть без утайки и лжи. — затем она с отчаянием сказала. — Да они никому по правде не нужны. Кто захочет читать сам о себе правду? Лучше прочтут о чем-то ином, — затем она привела пример. — как воруют, например. Сажают потом исполнителей, а заказчики в стороне остаются. Ведь они сильные мира сего. Всегда в тени и на веду. А те, кто украдет грош, посадят. Вот так-то, — закончила Марья. — такие вот дела.

Лика понимала, что Марья права. Все в этом мире изменилось, и не в лучшую сторону. Начало девяностых озменавались бандитскими разбойниками, лихими парнями так сказать. Сколько тогда народу полегло, ужас.

–Так что же дальше? — тихо спросила Марью Лика. — Как жить дальше? Что будете делать?

Марья пожала плечами, сказав:

–Не знаю? — затем она сказала. — Может быть я поступлю… — она сделав паузу, удрученно добавила. — Хотя куда там, везде деньги нужны, даже если говорят, что это бесплатно.

–Может быть оно так и есть. — согласилась Лика с Марьей. Затем она сказала. — При КПСС так обнищал народ что, теперь все мало ему, как не посмотри. — затем она сказала. — Хоть и при КПСС было бедно, зато люди жили, а при России все стали миллионерами, зато половина в могиле, а вторая половина в тюрьме. — она, сделав паузу, неоднозначно закончила. — Вот и думай, когда на Руси жить было хорошо?

Разговор зашел в тупик. Обсуждение того, когда на Руси жить было, хорошо подошел к концу. Говорить было не о чем. Теперь, чтобы вернуться к разговору об Олесе, первоначально Марья поинтересовалась:

–Как бы мне раздобыть коляску, чтобы я могла перемещаться?

–Это надо обратиться в соцзащиту. — ответила Лика. — Они занимаются этими вопросами. — затем она сказал. — Но сначала нужно оформить инвалидность.

Марья сказала:

–Одна я не справлюсь. — затем она спросила. — Поможете?

–Конечно помогу. — поспешила ответить Лика, и затем заверила. — Можете всегда на меня рассчитывать.

Оформление инвалидности было трудоемким и тяжелым трудом. Коляску, которую получила Марья в Раменской хирургии была неподъемная. Ее нельзя было сдвинуть с места, и поэтому Лике пришлось нанимать людей, чтобы те помогли ей перетащить Марью на первый этаж многоквартирного, и вынести ее во двор, чтобы усадить на задние сидение Ликеной авто. Обход врачей продолжался целую неделю или две. Затем ее поставили в очередь на оформление группы, на месяц вперед. И только взятка помогла получить ее на следующий день. Третья — работающая, такой был вердикт комиссии. Та посчитала, что если у Марьи есть руки, то и работать она может, а остальное неважно. В собесе ей назначили мизерную пенсию, и отправили на все четыре стороны. Что касается соцзащиту, то на коляски у них была очередь на полгода вперед. Так что инвалидную коляску Марья можно сказать не получила. Вместо этого она получила справку, что не может самостоятельно передвигаться, и ей требуется инвалидная коляска. Заверенной сотрудником собеса и главврачам городской больницы Лику направили в магазин по продаже инвалидных колясок, костылей и прочие. Там все же Лика купила инвалидное кресло, выложив за него годовой свой бюджет. Зато чешское, легкое. Ни то что дали в больнице, русское, двухтонное. На нем даже сидеть неудобно, спину ломит, и кости жмут в подлокотниках. А ездить вообще невозможно. Зато русское, патриотическое.

Лика прогуливалась в парке вместе с Марьей. Та весило руками крутила колеса инвалидного кресло, смотрела по сторонам, и любовалась природой. Осень близилась к своему финалу, вот-вот вступит в свои права белоснежная зима. Марья сказала:

–Я хочу полюбоваться этой красотой.

Лика подвезла коляску к неподалеку стоящей лавке. Поставила ее у нее, а сама села рядом.

