Тайна голландских изразцов

Дарья Дезомбре, 2015

Странная кража случается в особняке в Царском Селе под Санкт-Петербургом – неизвестный забирает только 20 изразцов фламандской работы, объединенных одной темой: играющими детьми. Хозяин дома, состоятельный бизнесмен, не на шутку заинтригован и просит оперативника с Петровки Марию Каравай, блестяще зарекомендовавшую себя в делах, связанных с историей и искусством, заняться «частно» этим делом. В это же время в Москве почти одновременно вспыхивают пожары: один – в шикарном отеле «Метрополь», другой – в офисе на Патриарших. В огне погибают два человека, никак не связанные между собой, – голландский турист и столичный антиквар. И пока старший уполномоченный Андрей Яковлев идет по горящему следу, уводящему в уральскую тюрьму, где уже многие годы отбывает срок пироман и массовый убийца, Мария Каравай отправляется в Брюгге и Антверпен, расследуя обстоятельства жизни загадочного семейства, жившего в XVI веке. Ни одному из них, впрочем, не приходит в голову, что тайна четырехвековой давности и современные смерти в огне могут быть звеньями одной цепи…

Маша

Маша прошла за изящной секретаршей в кабинет Торчанова, старшего партнера в адвокатском бюро «Торчанов и партнеры». Он с улыбкой встал из-за стола, чтобы ее поприветствовать: глаза его за стеклами модных круглых очков в черепаховой оправе прямо-таки лучились доброжелательством и — плохо скрываемым любопытством. Маша улыбнулась в ответ и протянула руку для рукопожатия. А чего она ожидала? Фамилия Каравай — не Кузнецова и не Иванова. Пусть прошло больше десяти лет, но за это время имя ее отца не забылось, а, напротив, стало классикой в адвокатском мире. Мифом. В этой профессии у ее фамилии было несомненное преимущество перед прочими, в чем таилась и опасность — слишком высока была планка. Нужно с самого начала подтверждать ценность своего имени, отдельно от знаменитой фамилии. «Блатная, — подумала Маша, оглядывая кабинет, пока его хозяин склонился над ее резюме. — Я вечно блатная. Надо было идти в медицину, по материнским стопам».

Секретарь просунула голову в кабинет:

— Может быть, чаю? Кофе?

— Мне зеленый, как обычно, — не отрываясь от резюме, ответил Торчанов.

— Мне ничего, спасибо, — покачала головой Маша. Она все-таки заметно нервничала.

Секретарша кивнула и исчезла. А Торчанов уселся поудобнее, закинув ногу на ногу так, что костюм из тонкой итальянской шерсти натянулся на угловатой коленке.

— Итак, вы решили поменять место работы… — Он мельком улыбнулся. — Что ж, дело молодое, еще не поздно сменить курс. Как вы знаете, наша фирма занимается разрешением международных споров. Мы часто представляем интересы клиентов в международных коммерческих арбитражах. Занимаемся вопросами, связанными с различными формами корпоративного мошенничества и злоупотреблений, недобросовестной конкуренцией, банкротством, розыском активов. Сотрудничаем с юридическими фирмами в Лондоне, Париже, Цюрихе, Женеве, Нью-Йорке…

Маша удивленно на него взглянула: казалось, он делает рекламу своему явно процветающему бизнесу. И хоть особой практики в прохождении собеседований у нее пока не было, ей казалось, что все должно быть с точностью наоборот.

Торчанов поймал ее взгляд и смущенно кашлянул:

— Я вижу, вы свободно говорите на французском и английском. Немецкий?

Маша отрицательно покачала головой, а адвокат продолжил:

— Что ж. Не страшно. Наши партнеры прекрасно владеют английским. По международному праву у вас, как я догадываюсь, пять?

Маша кивнула:

— Но диплом я писала по совсем другой теме, и опыта у меня…

— Да-да, это я понял. Отсутствие опыта могло бы быть проблемой, но не в вашем случае, верно? — Он белозубо улыбнулся. — Я тут, признаюсь, провел некоторые изыскания на ваш счет перед собеседованием… У вас, как все утверждают, блестящий интеллект, который вы проявили на ином поприще, но сила ума именно в маневренности, не так ли? Нам нужен свежий взгляд. Так что буду рад с вами работать. Что касается вознаграждения…

