Всё рифмуется
В новый сборник Галины Маркус «Все рифмуется» вошли произведения разных лет. В книге удалось соединить, «срифмовать», казалось бы, несоединимое – реальность и волшебство, гротеск и романтизм.А еще в этой книге живет творчество, вдохновленное творчеством.Полные света и тепла работы симферопольской художницы Елены Юшиной составляют со стихами и рассказами автора единое целое.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всё рифмуется предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
АНКЕТА
*** (от хрустальной зимы…)
От хрустальной зимы замирая в восторге
и рыдая от сломанных веток рябин,
шла она в синеву и, скользя на пригорке,
так хотела, чтоб он её больше любил!
Чтобы ей не завидовать глупым сюжетам
и парить над житейским цинизмом подруг,
чтоб любовь не казалась похожей на смету,
а была бы похожей на «взгляды» и «вдруг».
Но какие же взгляды, когда уже поздно,
если титры идут, свет включают в кино.
И он рвётся к прохладе, стремится на воздух,
ну а ей остаётся, как прежде, одно:
то ползти, то лететь — в пустоту… до предела.
Экономя желанья, сжигать их дотла.
Он любил — но не так, как она бы хотела.
А лишь так, что мечтать о других не могла.
*** (подоконник, книжка, чашка)
Подоконник, книжка, чашка.
К мёрзлому окну
тонкой блеклой промокашкой
зимний свет прильнул.
А за шторкою дремотной
день уже остыл.
Тянут время неохотно
старые часы
и немодным циферблатом
смотрят мне в глаза:
ты-то, ты-то вино-вата,
так-таки и знай.
Любопытная, рябина
тычется в окно.
Клин не выбиваю клином,
так что всё равно.
Но глядят друг в друга окна,
дотемна близки…
День твой был сегодня соткан
из моей тоски.
«Рябина», Елена Юшина, пастель
Жёлтый цветок
Обглодали вороны рябину —
в эту зиму мороз был жесток…
Из окна кто-то по ветру кинул
густо-жёлтый, без ножки, цветок.
Неестественно-яркою точкой
он на ветках тоскливых повис,
и вцепился в них жадно и прочно,
и не смотрит, бессовестный, вниз.
Как серьгою дешёвою в ухе
у монашенки сирой горит,
придавая иссохшей старухе
и комичный, и жалостный вид.
Инородный — висит и не вянет,
притворяясь, что тут и зачат.
Но стыдится его притязаний
это дерево. В цвет кумача
наряжалась недавно гордячка,
горьковатым и тонким был вкус.
Ей не нужно нелепых подачек
и обиден под старость конфуз.
Но судьбой и ветрами прибило,
к ней насмешливый жёлтый цветок.
Он завянет… любимый… постылый…
В эту зиму мороз — так жесток…
*** (бабье лето…)
Бабье лето. Сентябрь. И туман по утрам.
Доставать ли забытое летнее платье?
Если верить глумливым кривым зеркалам,
лоск мой только годам набегающим кратен.
Нарушая все правила, скачут листки
под колёса, на красный — за осенью новой,
как мышата весёлые, прочь от тоски,
друг за другом, смешинками, слово за словом.
Их недолгая резвость, бессмысленный фарт,
всё не впрок. И, устав притворяться живыми,
затихают, уткнувшись носами в асфальт,
на обочине, в сизом забвении, в дыме.
Ну и ты, разумеется, не виноват.
Мне самой не нужны — ни закваска чужая,
ни шутливый намёк, ни настойчивый взгляд.
Просто зря ты сказал: «Я тебя уважаю».
Надежда
Снег сыплет и тает, ты прячешь озябшие руки
и думаешь — вечность застыла под этим окном,
сейчас всё решится — иначе ты сгинешь в разлуке,
и этой расплаты ждут небо, деревья и дом.
Ах, эти влюблённые — просто наивные дети.
Она не придёт, и что толку упрямо стоять
и слать смс… Но, хоть я за неё не в ответе,
я буду с тобою, я рядом — опять и опять.
Я в каждой развилке и в каждом твоём повороте,
в молитвах и снах, и под дверью сижу у врача,
и прячусь в словах, и звучу в самой трепетной ноте,
и в точке, и в строчке, что надо с абзаца начать.