Марья сказала:

–Я всегда любила осенний листопад. Вот и сейчас укрытый желтым ковром опадающих листьев, я чувствую какое-то умиротворение. Мне хорошо, и я рада этой успокаивающей умиротворенности.

–Я тоже. — тихо ответила с грустной и печалью и в то же время радостью Лика. — Все покойно. «Покойно как никогда», — затем она сказала. — Мне иногда кажется, что в такую погоду хочется просто отдохнуть, забыться. — сделав паузу она тихо добавила. — Только я, и больше никто.

–Что? — переслушала Марья. — Что Вы сказали?

–Ничего. — ответила Лика. — Просто иногда всем хочется побыть одним. — призналась она, и добавила. — Наедине с самой собой.

–Так давайте помолчим. — предложила Марья. — Каждая подумает о чем-то своем, личном.

–Я уже давно ни о чем не думаю, — призналась Лика. — и не могу ни о чем думать. — затем она сказала. — Все что есть у меня это Вы, Марья.

Тут Марья потребовала объяснений:

–Что Вы имеете в виду?

–Ничего. — с грустью ответила Лика. Затем она призналась. — Я не могу иметь детей. — она заплакала, и затем добавила. — У меня мертвые яичники. — затем она добавила. — Это приговор.

Марья долго молчала. Она не знала, что сказать? Ей не было что сказать по этому поводу. Она понимала, что сама она никогда не вырастит своего ребенка, а Олеся? Если она еще возьмет и ее ребенка? Если его ей дадут? Сможет ли она его вырастить? Вряд ли. Тут она словно успокаивая Лику, сказала:

–Давайте удочерим ребенка Олеси, и вместе с моим ее вырастим. — затем она добавила. — я возражать не буду, ведь мне одной даже своего ребенка не вырастить.

Лика тихо, нежно-вопросительным взглядом посмотрела на Марью, и ее сердце облилось кровью. Она понимала, что эта бескорыстная жертва со стороны Марьи была добровольной. По сути, она предложила ей стать няней для обоих детишек. Их второй мамой.

–Я всегда знала, что у вас Марья добрая душа, — сказала Лика. — а сердце еще добрее. — затем она заверила Марью, что завтра она подаст от их обеих заявление в соцзащиту, в отдел семьи и ребенка о том, чтобы им обеим разрешили удочерить дочь Олеси Анастасиевны Мщэртц.

В это самое время по пару прогуливалась какие-то три женщины. Одна из них сидела в инвалидном кресле, вторая находилась за ним, и везла это кресло. А около них шла третья женщина. Марья, увидев ее, никак не могла вспомнить, где она ее видела. Ее лицо было ей знакомо, но она так и не могла вспомнить, где она ее видела? Марья никак не могла вспомнить, где она ее видела. Мучительно вспоминая, где бы она ее могла видеть, она так и ни вспомнила, где она ее могла видеть? Вся информация была стерта. Проходя мимо Марьи, никто даже не обратил на нее внимание ее словно не было ни для кого. Со стороны казалось, что ее будто бы и не существовало вовсе, даже для той которая, как и она сидела в инвалидной коляске. На миг Марья ужаснулась. Она вдруг поняла, что никто не посмотрит на нее. Некому ни надо девочка-инвалид. Инвалид которая не имеет ног. Она теперь отчетливо и ясно поняла, что она осталась одна. Она такая же как эта девочка и инвалидном кресле. Ее просто везут на прогулку. Кто-то кто за ней все же ухаживает. А не будит их, кто станет ухаживать за ней и за кем-то бы ни было? Понятное дело, никто. Что дальше? Лишь пустота. Так и на душе у Марьи было пусто и уныло. Ко всему прочему шелест опавших листьев говорили ей о том, что ничто не может быть вечно. Она так же, как и они когда-то увянет, и тогда деваться будет просто некуда, лишь ждать сидя у окна старушку-смерть. В эту минуту одна из женщин обернулась, и с жалостью посмотрев на Марью, тяжело и горько вздохнула. В эту самую минуту она узнала ее. Да, эта та девка с пушкинской площади которая курила и пила. Она вспомнила, как один из парней, крикнул словно издеваясь. — «Во! Глядите! Юбка сидит, думает? — вся компания рассмеялась. Затем он крикнул. — Эй! Тормоз, я к тебе обращаюсь! — затем он под нос плюнул. — Чувырла. — затем он снова крикнул. — Твое время прошло! Что сука! Сидишь? Дома небось миллионы лежат. — затем он крикнул. — Эй, я к тебе обращаются, швабра! Где миллионы?