Десятью минутами позже Маша уже вышла из кабинета, пожав руку Торчанову и пообещав ответить как можно скорее. Она прошла по коридору мимо стеклянных стен, за которыми сидел десяток сотрудников: все, как один, в отлично сшитых костюмах, и почувствовала себя Золушкой. Идея пройти собеседование озарила ее внезапно. Во всех учебниках и на сайтах, посвященных проблемам поиска работы, говорилось об обязательном деловом стиле и еще о том, что не стоит ожидать удачи с первого раза: собеседования — как тренинг, чем больше проходишь, тем лучше получается. Вот Маша и решила потренироваться. У нее не было делового стиля — она пришла к «Торчанову и партнерам» одетая как обычно, в тонкий свитер под горло и джинсы (оба предмета туалета черного цвета). И была готова отвечать на серию бессмысленных вопросов вроде «Кем вы видите себя через пять лет?» или «Каковы ваши недостатки?» (о, если б вы только знали…). Но глупых вопросов ей не задавали. Честно говоря, ей вообще не задали никаких вопросов. Никто не обратил внимания на отсутствие у нее «делового стиля». Напротив, ей сразу же предложили работу с оплатой, на которую мало кто из вчерашних выпускников может рассчитывать. Пусть и с красным дипломом престижного вуза. И все же, все же… От одной мысли о том, чтобы пополнить ряды элегантных людей, сидящих за стеклянными стенками перед столами, заваленными папками с делами, ей становилось тоскливо, как при взгляде из окна в ноябрьские сумерки. «Это — или трупы. Выбирай! — строго сказала себе Маша. — Ничего, как-нибудь привыкнешь».

И, чтобы хоть чем-то себя порадовать, решила вернуться домой, прогулявшись по Мойке мимо пушкинской квартиры и французского консульства, и, взглянув на Михайловский замок, свернуть на Грибоедова. Весьма хитроумный план, дабы прийти под бабкины инквизиторские очи порозовевшей от прогулки, пусть и не с радостно блестящими глазами.

— Тебя не взяли, — постановила Любочка, лишь только разрумянившаяся внучка переступила порог.

— Почему же. — Маша устало присела на лавочку в прихожей. Ноги с непривычки гудели. — Взяли. Пообещали высокие гонорары. Все отлично.

— Хм, — Любочка повернулась и деловито прошла на кухню — ставить чайник. — Что-то не похоже на отлично.

Маша села за стол и вытянула ноги. Любочка поставила перед ней чашку, молча подвинула оставшуюся от завтрака булочку из «Европейской». Маша отхлебнула из чашки, подняла глаза на бабку и вдруг выпалила:

— А что, если быть сыщиком — вовсе не мое призвание, а просто… результат обстоятельств?

— Ты имеешь в виду убийство Федора? — Бабка не стала ходить вокруг да около.

Маша кивнула:

— Такое впечатление, что я выполнила миссию и у меня кончился завод. — Она вздохнула. — Пора просто смотреть на прекрасное и заниматься международным арбитражем.

— Глупости! — фыркнула бабка. — Если бы ты хотела заниматься этим самым арбитражем, давно бы уж занялась! А не сидела тут снулой рыбой после удачного собеседования. Или ты действительно решила, что смерть отца — единственная причина, по которой ты оказалась там, где оказалась?

Маша осторожно кивнула. Бабка в возмущении отодвинула от себя чашку.

— Девочка моя, убийство в этом мире — не такое уж редкое происшествие. Родственники всегда чувствуют боль, желание отомстить, тоску… Но очень редко эти чувства преобразуются в жизненную стратегию. Тем более в твоем тогдашнем, очень юном, возрасте!

— Хочешь сказать, я была к маньякам предрасположена? — улыбнулась Маша бабкиной страстной тираде.

— К маньякам — нет! Но к поиску правды, любви к загадке, которой является каждое нераскрытое преступление, конечно!

Маша покачала головой:

— Убийство — это не детектив в стиле Агаты Кристи, Любочка! Это ужасно неприятное для глаза и для души зрелище… Я не готова всю жизнь на это смотреть!

— А никто тебя и не заставляет заниматься убийствами, девочка! Преступления касаются не только лишения жизни! Есть другие возможности для использования твоих способностей… Вот, к примеру, Сонина история. Чем не шанс? Престижный пригород, особняк, интересный холостяк…

— Тебе так нравится эта идея, что ты даже заговорила стихами! — улыбнулась Маша.

— Мне не нравишься ты с тех пор, как сюда приехала! — возмущенно фыркнула бабка. — Любому из нас нужно дело, которое его увлекает! А такому, как ты, тем более! И чем раньше человек определяется с призванием, тем больше у него времени на разгон, тем больше шансов, что он станет настоящим профессионалом!