Чем дольше с тобой, тем я буду сильней и заметней.
Я в тяжести лет и в концовках прочитанных глав,
и в длинных гудках, и в коротких… И самой последней
покину тебя, лишь на крохотный миг обогнав.
*** (меня ты узнаешь легко)
Меня ты узнаешь легко
в сумбуре роящихся улиц,
людской меня схватит поток
и выплюнет, как несъедобное.
Пальто мне всегда велико,
гримасой привычною хмурюсь
от новых и старых тревог,
да обуви неудобной.
Сквозь страны и через века
судьбы предписанием сложным,
виляя в случайностях дня,
на ощупь ступая впотьмах
идём мы друг к другу, пока
не станет однажды возможным,
что ты повстречаешь меня,
узнаешь в бессчётных мирах.
В том месте, где треснут асфальт,
и брошен пакет из-под сока,
ты сделаешь двадцать шагов
на север. И сразу поймёшь,
что это действительно я,
стою тебя жду одиноко
минуту и пару веков!
Узнаешь.
И мимо пройдёшь.
Голый пейзаж
В этом голом пейзаже какое-то есть облегченье.
Словно выбора нет, и бесчисленных смыслов не надо
узнавать и слова подбирать, что расскажут точнее
о природе вещей… и тобой отведённого взгляда.
Всё так пусто и ясно. Не будет других примечаний.
Разветвленье дорог затерялось в одном из сугробов.
Если это печаль… нет причины у нашей печали.
Если это довольство — то чем мы довольны так… оба?
Для чего тосковать? Позади белый город и вечер,
и ветрище — такой, что казалось, обрушатся крыши.
Но — прошёл стороной,
и мне сравнивать, стало быть, не с чем,
разве только с надеждой, что ты меня всё ещё слышишь.
Застарелой лыжней время тащится дальше по кругу,
И как небо в мороз, моя совесть чиста. Но водою,
подо льдами укрытой, застынет судьба. По заслугам!
С этой совестью чистой, мой милый, тебя я не стою.
*** (ты меня не ищи)
Ты меня не ищи. Я по узкой лыжне проводов
ухожу мимо окон слепых, замороженных разом
только фразой одной…
Той негромкой и будничной фразой,
погасившей огни всех идущих навстречу домов.
И дома, растворяясь в картонной тоске позади,
бестолково таращатся в небо пустыми глазами.
Этот город написан в коричневом цвете гризайлью,
и на плоскость его никому вслед за мной не взойти.
Это вовсе не дождь, это белый густеющий клей.
Он стекает с зонта, обливает покатые крыши.
Если я не уйду — ты меня никогда не услышишь,
ты меня не ищи… не ругай и не слишком жалей.
Ты меня не ищи, раз найти до сих пор не сумел.
Далеко на краю под названием «там, где нас нету»
в автомате кофейном налью себе крепкого цвету,
пожую, запивая, зефирный рассыпчатый мел.
Клей застывший на зонтике треснет, пойдёт кракелюр.
Может быть, я найдусь — только если ты правда захочешь
не оставить меня навсегда в нарисованной ночи,
в тот момент, как художник закончит картину свою.
«Не ищи меня…», Елена Юшина, графпланшет
Что в улыбке твоей…
Что мне в этой улыбке? Смущенья напрасный итог.
Всё чужое в тебе, всё ненужное, всё — под запретом.
Ни закон обойти, ни поверить невнятным приметам:
что не путь — то тупик, всё неправильно, больно, не то.
Чей-то профиль мелькнёт за автобусным тёмным стеклом,
кто-то мимо пройдёт, кто-то глянет в глаза ненароком…
Что мне в этой улыбке? Сомнений сплошная морока,
будто что-то могло… Не могло… не могло, не могло!
Твой растерянный взгляд: самому не понятно, на кой
я мерещусь тебе на дорогах не найденных общих?
— То досадливо лоб так серьёзно, по-взрослому, морщишь,
то не можешь сдержать этой детской улыбки нагой.
Словно брошен пятак в постоянно пустую казну,
но к улыбке твоей никогда не бываю готова.
Даже если локтём прикоснёмся нечаянно снова —
проходи! Я сама, словно тень по стене, проскользну…
Будь же щедрым пока и разменных монет не жалей.
