Золотая бабушка

Грэнди С.

От автора:Однажды я подумала, что пора копить на дом престарелых (хотя до пенсии мне ещё лет сорок). Вела подсчёты, присматривала варианты, откладывала с зарплаты, а потом написала эту книгу. И каждому читателю мне хочется сказать: жизнь только начинается, друг! Ты даже не представляешь, сколько удивительного ждёт тебя впереди.

Глава 6. Романтика белых хлопковых трусов и эмалированного чайника

Нина так с тех пор и жила в Ленинграде-Петербурге. Об этом Любовь Михална знала, потому что поддерживала с подругой связь через письма, которыми они обменивались по старинке. Иногда даже открытки слали. Нинка объездила весь мир. Так странно… Из них двоих именно Нина рвалась домой и была уверена, что большой город отверг её. Именно Нина боялась выйти дальше двора. Но уехать и жить взаперти пришлось сильной Любочке, а ведь казалось, что её создали ради начальственного (читай — царственного) выезда по Невскому. А теперь у Нинки квартира на Ваське. Да не просто какая-нибудь, а та самая, в которой они вместе видели жизнь во всей красоте. Повезло же им тогда. Все в общаге ютились да в коммуналках. А у них — целая квартира на двоих!

Любовь Михална, не спрашивая дороги, двинулась от вокзала к автобусной остановке около станции метро. Она всегда любила наземный транспорт. Какой смысл, живя в Ленинграде, передвигаться под землёй? О нет! Нужно наслаждаться красотой, в которую столько души вложил Пётр — отобрал у всех регионов камень, лишь бы любимый Петербург отстроить.

Номер автобуса уже был не тот, что раньше, но маршрут не изменился, потому что такие дороги остаются на века: вдоль по Невскому проспекту, мимо Зимнего дворца и Александровского сада. Да, Любовь Михална хорошо помнила это место. Здесь недалеко от Медного всадника блевала Нинка. Словно бы ещё вчера они гуляли и праздновали поступление, а сегодня у Любочки в руке вместо бокала вина — трость. Старуха сошла на остановке и промокнула глаза платком.

Бырк-бырк. Это капли дождя разбивались о котелок Любови Михалны. Негоже портить такую добротную вещь. Старуха раскрыла зонт и стала наблюдать за людьми. Они, будто тараканы, расползлись по углам. Любовь Михална ухмыльнулась. Сцена напоминала её прощание с однокурсниками в Репина. Жалкие людишки, которых пугает дождь в Петербурге.

Но один парень не торопился уходить с лавочки, несмотря на нарастающий ливень, который упорно размывал дорожки парка. Любовь Михална как ответственный гражданин, гордый провинциал и вообще советский человек просто не могла пройти мимо. Приготовившись к нравоучениям, старуха подошла к парню вплотную. Тот не реагировал.

— Ты чего, остолоп, сидишь? Ливень не видишь, что ли?

Молчание. Капли стекали по его нелепым толстым очкам. К слову, видок у молодого человека сам по себе был дурацкий. За высветленными патлами всегда скрывается неуверенность в себе — Любовь Михална была в этом абсолютно уверена.

— Экая молодежь пошла, даже не отвечает старикам. В наше время такого не было! Если подходил кто-нибудь из старших, мы тут же подскакивали и честь отдавали.

Ничего такого во времена Любови Михалны, конечно, не было. Она вообще любила посочинять и приукрасить.

— Понятно, из-за проститутки страдаешь. — Старуха приулыбнулась, когда парень дрогнул. — Точно из-за проститутки: помада красная, стрелки до ушей, принципов — ноль. Но я вот что тебе скажу. Всё это бесполезно. Что бы ты ни сделал, ни сказал, она бы всё равно ушла, потому что не твоя. Твоя бы не ушла, даже если бы ты сидел под ливнем как полный придурок.

Ей хотелось поехидничать ещё, но сердце неприятно сжалось от воспоминаний. Такой весь несуразный когда-то на этой скамейке… впрочем, может, и не на этой? Когда-то тут сидел Он. Запах ромашек ещё щекотал нос. Только ступила на ленинградскую землю — обязательно нужно было натолкнуться на призрак прошлого. Скульптор был похож на этого паренька. Он тоже любил драматично сидеть на лавочке. Не то чтобы привлекал внимание. Он просто не замечал дождь. Как можно не замечать капли, бьющие тебе по темечку? Любовь Михална не знала ответа.

