Договор на любовь

Дарья Белова (2024)

— В обмен на помощь в разводе ты просишь… — слова застревают в горле как косточка. Даже сложно сделать вдох. — Тебя, — заканчивает просто и расслабленно. Я уставилась в его глаза будто никогда в жизни не видела этого человека. Из лап одного монстра рискую попасть к другому. И кто безжалостней — не знаю. — Это жестоко. И неправильно, — упрямо говорю. Влад горько усмехается. На секунду показалось, что он просто пошутил и сейчас возьмет свои слова назад. — Выбирай, Ника, либо с ним, — взглядом указывает на дверь, где несколько минут назад скрылся мой муж, — либо со мной.

Глава 12. Вероника

— Ты как-то очень долго моешься, — говорит несколько с претензией, раздраженно.

Бессонов уселся за кухонный стол и что-то смотрит в ноутбуке, потом быстро вводит какой-то текст и глазами упирается в меня. Его удушающая энергия аж толкает назад.

Да и от такой наглости пошатнулась. Делаю медленный вдох, затем такой же длинный выдох и стараюсь взять себя в руки. Только что он стоял голым со мной в душе, упираясь членом мне в живот, рукой касался в таком месте, где до этого только муж меня и трогал. А сейчас сидит как в ни в чем не бывало и с недовольным лицом смеет спрашивать, почему я долго моюсь.

Запах твой с себя сдирала! Успокаивала взбесившееся сердце! Думала, в конце концов, о том, какой же ты козел, и как я тебя ненавижу.

— Ну, правда, — ухмыляется, — на шахте что ль всю ночь работала? Или вагоны разгружала?

Словно пытается вывести меня из себя своими провокациями.

— От тебя отмывалась. Не знаю, кого ты еще так лапал до меня, — начинаю дерзить и сама себе удивляюсь.

Я не говорила таким тоном с мужчиной, кажется, никогда. Сейчас либо осмелела, либо совсем с катушек слетела.

— Уф, колючая ледышка, — говорит и хрипло смеется.

Руки скрестил на груди. Языком проводит по верхним зубам, будто пересчитывает их количество, и скалится.

— Завтрак, Ника, — взглядом указывает на уже приготовленные продукты на столе.

Все, как и говорил: яйца, овощи, зелень, хлеб. А в стороне крафтовый пакет их сетевой пекарни. Такая же находится по пути в ресторан Игната, и я обожаю останавливаться там перед работой, заказывать капучино на миндальном молоке и съедать сливочный круассан с малиновым джемом. Вспоминаю, и слюна скапливается во рту, что вот-вот подавлюсь.

Приоткрываю пакет и вижу два своих любимых круассана, а в стороне светло-коричневый стаканчик. Не надо и крышку открывать, чтобы вдохнуть аромат молотых зерен с нотками миндаля. Уверена, внутри именно он — мой любимый кофе.

— И как ты узнал? — поворачиваться не хочу.

Моя спина под прицелом его глаз. Я чувствую передвижение его взгляда: шея, спина, задерживается на пояснице, потом спускается вниз и обхватывает пятую точку с какой-то жадностью. Господи, мы на расстоянии друг от друга, его большие ладони меня не касаются, но я все отчетливо ощущаю.

— И когда успел?

— У них есть доставка. Не знала? Кстати, она стоит дороже, чем весь твой завтрак. Прикинь?

— Не обеднеешь, — словно дерзко говорю.

Беру свой любимый круассан и демонстративно отрываю кусочек и отправляю его в рот.

Мне кажется, я его провоцирую. Логика моих действий отсутствует напрочь, ее смыло несколькими минутами ранее в душе. И сейчас я глупо пялюсь на Бессонова, который в полном шоке глазеет на мои губы в крошках.

Съедаю один, запивая кофе, и берусь за второй. Я как маленький ребенок, который прощупывает границы дозволенного. Страшно ли мне? Немного. Но почему-то отступать не хочется, прятаться не хочется. Бессонов — не мой муж.

— Вкусно, Никуш?

