Тайна голландских изразцов

Дарья Дезомбре, 2015

Странная кража случается в особняке в Царском Селе под Санкт-Петербургом – неизвестный забирает только 20 изразцов фламандской работы, объединенных одной темой: играющими детьми. Хозяин дома, состоятельный бизнесмен, не на шутку заинтригован и просит оперативника с Петровки Марию Каравай, блестяще зарекомендовавшую себя в делах, связанных с историей и искусством, заняться «частно» этим делом. В это же время в Москве почти одновременно вспыхивают пожары: один – в шикарном отеле «Метрополь», другой – в офисе на Патриарших. В огне погибают два человека, никак не связанные между собой, – голландский турист и столичный антиквар. И пока старший уполномоченный Андрей Яковлев идет по горящему следу, уводящему в уральскую тюрьму, где уже многие годы отбывает срок пироман и массовый убийца, Мария Каравай отправляется в Брюгге и Антверпен, расследуя обстоятельства жизни загадочного семейства, жившего в XVI веке. Ни одному из них, впрочем, не приходит в голову, что тайна четырехвековой давности и современные смерти в огне могут быть звеньями одной цепи…

Андрей

Андрей не представлял себе, что будет так счастлив ее увидеть. Он чувствовал себя Раневской, приготовившимся для прыжка, чтобы броситься в экстазе к вернувшемуся хозяину с радостным лаем, — и все это, стоило только его бывшей стажерке выйти из вагона на Ленинградском вокзале, в бежевом плаще, прикрывающем обычную черную униформу из свитера и джинсов, рядом — черный же чемодан на колесиках. Русые волосы забраны в низкий хвост, широкоскулое лицо, как всегда, без грамма косметики, но все равно для него — самое красивое. Почти прозрачные глаза переходного из зеленого в серый неопределенного оттенка, крупные бледные губы. Солнце скользнуло по ней, на секунду показавшись из-за ватного предгрозового облака, она улыбнулась… И Андрей рванул вперед, никого не замечая, наталкиваясь на чьи-то плечи и углы чемоданов, и обнял ее, прижав к себе со всей силы: как же он давно ее не видел!

— Как же я давно тебя, дуру, не видел! — прошептал он в маленькое непроколотое холодное ухо.

— От дурака слышу! — тихо ответила она.

Андрей вдохнул ее запах на затылке, роднее которого он вот уже полгода не знал, и наконец отпустил.

— Откуда летишь? — спросил уже по-деловому, стесняясь пылкости объятий и забирая чемодан.

— Шереметьево. — Она взяла его под руку, и они пошли по уже опустевшему перрону.

— Ты же понимаешь, — криво усмехнулся Андрей, — что вся твоя история абсолютно бредовая? Чем он вообще на жизнь себе зарабатывает, этот твой… — он скривился в поисках правильного определения, — клиент?

— А, — беззаботно махнула рукой Маша. — Какой-то импорт-экспорт. Или древесина?

— «Или древесина»! — передразнил ее Андрей и вдруг напрягся. — Он себя там как ведет?

— В каком смысле? — удивилась Маша.

— В смысле — не пристает?

Маша расхохоталась.

— А что смешного? Вот что смешного, а? — Андрей потянул ее дальше, несколько смущенный, но не готовый сдавать позиции. — Под предлогом этого вашего древнего кафеля заманит тебя в какой-нибудь шикарный отель, ты приезжаешь, открываешь комнату, а там — ррраз! — обнаженный любитель древесины!

— Это очень вероятно, — серьезно покивала Маша. — Вот я сама как-то не подумала, а ты мне — ррраз! — и подсказал. Опасайся любителей древесины! — но, увидев напряженное лицо Андрея, сжалилась. — Клиент остался в Питере. Он деловой человек, Андрей. Эти люди и нанимают на работу мелких сошек вроде меня, чтобы они побегали по Европам и выяснили, в чем тут подвох. И отель мой будет самый что ни на есть скромный.

Андрей кивнул, сделав вид, что удовлетворен объяснением. И все-таки не выдержал, спросил:

— Но он ведь… не смертельно обаятельный красавец?