Старуха дрогнула, явственно ощутив в пальцах карандаш. Сплюнула, пошарилась в своём чемоданчике и достала зонт: у неё всего было по паре. Любовь Михална всё-таки советский человек. Она вручила его парню и умчалась, забыв о больных ногах. Честное слово, Любовь Михална, иногда вы поражаете меня своей безрассудностью.

Повезло: к остановке вновь пришёл нужный автобус. Так что теперь прямиком через мост, проехать Кунсткамеру и вырулить к дому. Любовь Михална ругала себя. На кой черт полезла к незнакомцу? Застыдилась и убежала, даже не прочувствовала ностальгию, памятник не осмотрела и не уловила все запахи сада. Надо было покрасоваться, наверное. Иногда она сама удивлялась тому, какие глупости приходили в старую голову. Хотелось много внимания. И неважно — в положительном ключе или негативном. Организм физически требовал, чтобы мир крутился вокруг Любови Михалны. И она не могла остановить эти позывы.

Проезжая Академию Репина, Любовь Михална отвернулась. Не будет она смотреть на эти колонны. А Минерва на крыше пусть глаза свои выпучивает до скончания времён — Любовь Михална не удостоит её взглядом. Нечего смотреть, внутри здания всё давно обветшало, ещё когда она училась, а сейчас там точно… точно-точно. Так старуха себя и успокаивала, но она видела академию. Глядя на другой берег Невы, она невольно перемещалась в стены учебного заведения. Из автобусов такой реку не увидишь.

Поворот. Наконец ушли в глубину Васьки. Плотно прижатые дома, разделённые на линии, приносили счастья больше всяких там академий. Двери отворились. О! Хорошо-то как! На Ваське был совсем другой воздух. Для Любови Михалны Васильевский — больше, чем весь Питер. Старуха направилась к нужному дому, благо, что он был совсем рядом с остановкой. Парадная такая же «музейная». Раньше подружки часто рисовали на подоконнике. Хорошее освещение давали окна, выходящие на оживлённую улицу. Нина и Люба часами могли делать зарисовки людей, но их вечно гоняла старушенция. Она то ли страдала кратковременной потерей памяти, то ли просто была вредна до чёртиков. Девчонки снимали у неё комнату. И всегда очень удивлялись, когда она их выгоняла из собственной парадной. Художницы возвращались домой, и эта же старуха готовила им чай, будто пять минут назад не орала благим матом.

Нина купила квартиру — бывшая хозяйка давно умерла. Гоняла ли подруга «дней суровых» нынешних юных художников? Всё-таки преемственность поколений нужно соблюдать. Любовь Михална настойчиво позвонила в дверь, предвкушая насколько глупым будет лицо у Нины, когда они встретятся. «Люба! Ты умерла и явилась ко мне призраком?!» Но открыл дверь огромный бородатый мужик с грустными глазами. Таких обычно встречаешь на кассе в магазине с тележкой, полной сосисок, пива и подгузников.

— А ты кто?

— Извините, — тихо проговорил тот, — а вы?

— Экий придурок. Ты кто, я тебя спрашиваю! Я подруга хозяйки квартиры! Сейчас полицию вызову! Совсем вы в Петербурге оборзели. В Ленинграде у нас такого не было: по чужим хибарам лазили, но скромнее себя вели.

— Но… я…

— Уже звоню.

Вот только набирала Любовь Михална не полицию, а Нинку. Петербургские менты — бесполезнее болванчиков в машинах. Покачают головой — да и всё. Не созванивались подруги очень давно, в письмах изъясняться привычнее. И связь, казалось, так не теряется, а становится крепче.

Но Нина трубку не брала. Мужик всё так же растерянно смотрел на старуху. У него были огромные руки в мозолях. Пожалуй, если бы он хоть слегонца приложил Любовь Михалну, то она умерла бы на месте. Но на фоне грозной старухи мужичок казался крошечным и несерьёзным.

— Я тут… — снова попытался он вставить слово.

— А ты молчи уж, окаянный. На твоё счастье не поднимают трубку. Дай пройти. И чемодан мой возьми.