— Ты знаешь, что говоришь как… папин убийца? — тихо спросила Маша.

Но бабка только махнула рукой:

— Не пытайся меня смутить! Он же был не дурак, верно?

— Верно… — еще тише сказала Маша.

— Вот! — Бабка положила перед ней визитку. — Позвони.

Маша молча отвернулась к окну, крутя в руках уже пустую чайную чашку. А Любочка, погладив ее по плечу, вышла из кухни и прикрыла за собой дверь.

* * *

Ревенков встал ей навстречу, на ходу вытирая ладони бумажной салфеткой: рандеву он назначил в пирожковой в Конюшенном переулке. Маша оценила выбор: недалеко от ее дома, и само место вкусное и не жлобское.

— Берите с капусткой, — посоветовал он, когда она присела за столик и сделала знак официанту. — С капусткой — самые лучшие. Ну и еще с рыбкой красной.

Маша сделала заказ и, отложив меню, взглянула на своего возможного заказчика — крупного светло-рыжего голубоглазого мужчину в розовой рубашке, придававшей ему вид нежнейшего поросенка. Добродушного поросенка. На спинке стула висел коричневый пиджак и коричневый же галстук с геометрическими мотивами: Ревенков явно расслаблялся во время обеда, и встреча с ней не отменяла этой традиции.

— Только давайте сначала покушаем, а? — предложил он, со сладострастием по-настоящему голодного человека откусывая от пирога.

Маша, сдержав усмешку, кивнула и молча ждала, пока перед ней поставят тарелку с капустным и рыбным пирогами плюс широкую чашку с бульоном. Когда в полной тишине они закончили трапезу, Ревенков отодвинул от себя посуду, вытер жирные губы салфеткой и совсем по-новому — много более благосклонно — взглянул на Машу.

— Извиняюсь. — Он развел полными руками, отчего рубашка опасно натянулась под мышками. — Пока голодный, это самое, ни о чем думать и говорить не могу. Злой — ужас! А сейчас вроде отлегло.

— Ясно, — вежливо улыбнулась Маша. — Софья Васильевна сказала, что у вас есть для меня работа.

— Угум, есть. — Ревенков пригладил пальцем широкую белесую бровь. — Меня тут, по ходу, обнесли. Ну и я знать хочу кто. И почему.

— Простите мое любопытство… — Маша помялась. — Но зачем это вам? Изразцы, если я правильно поняла, не очень дорогие, а вы человек состоятельный, можете заказать еще… Это выйдет и быстрее, и, мне кажется, дешевле…

— А че, дорого берете? — сощурился Ревенков. И, заметив Машино замешательство, покровительственно похлопал ее по руке. — Да-да, слыхал. Вы, типа, крутая. Так не сомневайтесь, я к вашим гонорарам готов. — Он втянул носом воздух, посмотрел в окошко, явно собираясь с мыслями. — Вот прям не знаю, как это объяснить-то… Кто-то, по ходу, задумал чего-то за моей спиной. Проник в мой, понимаешь, — он подчеркнул голосом, — мой! — дом. Украл мои вещи. Кто и почему, ваще не ясно. Но, ясен пень, не сюрприз мне хотел сделать к празднику, так?

Он посмотрел Маше в глаза почти умоляюще — так ему хотелось, чтобы она его поняла. И Маша поняла, хоть и принадлежала к совсем другой людской породе. Ревенкову казалось немыслимым отдать без боя что-то свое. Любой, кто покушался на его собственность, становился врагом номер один. «Видно, — подумала Маша, — он долго и сложно шел к тому, что имеет, вот теперь и защищает добытое с упорством и яростью цепного пса». Ревенков улыбнулся — зубы были не слишком ровные, но свои, крепкие, явно не коренного питерского происхождения. Бабка как-то озвучила ей питерскую формулу взаимоисключающих понятий: либо истинный питерец с плохими зубами, либо не питерец, но с хорошими. «Тут уж не до рацио, — улыбнулась в ответ Маша. — Кто-то посмел вторгнуться в его жилище. Ату его, ату!» А вслух сказала:

— Расскажите, как это произошло?