Пусть истрачу их все, не найдя очевидной разгадки,
не подсовывай сердцу украденным золотом взятки —
лишь умножит печаль то, что скрыто в улыбке твоей.
Черноплодка
Тонкий прутик — рябину — принёс ты в свой сад,
посадил и сказал: «Станешь нежной и кроткой,
будешь ягодой красной мой радовать взгляд».
Обманули тебя. Прижилась… черноплодка.
Хоть упрямые ветки я в небо тяну,
только грозди мои — тяжелы и нелепы,
пригодятся вину, словно чуя вину,
но не каждому вкус их понравится терпкий.
На сестру я без зависти, в общем, смотрю.
Пусть она, а не я, вдохновляя поэтов,
всякий раз повторяет испытанный трюк:
привлекать к себе взор не весною и летом,
а когда уже красок не будет иных,
ярко-огненной вспышкой, печальною ноткой.
Но никто не возьмёт в свой пронзительный стих
неказистую, с пыльной ногой, черноплодку.
По плодам, по плодам… Но ты ценишь меня?
От давления, верно, советует доктор.
И продавшего кустик злосчастный кляня,
выжимаешь из ягод оборванных сок мой.
Хлещет густо-рубиновой кровью мой сок!
Как обманчива внешность: красотки-то пресны.
Но ты шепчешь: «Разборчивей буду я впрок
и куплю ярко-алую». Глупый мой… честный.
Детсадовская история
Ты в этот день дружить со мной решил,
вручая дар — никчёмный, хрупкий, детский.
а я его прижала сразу к сердцу —
стеклянный шар — от щедрости души.
И бережно несла его домой,
и любовалась света преломленьем,
из рук не выпуская на мгновенье,
шептала грустно-ласково: «Ты — мой».
Нет толку возмущаться и ворчать…
Но и сейчас, как прежде, непонятно,
за что ты рассердился и обратно
потребовал свой шарик сгоряча.
«Не отдавай, — сказали мне друзья. —
Соври, что потеряла». Неуместно
подарки забирать. Но только честной
тогда ещё была зачем-то я.
Проплакав целый вечер, поутру,
не проглотив на завтрак даже крошки,
тебе я протянула на ладошке
нелепую и хрупкую мечту.
А ты… А ты! Да ты о нём забыл!
Забыл и о приказе, и о ссоре.
Плечами пожимая, отдал Оле…
Такая вот детсадовская быль.
/«Глициния», Елена Юшина, холст, масло/
Скорпион
В кн. Иисуса, сына Сирахова, злая жена сравнивается со скорпионом (Сир. XXVI, 9).
Под камнями, в щелях, под пожухлой листвой
ночью прячется зло. Ядовитое жало
на хвосте у него, и клешнею кривой
он цепляет прохожих сверчков запоздалых.
Не ходи в этот край, не подпитывай страсть.
Не должна быть любовь ни жестокой, ни тёмной…
Ту, к которой ты хочешь сегодня припасть,
в жёны взять — всё равно, что схватить скорпиона.
Только впрыснет под кожу накопленный яд,
и навеки печалью наполнится сердце.
Проклянёшь её лживые ласки стократ,
обожжёшься, но так и не сможешь согреться.
А потом кубок ревности выпьешь до дна.
Поцелует — укус, ускользнёт из объятий.
Нету хуже беды, чем дурная жена,
и чем злая жена — нет сильнее проклятья.
Глянь на небо — вот так и погиб Орион,
в цвете лет, преисполненный жизненной силы…
…Притаился готовый к броску скорпион.
Нарядилась и я. Ну, иди ко мне, милый!
Подъездно-соседское
Тапки на босу ногу,
куртка сползает с плеч.
Хватит курить, ей-богу,
спички в подъезде жечь.
Тоже, подумать, драма!
Лучше ложись и спи.
Дочку качает мама,
муж постирал носки.
Всё у тебя в порядке,
строй из себя — не строй…
Тапки протри о тряпку,
грязь не носи домой.
Вон и подружка с пивом,
тоже, наверно, стресс…
И у нее всё криво.
И у неё всё — без…
Как-то…
Морщины… Что морщины? Неизбежность.