Любовь Михална вручила мужику багаж и чинно вошла в квартиру. Тот только удивлённо похлопал глазами.

Квартирка не изменилась: высокие, слегка потрескавшиеся потолки, белые стены и фактурные косяки. Отхватила Нинка лакомый кусочек. «Жупоглазка», — с теплотой и лёгкой завистью добавила про себя Любовь Михална.

— Ставь чайник, — приказала она бородатому мужику. — Как зовут?

— Виталик…

— Здравствуй, Витася. Я Любовь Михална. А теперь рассказывай, как здесь оказался.

— Да я…

Витася ничего ответить не смог — ненароком он ударился о живописный дверной косяк и завыл. Старуха, выгнув бровь, наблюдала, как здоровенный мужик прыгает на одной ноге и активно машет руками, словно пытается потушить пожар. Любовь Михална собиралась дождаться окончания спектакля, но не выдержала — тяжело вздохнула и достала из морозилки кусок мяса. Витася проскрипел: «Спасибо». Старуха только покачала головой и принялась разливать чай.

— Вот это воры нынче пошли. Жалкое зрелище.

— Я не вор… Я тут живу.

— Эвона как! Не может такого быть!

— Извините, — само по себе вырвалось у Витаси, — мы тут с другом снимаем комнату.

В дверь позвонили, и мужик выразительно посмотрел на Любовь Михалну. Мол, вот и друг мой. Жестом старуха заставила Витасю сидеть на месте и пошла открывать. С другом сама разберётся, а то бугай очень уж робок оказался. Она с силой распахнула дверь, приняв самый серьёзный вид. Перед ней оказался уже совершенно другой экземпляр — непохожий на Витасю. Это был невысокий парнишка с пережжёнными блондинистыми волосами и смешными очками.

— Хагрид и Гарри Поттер. Версия 2.0… — Любовь Михална внимательно прищурилась. — Да я тебя, кажется, знаю.

Парень молчал в изумлении. Он решил было, что случайно позвонил не в свою квартиру, и принялся оглядываться по сторонам, но место было слишком знакомым.

— Женщина, вы кто?

Тут Любовь Михална опустила глаза — и всё встало на свои места: в руках у парня был советский бордовый зонтик.

— Вот уж надо ж. Ты тот проститутолюб.

Странный говор навёл парня на мысль, что это та самая дикая бабулька, которая час назад облила его словесным поносом и подарила зонт. Лицо его вытянулось в изумлении. Петербург — большая деревня, но не настолько же.

— Вы что тут делаете?!

— Проходи.

Любовь Михална по-хозяйски пригласила парня в его дом и достаоа третью кружку. Абсурдность ситуации заставляла того думать, что происходящее — запутанный сон.

— Как звать?

— Анатолий…

— А меня Любовь Михална. Ну, садись, Толик, чего встал, как истукан.

— Спасибо… — выдавил тот и послушно сел. — А вы что делаете в нашем доме?

Любовь Михална наконец объяснилась с жильцами. Она рассказала, что приехала к подруге, но вместо неё встретила их двоих и теперь не очень понятно — а когда Нинка-то вернётся. Парни смутились и переглянулись. В их глазах явно читалось: «Надеемся, что никогда».

— Нина Ивановна уехала в Америку с месяц назад. И мы не знаем, когда вернётся. Так что вы явно не вовремя приехали. Она дала нам свой скайп для связи. Если хотите, то мы можем сейчас ей позвонить.

«Точно жупоглазка!» — подумала Любовь Михална и раздражённо сложила руки на груди. Она буквально потребовала, чтобы парни связались с нерадивой Нинкой. Они уже потянулись за телефонами, но Любовь Михална потребовала, чтобы тащили ноутбук (желательно с самым большим экраном) и настроили ей телемост между Россией и Америкой. Мальчишки засуетились — и уже через десять минут наладили изображение, поставили колонки и большой микрофон. С экрана телевизора (да, они подключили телек) на Любовь Михалну смотрела постаревшая Нинка. Внешне она не сильно изменилась — всё такие же большие зелёные глаза с огромными мешками и маленькие поджатые губы. Морщин стало больше, но время никого не щадит.

Конец ознакомительного фрагмента.