–Да что с этой сукой говорить? — раздался чей-то женский голос. — Не видишь Сань, она не из наших.

–А мне плевать. Ишь, какая краля сидит! Читает? Сразу видно из тех, интеллигентка сраная. — затем он обратился к какому-то парню. — Эй коришь, наливай. Сейчас она с нами за свободную жизнь выпьет.

Коришь налил стакан водки, и протянул его своему корешу, Сани.

–Держи.

Тут сидящая рядом девка, с призрением сказала:

–Да она небось и сигареты никогда не пробовала курить? — и закурив одну сигарету, она бросила. — Сука. — и сделав затяжку, она сказала. — Блин, водки хочу, и взяв бутылку водки, начала пить из горла. Затем поставив бутылку на скамейку, сказала. — Вот так надо. — затем она обтерла губы рукой, и сделав затяжку, крикнула. — А ты так можешь?

Тут все увидели, как женщина встала с лавки и пошла прочь.

Вслед ей эта компания что-то кричала. Но Вероника уже не слушала их. Признаться ей было все равно. Она знала, что то, что она написала в этом журнале, поймут единицы, а остальные просто проигнорируют это, и будут жить дальше, как неформалы — граждане новой России. Сейчас она шла к себе домой, домой, где ее ждали Лена и Вера. Она взяла их к себе, чтобы помочь им. Помочь выйти из этого положение, в которое они попали. И в это время ее сотовый зазвонил. Вероника взяла трубку сотового, и нажав кнопку вызова, спросила:

–Это кто?»

Да, она не забудет этого никогда. Будет помнить до своей гробовой доски и даже после смерти.

Тем временем, Марья пристально смотрела на женщину, прошедшую мимо нее. Она не могла вспомнить, где она ее видела? Но она своим нутром чувствовала, что она ее знает, а та знает ее.

Трое женщин остановились. Все трое посмотрели на Марью, и затем, одно из женщин что-то сказала своим спутницам, а затем все трое направились к Марье. Когда они к ней подошли, Марья поспешно поинтересовалась:

–Мы знакомы?

–Да. — тихо ответила женщина. — Мы знакомы. — она молча смотрела на Марью. Ей не было что сказать? Да и говорить-то было нечего. Впрочем, женщина сказала. — Помню, недавно Вы были красноречивей. — сказала она. — Обкурились и об пились. — затем она поинтересовалась она, а затем сыронизировала? — И где же теперь так называемые Ваши друзья? — затем она усмехнулась. — Что, бросили?

–Нет. — ответила ничего не понимающая Марья. — Они меня не бросили. — затем она добавила. — Они погибли.

Женщина тотчас же отпарила:

–Сожалею. — затем бросила. — Но вряд ли Вы понимаете значение этого слова; сожалею.

–Нет. — ответила Марья. — Я хорошо понимаю значение этого слово. — затем она добавила. — Как никогда. — затем она спросила. — Все же, кто Вы?

Женщина представилась:

–Меня зовут Вероника Васильевна. — затем она напомнила. — Я та женщина, — строго сказала она, — которую Вы так ласково прогнали с Пушкинской площади.

Тут Марья вспомнила:

–Конечно! — и с радостью что все же она вспомнила хоть что-то, с явным восторгом добавила. — Юбка.