У тонкокожих — как-то сразу, вдруг.
Глаза закрой — и снова стану нежной
под лаской снисходительною рук.
И отзовусь приветливо на фразу,
мол, у тебя опять усталый вид.
У тонкокожих, знаешь, как-то сразу…
И больно, даже если не болит.
А для тебя — бессмысленная вахта,
и раньше тоже был не высший класс.
У тонкокожих — быстро это как-то.
Но только у меня, а не у нас.
Если…
Обязуйся — ходить в лес осенний и тихий,
и хранить его музыку-шорохи долго.
От одежд и колец никакого нет толку,
только слёзы пустые да память о лихе.
Сбереги лучше маленький шарик стеклянный
и усохшие ягоды горькой рябины,
что казалось по росту, а стало — по чину,
не трагедий финал, а антракт мелодрамы.
Не надумай достоинств, которых-то, честно,
положа руку на сердце, было немного.
только ты их не знал… Ну, не хмурься, ей-Богу,
я терпеть не могу пафос лживый и пресный!
Помнишь, как муравьи в нашу обувь залезли,
как боялась мышей, не умела готовить?
Прочитай, наконец, мою старую повесть
и скажи: «Всё равно мне не нравится!»
если…
Разговор
Пусть себя откровенно, безжалостно выдам…
Долгожданный провал очевиден, но тих.
Я целую твой голос — на вдох и на выдох, —
он дрожит от неловких касаний моих.
Хрупкий шар твоих пауз поймаю дыханьем,
не давая упасть… В искривлённый туннель
запускаю, мобильным назло вертухаям,
волны связи иной, без настроек извне.
Спутник, радио, скайп и тем более провод —
всё не нужно, не шли мне сухих смс.
Кто и что изобрёл? Я — один только повод.
Ноу-хау. Возможно, и это — прогресс…
Не молчи, не скажи ничего наносного…
Неуклюже-нежна, дотянусь до мембран
и дотронусь до космоса. В каждое слово
поцелую тебя, каждой ноте воздам, —
— этой, низкой — особенно… есть же пределы!
Закрываю глаза… ожидаю — ответь…
«Извини, не пойму. Ты чего-то хотела?»
…На ушах твоих, милый, топтался медведь.
Елена Юшина, к роману Г. Маркус «Ноктюрн для капитана, или Меня зовут Оса», графпланшет
Август
Август в самом деле нынче август,
и тактично осень не спешит.
мягко, соблюдая аккуратность,
тронет только краешек души.
Дерево всего два-три листочка
пожелтевших прячет, застыдясь.
словно ничего не зная точно,
лето чуть прореживает вязь.
Лето-осень… В августе их встреча
не горька ещё, но ждёт разлук.
Да и я прощалась в этот вечер,
не задумав горечи и мук.
Боль ещё нахлынет, пожелтеет
каждый лист. Всю зелень оборвав,
осень скинет маску. Перед нею
души обнажатся для расправ.
Праведен вердикт — пора в изгнанье!
Хватит баламутить! Из простуд
и дождей — назначит наказанье,
наведёт без спроса чистоту.
…Было или не было то лето?
Жизнь корнями в осень проросла…
Ты не жди — я больше не приеду,
в мире без того хватает зла.
Сделка
Охальник ветер птицей золотой1
гоняет лист по мокрым тротуарам.
А мне сегодня всё даётся даром:
твой долгий взгляд, мой призрачный покой.
Не плачу! И не жди, не заплачу.
На сдачу у тебя — одни разлуки
и мелочь ссор. Отдамся на поруки
надежде — тонко лгущему врачу.
Идёшь — как глупо! — сразу напролом.
Но ветер переменится, наверно.
Он бросит, наигравшись, олух скверный,
ту птицу — с переломанным крылом.
Как ловкий вор, уходит от расплат
скиталец, обходящийся без крова.
Он жертвою своей не очарован,
в беде её ничуть не виноват.
Ты хочешь отомстить мне: боль за боль! —
И, жадный, не смиряешься с убытком.
А листик тонкий — птица-инвалидка,
безжалостно растоптанный тобой,
лежит в грязи. Тому, кто о цене
готов забыть — урок. Увы, напрасный.