— Да фигня какая-то! — почесал коротко стриженный затылок Ревенков. — Короче. Я был в городе, тут квартиру снимаю. На Таврической, — уточнил он не без гордости факт проживания в одном из самых дорогих кварталов, и Маша уверилась в своем анализе. — В Пушкин катаюсь пару раз в недельку да в выходные — поглядеть, как ремонт, не заснули ль там мои чучмеки. Дом на сигнализации, ясен пень. Ну и вот, позвонили из полиции часов в десять вечера. Сказали, было проникновение, приезжайте, посмотрите, что взяли. Я, значит, давай в Пушкин. Благо пробок не было — за полчаса доехал. В доме — окно на первом этаже, там окна низкие…

— Бельэтаж, — кивнула Маша.

— Что? — нахмурился Ревенков.

— Не обращайте внимания. Вор проник через окно?

— Да. Аккуратненько так стекло вырезал. Быстро вошел, взял изразцы — и вышел.

— В доме есть камеры наблюдения?

— Ага, — кивнул бизнесмен. — Только толку от них, по ходу, чуть. Можете сами посмотреть.

— Обязательно посмотрю. Что дальше?

— Этот гад был явно в курсе, сколько времени нужно охране, чтобы приехать. Когда те подъехали, в доме и рядом с ним уже никого не было.

— Соседей опрашивали?

— А как же! Все свои люди. Дружат — не разлей вода: охраняют как бы вдобавок к официальным структурам соседскую недвижимость. Типа договора: я за твоим особняком пригляжу, пока ты с семьей в отпуске на Таити, а ты — за моим.

— И что же?

— Не-а. Никто ничего не видел. Темно ж, как в… — Он осекся, взглянув на Машу, и поправился: — Типа очень. Дождь шел всю ночь. Как сработала сигнализация, соседи слева высунулись из окон… Ну и увидели только удаляющиеся фары машинки какой-то. Но ни номеров, ни цвета не разглядели.

— Ясно, — кивнула Маша, хотя ей было совсем не ясно. — Давайте посмотрим записи с камер наблюдения. Они у вас дома?

Ревенков самодовольно улыбнулся и достал из стоящего под стулом портфеля айпад:

— Техника! Вот из охранного агентства прислали по мейлу.

Он настроил и передал ей планшетник. Маша, сощурясь, посмотрела на экран: особняк стоял чуть в глубине, перед ним — два дерева, закрывающих обзор. Ближайший фонарь — метрах в ста, чуть дальше по каналу, отделяющему улицу от царскосельского парка. Свет фонаря казался призрачным, далеким.

— Как-то темновато у вас в Пушкине, — повернула она экран к Ревенкову.

Тот усмехнулся, кивнул:

— Темновато, это да. Только, по ходу, дело тут не в экономии электроэнергии. Два фонаря, ближайших к дому, разбили. За пару дней до ограбления.

— Вор, выходит, готовился. — Маша вернулась к происходящему на экране. Внезапно дом осветился.

— Это датчики движения, — пояснил Ревенков. Из сгустившейся еще больше тени дерева появилась черная фигура; вот она замерла перед большим окном, и через несколько минут неизвестный вынул стекло, подтянулся и перекинул ногу внутрь. — Подождите. — Ревенков кликнул следующий файл. — Вот. Данные со второй камеры, той, что внутри.

Второе видео оказалось еще более темным: какая-то тень проскользнула мимо и через пару минут так же быстро вернулась обратно. Третий ролик, опять с наружной камеры, продемонстрировал ту же человеческую тень с белеющим во тьме пакетом, вроде как с логотипом супермаркета, и чуть позже удаляющиеся задние фары автомобиля. Лучше всего машину было видно, когда она проезжала под дальним фонарем.

Маша повернулась к Ревенкову:

— Они смогли увеличить изображение?

Ревенков пожал плечами:

— Ага. А толку? Выяснили, что пакет из супермаркета «Карусель». А машина — черная, навроде «Жигулей». Номера замазаны.

Он поставил Маше последнее видео: осмотр места происшествия. Ревенков в сопровождении охраны обходил дом, пытаясь понять, что пропало. Внутри особняк был почти закончен: стены выровнены и покрашены в пастельные цвета, положен дубовый паркет. На полу еще запакованными, в коробках или обернутые в пластик, лежали ревенковские приобретения: венецианское зеркало в тяжелой раме («Это для холла», — уточнил он); огромная разноцветная мурановская люстра («Антикварная тоже, для столовой, стоила кучу бабла», — пояснил хозяин), ковры, мебель. Маша с удивлением отметила, что у ее «новорусского» клиента все в порядке со вкусом. Хотя — что это она? Не у него, а у его консультантов по интерьеру. Впрочем, защитила Маша бизнесмена от собственной же критики, правильных консультантов тоже выбрать непросто. И — да: и люстра, и старинные ковры явно стоили дороже двадцати плиток из старого фаянса.