— Ну почему же сразу — не красавец? — протянула Маша. — У него такие синие-синие глаза на пол-лица, выдающийся подбородок с ямочкой, прямой греческий нос. Прибавь к этому природный мужской шарм…

Андрей почувствовал, что до боли сжимает челюсти, пока, приглядевшись, не заметил, что Маша тоже с трудом «держит лицо» — чтобы не расхохотаться, и ему захотелось ее задушить. Видно, на его лице отразилась толика терзающих душу эмоций, потому что Маша сжалилась.

— Он похож на рыжего поросенка, — утешила его она. — Носит розовые рубашки и туфли со слегка загнутыми носами — знаешь, такой привет от Маленького Мука.

— Кто ж тебя знает… — угрюмо сказал Андрей, забрасывая ее чемодан в багажник своего старого «Форда». — Может, это у тебя с детства любимый персонаж?

— Мой с детства любимый персонаж — Шерлок Холмс, — улыбнулась Маша, щелкнув его по носу. — А по поводу клиента — не переживай. Он таких, как я, синих чулков не отражает в принципе. Вот если бы у меня была грудь третьего размера и, к примеру, копна белоснежных кудрей и силиконовые губы…

— То я бы никогда не подвозил тебя в своей машине, — продолжил уже явно развеселившийся Андрей, отказываясь представлять Машу в силиконовых грудях и губах.

— Ха! — устроилась она на сиденье рядом и взяла его руку в свою. — Подумаешь! Села бы я тогда со своими грудями и губами в твою консервную банку! Я, раз уж такое дело, передвигалась бы на каком-нибудь кабриолете!

* * *

Они просидели еще час перед вылетом в кафе в Шереметьево и ни о чем, что было для него важно на самом деле, не говорили. Маша рассказывала о своей уникальной бабке и о ее эксцентричных, но безмерно трогательных подружках. О господине Ревенкове и особняке в Царском Селе, куда забрался страннейший вор. Она даже показала ему копии, снятые с изразцов, — ничего такие, повертел их рассеянно в руках Андрей. Снимки были черно-белые, но Маша объяснила, что рисунок на плитке синего цвета.

— На нашу гжель похоже, — заметил он, возвращая ей копии. — Только у нас — цветы и птицы, а у голландцев, вишь, дети.

— Получается, у наших в деревнях все мысли испокон веков — только о райских кущах да райских птицах. Такая, видать, веселая жизнь, — задумавшись, сказала Маша.

— А голландцы что видят, о том поют? — улыбнулся Андрей, перебирая на столе Машины пальцы с коротко остриженными ногтями.

Она пожала плечами, мельком улыбнулась:

— Наверное. Надо будет узнать по приезде в Брюссель. Встретиться со специалистами.

И он уже совсем собрался спросить: а когда обратно? Когда ты вернешься? Сюда, в Москву? Ко мне? Как вдруг яростно и с особенно отвратительным перезвоном залился в кармане мобильный, и старлей Камышов возбужденно прокричал в трубку, что у них опять пожар. И опять труп.

— Где? — сквозь зубы спросил Андрей, уже снимая куртку со спинки стула.

— Гостиница «Метрополь», — со скрытым восторгом объявил рыжий, и Андрей скоро понял почему. — Это тебе не в Южное Бутово кататься. Нам уже тут сервировали от капиталистических щедрот кофе с бутербродами. С красной икрой! В общем, давай приезжай!

Андрей повесил трубку, поглядел на Машу. Она кивнула. Но не стала ничего спрашивать. А он — ничего рассказывать. Пусть летит, выясняет про «играющих человечков», про старую плитку, гуляет по Брюсселю, решил он. Пусть будет подальше от этого. И если это значит быть дальше от него — что ж. Он смирится с ее решением. И Андрей как-то совсем по-товарищески крепко ее обнял, понимая: это объятие — последнее из приятного, что грозит ему на сегодняшний день.

— Счастливого пути, — только и сказал он и вышел из здания аэропорта. И машинально принюхался, садясь в свой «Форд»: ему показалось, что здесь уже стоит сладковатый трупный запах, который не забить даже красной икрой, как ни старайся.