–Не знаю для кого как? — строго сказала Вероник Васильевна. — А для Вас я Вероника Васильевна. — затем она подчеркнула. — Прошу запомнить.

Марья побледнела. Ей было стыдно что она назвала эту женщину, юбкой. Это всего лишь сленг, и ничего больше. Молодежный сленг, который зародился еще в конце восьмидесятых, или раньше? Кто знает? Марья извинилась, а затем представилась:

–Меня зовут Марья, а эта… — она хотела представить свою подругу Лику, но той не было намести. Марья подумала, что Лика куда-то ушла, и она здесь, не по далека.

Вероника Васильевна поинтересовалась:

–А эта? Что?

–Ничего. — весело ответила Марья. — Очевидно свежий воздух ударил мне в голову. — сказала она. — Вот и все думаю, что я не одна.

–Ясно. — ответила Вероника Васильевна. Затем она снова напомнила свое имя и представила спутниц. — Эта сидящая в кресле милая девушка, Лена, а эта ее подруга, Вера.

ВЕРА: — Очень приятно.

ЛЕНА: — Очень приятно.

МАРЬЯ: — Мне тоже.

Марья предложила женщинам сесть на скамейку, и сев, женщины разговорились. Они говорили обо всем, в том числе и о том, как они дошли до такой жизни. Каждая из них рассказала свою историю. Лена и Вера рассказали о докторе Зенькове, и о том препарате, который стал их пропуском к наркотикам. Марья рассказала о том, как она потеряла ноги. О том, что ее друзья погибли, а она осталась беременной. Выслушав рассказ Марьи, Вероника Васильевна с горечью сказала:

–Что ни говори, но за свою беспечность всегда надо платить. — она тяжело вздохнула, и добавила. — Жаль, что порой беспечность приводит к непоправимому результату, порой трагичным.

Марья поинтересовалась:

–О чем это Вы?

–Об этом. — сказала Вероника Васильевна. — О том, что сейчас уже поздно искать виновного, результат налицо. — затем она добавила. — Теперь только кресло-инвалида — это удел всех, кто относиться беспечно к своей жизни.

–Вы правы. — согласилась Лена. — Мы не понимаем порой что за свою беспечность порой приходится расплачиваться, а когда понимаем уже поздно.

–Да, — задумчиво ответила Марья. — беспечность никогда не была ненаказуемой.

Вероника Васильевна посмотрела на часы.

Лена поинтересовалась:

–Который час?

–Половина шестого.

–Нам пора. — сказала Лена. — скоро стемнеет, а нам еще домой надо как-то добраться.

–Да. — согласилась Вера. — Пора домой.

Вероника Васильевна поинтересовалась:

–Вы здесь одна?

–Нет. — ответила Марья. — Со мной подруга.

Попрощавшись три женщины, ушли, оставив Марью сидеть у скамейки в инвалидном кресле.

В этот момент появилась Лика с пакетом-сумкой в руке. Она, как и раньше сидела на скамейке рядом с Марьей, а пакет-сумка лежала рядом.

Увидев Лику, Марья сказала:

–Я не заметила, как Вы вернулись.

–Я никуда и не уходила. — ответила Лика. — Была здесь, недалеко. — она показала левой рукой вдаль. — Он у той палатке.

Марья посмотрела вдаль, туда куда показывала рукой Лика, и увидела стоящую неподалеку палатку, у которой стоял народ. Марья поинтересовалась:

–Что там продают?

–Воду и булочки. — Лика достала из пакета-сумке булочку, и протянув ее Марьи, поинтересовалась:

–Будите?

Марья взяла булочку, и поблагодарив подругу, поинтересовалась:

–Попить что-нибудь есть?

–Простая вода.

–Хорошо, давайте. — поспешно ответила Марья, добавив. — Пить хочется очень.

Лика дала Марьи воду, и та, открыв ее тотчас принялась пить. Она пила ее с жаждой. Казалось, что Марья не пила целую неделю, а затем она увидела следующее.