Встает со своего стула и размеренным шагом приближается ко мне. Нависает скалой, что я вмиг забыла о своей игре. Он точно не ударит, уже знаю, не поцелует, у него были возможности, которыми он не воспользовался.

А я хочу понять, зачем он это все делает. Зачем ему это все?

— Очень, — проглатываю липкий кусок слоеного теста.

Глаза обжигают яростью. Влад выхватывает мой не доевший круассан и… отправляет его в мусорку, кофе выливает в раковину.

Черт, он взбешен.

— Где. Мой. Завтрак?

— Сам себе его и готовь. Я не кухарка, — говорю в его губы, встав на носочки.

Он уже успел побрызгаться туалетной водой, которую терпеть не могу. И хочется отвернуться, зажать нос. Сделать это демонстративно. Но… я лишь делаю глубокий-глубокий вдох. Нравится…

— Тебе все еще нужна моя помощь? Защита? Нужна, Вероника? — тихо говорит, но отчетливо.

Каждый произнесенный звук слышится ударом молотка о шляпку гвоздя. До противного скрежета.

— Допустим, — отвечаю.

— Разворачивайся, — приказывает.

Что? В панике брожу взглядом по его лицу. Ищу ответы и не нахожу.

Молча подчиняюсь. Догадка кожу стягивает от липкого страха. Дыхание частое, но поверхностное.

Бессонов прижимается к спине всем торсом, руками по телу шарахается, как будто я его собственность.

Это ведь так и есть.

Дергает трусы вниз. Без ласки проходится по тем местам, до которых дотрагивался аккуратно в душе. Зажмуриваюсь. Не от омерзения, которое топило бы меня, будь это Уваров.

Сейчас другое. Все другое. Какая-то часть меня не хочет ему сопротивляться, ей нравится. И за это я ненавижу Бессонова.

— Значит, так хочешь? Чтобы так я тебя поимел? Решаю один вопрос и трахаю тебя, решаю другой — и трахаю твой рот. А что, мне отлично. А тебе? — зло шипит мне на ухо.

Отрицательно мотаю головой. Это низко, больно.

— Тогда делаешь все, как прошу. Без капризов, дерзости и что ты там в своей головушке запланировала. Терпеть это не могу. Я тебе не родитель, мои границы прощупывать не стоит. Ясно? Или пройдем в спальню?

— Нет, пожалуйста.

«Хочу по-другому», — мысленно добавляю. Мне ведь понравилось там, в душе. И знаю, что он может быть другим. Откуда-то знаю.

— Тогда сейчас делаешь, что прошу. Без выкрутасов. За жизнь обожрался уже ими.

Влад отпускает меня и помогает натянуть трусы, поправляет съехавшую одежду. Бегло осматривает, словно физически я могла пострадать.

Но это не так. Мне больно внутри. Синяки на душе заживают дольше, а то и вовсе не проходят. Он об этом не знает.

Готовлю ему завтрак, как и просил: яичница, салат, поджаренный хлеб. Включаю кофемашину и жду, пока она выплюнет его любимый эспрессо.

— В шкафу есть миндальное молоко, а в машине — капучинатор. Можешь сделать себе свой любимый кофе, — говорит будничным тоном.

— Спасибо, не хочу.

Присаживаюсь за стол рядом с ним. Моя тарелка пустая. Свой завтрак я демонстративно перед ним съела, пока голодный мужчина зло осматривал меня с ног до головы.

Бессонов молча встает и делает мне кофе, ставит передо мной и кладет несколько кокосовых печенек. Тоже моих любимых.

— Ешь, — приказывает.

— Я хотела сегодня к родителям доехать, — говорю и делаю глоток. Кофе вкусный.

— Нет, — грубо отрезает.

Хочется заплакать от бессилия. Ну почему так все получается? Чем я все это заслужила?

— Почему? — вместо этого спрашиваю.

Бессонов молчит. Ловко орудует ножом и вилкой и, кажется, совсем меня не замечает.

— Влад, если ты просишь от меня полного подчинения, согласно договору, — сухо говорю, — то и ты должен хоть что-то мне объяснять. В неведении сложно находиться. Да и вдруг ты меня обманываешь? — вскидываю на него глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.