Маша подняла на Ревенкова глаза:

— У нас есть два возможных пути развития. Первый — мы отрабатываем преступника. Но у вас в арсенале только я, а исходные данные более чем скудные.

— А второй?

— Мы будем отталкиваться от предмета кражи. Почему они, именно эти изразцы?

Ревенков кивнул и вдруг выдал крайне обаятельную ухмылку:

— Значит, все-таки возьметесь за дело?

* * *

Антикварная лавка, чей хозяин, по словам Ревенкова, «организовал» ему изразцы для камина, находилась на Большой Конюшенной. Просторное светлое торговое помещение эпохи модерна совсем рядом с ДЛТ^[2]: большие окна во всю стену позволяли увидеть и оценить предлагаемый товар с улицы. Но Маша сразу зашла внутрь, а зайдя, даже несколько растерялась: никакого запаха «иных времен», а напротив, легкий парфюм, принятый в модных дорогих бутиках. Молодая блондинистая особа — продавец-консультант, на высоких шпильках и в обтягивающем невыразительные манекенные формы коротком платье. Минимум предметов, зато каждый явно представлен в наилучшем свете, будь то красного лака китайский комод, или парочка ампирных ваз севрских мануфактур, или старинные напольные часы с боем в бледно-голубом резном футляре. Сам антиквар, вызванный продавщицей по Машиной просьбе, тоже мало соответствовал стилистически образу: лет шестидесяти, явно молодящийся — бритая голова, а на лице, напротив, ухоженная двухдневная щетина. Дорогие джинсы с легкими потертостями, белая футболка, охватывающая чуть обрюзгший, но некогда весьма мускулистый торс.

Он по-деловому пожал Маше руку:

— Гребнев Иван Николаевич, к вашим услугам. — И, углядев на ее лице некоторое удивление, кивнул: — Да, согласен, мы нетипичный магазин антиквариата. Я, знаете ли, разрабатываю концепцию антикварного бутика. Никакого затхлого запаха — наши люди не любят старья.

— Даже те, кто приходит искать антиквариат? — удивилась Маша.

— Ну, не все же приходят по любви, — легко отмахнулся он пухлой ручкой с золотой печаткой. — Главное — сделать это дело модным трендом. И еще — не налегать на мебель. Многие клиенты брезгливы. Предпочитают покупать новье, подделанное под старину. А вот вазу или гравюру какую — пожалуйста.

— Значит, изразцы вполне входят в ваш… «тренд»?

— Конечно. Мало у кого имеется камин, да еще и давней эпохи. Но часто бывает, дизайнеры выкладывают кантом плитку в кухне, например.

— То есть заказ господина Ревенкова не оригинален?

— О нет. И тут, и в Москве — у меня там тоже есть бутик, на Патриарших, — бывает, заказывают.

Маша кивнула:

— Алексей Сергеевич сказал, что у вас есть копии плитки.

— Обязательно. Я всегда на всякий пожарный все фотографирую — на случай последующих претензий или для страховки… — Гребнев подозвал к себе продавщицу, что-то шепнул ей на ухо, и девица вернулась минутой спустя с картонной папкой. Антиквар протянул ее Маше.

В папке лежало несколько листов с черно-белыми копиями изразцов: на каждом листе помещалось около шести. Детали по углам были мелковаты, но центральный рисунок читался ясно: дети играют на улицах старинного города.

— Я могу забрать копии? — Маша перебрала страницы.

— Конечно, — кивнул Гребнев. — Они для вас и сняты.

— А более… качественного изображения у вас не будет? — Маша спрятала копии обратно в папку.

Антиквар развел руками:

— Алексей Сергеевич, к сожалению, слишком поздно меня предупредил. У меня есть фотографии крупным планом каждой из плиток, но в офисе, в Москве.

— Вы не могли бы попросить ваших сотрудников их выслать вот по этому адресу?.. — Маша вынула из сумки свой «походный» блокнот, записала мейл и вырвала страничку.

— Увы, — мельком взглянув на мейл, антиквар сложил и спрятал листок в задний карман джинсов. — Я никого не допускаю до личного компьютера. Но… — он улыбнулся, увидев разочарование на Машином лице, — я послезавтра лечу обратно в Москву и сам вам все вышлю.

Маша кивнула и пожала на прощание мягкую руку:

— Буду ждать.

Примечания

2

Дом ленинградской торговли.