Послушай… Я на всё давно согласна.
Но что ты предложить посмеешь мне?
Опечатка
У встреч случайных — сложные мотивы,
и скользкий смысл, и снов обманный вкус.
Судьба моя — хитрюга-воротила,
твоя — мошенник, ябеда и трус.
Вдвоём они отправились на дело:
пусть красть грешно, но — жизнь, мол, это жизнь.
Кривую закруглили неумело,
С наваром пустяковым разошлись.
Моя судьба — до щедрости богата,
твоя — тряслась над каждым пятачком.
Одна из них призналась: «Виновата»,
другая отреклась: «Я ни при чём».
И, золота отсыпав напоследок,
да попросив полстрочки написать,
моя ушла по собственному следу,
твоя — кралась и пряталась, как тать.
У встреч случайных — странные задачи.
Ляп, клякса, опечатка? Вырван лист…
Но если нота сыграна иначе —
сфальшивил не рояль, а пианист.
Чтоб люди не заметили — быстрее
по клавишам персты его бегут…
Ты — первый уходи. Я не умею
с брезгливостью вымарывать судьбу.
Елена Юшина, к роману Г. Маркус «Непреодолимая сила», пастель
Сказание об эльфе
отрывок из поэмы «Найленир. Эльфийская баллада»
Что есть преграда, что — предел?
Где — лишь обычай, где — закон?
За сто ветров ты разглядел
звезды звенящей дивный сон.
На белой башне вековой
всей мыслью устремляясь вслед,
она стояла подо тьмой
ночных небес и страшных лет.
Твой острый взгляд её нашёл…
Не в силах повернуть коня,
как уезжал ты тяжело,
на битву счастье променяв!
Слова с её сорвались губ…
но далеко твой конь уже,
он мчит на зов военных труб
на пограничном рубеже.
Как точен глаз и быстр лук!
Посадка как твоя легка!
Прикосновенье тёплых рук
хранит разящая рука…
«Наш друг, не стоит хмурить лоб!
Забудь о деве роковой.
Пей за победу без забот,
ужель тебе дороже боль?»
Но звонок голос, полный слёз.
Вы не равны… Но тем сильней
и крепче связь. Ты что, всерьёз,
встал на колени перед ней?!
Безумный эльф! Даёшь обет…
Цена? Она не высока:
Вдвоём — десятки кратких лет,
и одиночества — века.
Беспечно родичи поют —
что им бегущие года?
А ты обрёк себя на труд,
её ждёт тлен, тебя — беда.
Но лучший миг — недолгий миг.
И смерти нет, и тлен — пустяк!
Ты радость тайную постиг,
а эльфы… пусть тебя простят.
Вернись из чужих снов
На музыку песни «Where The Wild Roses Grow» (Ник Кэйв для альбома `Murder Ballads’).
Припев:
Вернись из чужих снов.
Покидай мир слепых теней.
Если слышишь далекий мой зов
отзовись на него скорей.
Он:
В лабиринтах судьбы потерялся опять,
и твой голос звучит все слабей и слабей.
Сквозь дремотный туман снова просишь не спать,
но как сладко мне в мире цветных миражей…
Она:
Угадаю тебя, разгляжу в темноте
тонкий профиль, отчаянный взмах твоих рук.
Только лживость зеркал предлагает не тех,
умножая число наших бед и разлук…
Припев.
Он:
Был суровым твой взгляд, беспощадною — речь,
я забыл, что такое и радость, и свет.
Не суметь одному общий сон уберечь…
позовешь — но, возможно, меня больше нет.
Она:
Эхо песню вдали переврет, повторит,
слов простых исказив настоящую суть.
Ты блуждаешь среди своих темных обид,
Неужели нам рай никогда не вернуть?
Припев.
Она:
Средь бесчисленных звезд зажигаю одну,
Подавая в ночи ожидания знак.
Но погаснет она, если только засну.
Почему ты не хочешь мой голос узнать?
Он:
Вот, над миром горит чей-то яркий огонь,
Маяком в глубине темно-синих небес.
Может, надо идти на него, на него?
Вдруг ты рядом и ждешь, где-то здесь, где-то здесь…
Припев:
Вернись из чужих снов.
Покидай мир слепых теней.
Если слышишь далекий мой зов
Отзовись на него скорей…
Покинь мир слепых теней…
Отзовись, возвратись скорей…
Примечание: Текст победил в 2008 г. на «Конкурсе одной песни» сайта Литсовет. Песня была исполнена профессиональными исполнителями. Звуковой файл можно найти на сайте автора http://galinamarkus.ru/pesni-na-stihi-avtora
Кленовые письма
Я пишу тебе письма — на каждом листке,
отправляю их в каждую новую осень.
Почтальон прилетает ко мне налегке
и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.
И шуршат они там, и читаются вслух,
и трепещут, уснув на шершавом пороге,
но ты к шёпоту этому, видимо, глух
и, спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.
Как выходишь из дома, является он
— твой усталый двойник, — подметает ступени,
и ругает меня, и чихвостит сезон,
и стоит на подсвеченной золотом сцене,
подопрётся метлой и глядит далеко.
Там блуждает по городу странный прохожий,
и послания ищет — с моею строкой,
и найти их которую осень не может.
Анкета
Нахальной клеткой сарафан
и в тон — серёжки из пластмассы.
Тетрадка тайная. Графа:
«Любимый цвет». Конечно, красный!
Давным-давно узнала ты
секрет притворства и успеха.
«Твои типичные черты?»
«Не плачу. Не жалею смеха».
А я — жалею и храню,
кому попало не вручаю,
я в солнечном живу краю,
и это — повод для печали.
Всё меньше яркая приязнь
к вещам, всё трепетней — к вещицам.
«Какая в жизни цель?» Лечась,
ни от чего не излечиться.
«Что для тебя любовь?» Ого…
Ты там зачёркиваешь что-то.
Всё просто: притворись нагой,
сними на пять минут заботу.
«А есть ли дружба»? Дружба есть.
Но как горька чужая чаша…
«Друг познаётся… это — честь!»
Нет-нет, скорее, степень фальши.
«Инициалы укажи
своей симпатии сердечной».
Какой уверенный нажим!
А это кто, кого ты — вечно?
Ты, с тонкой талией, вдали
маячить перестанешь скоро,
а всё, что у тебя болит,
меня теперь возьмёт измором.
Когда всё взыщут зеркала,
найдётся — красная тетрадка,
что ты когда-то завела,
а я — писала в ней украдкой.
*** (смотрите, как…)
«Смотрите, как стесняется! Ну, что ты?
Ну, поцелуй скорей его, иди!
Глянь, убежала сразу… а с работы
лишь он войдёт, — летит всех впереди!
Она его — ну просто обожает,
а вот поцеловать — ну всё никак.
Вы знаете, тут гости приезжали,
он у неё не сходит с языка.
Ходили за рогаликом и булкой,
в кондитерской кассирша вышла в зал:
«Ой, шерстяная вязаная кукла!
Кто так тебя, малышка, обвязал?
Рейтузы, рукавички, шарфик, шапка!
Пальтишко — чудо! Ну и ну, дела…»
Так знаете? Она сказала: «Папа!» —
и гордо подбородок подняла.
«Ах, так, — смеялась я, — ну ты нахалка!
Пусть он тогда и вяжет, а не мать».
…Мой папа — самый лучший. Только жалко,
теперь уж не смогу поцеловать…
*** (сценарий)
Ну вот, пожалуй, подытожим,
(пусть будет ямб, а не хорей):
теперь все девушки — моложе,
и только бабушки — старей.
Я позабыла время года
и перепутала листы:
работа, дом, метро, работа,
посты… да в соцсетях посты…
Из позабытого романа
леплю сценарий по ночам,
лечу придуманные раны,
пока свои кровоточат.
Кастинг
Пригласи меня в дождь, как на праздник.
Вон танцует под струями лист,
все парадно блестит! Скоро кастинг.
Знаю, буду я новая Мисс.
Мисс дождя, Мисс — недлинные ноги,
Мисс простуженный голос, и Мисс
Старый зонтик. Не важно — пригоден
титул всякий. А ты — не плечист,
не спортсмен, не крутой, не начальник,
но на конкурсе этом — судья,
неподкупный, суровый, кристальный…
…Что ни год — прихожу только я.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всё рифмуется предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
