Всё рифмуется

Галина Маркус

В новый сборник Галины Маркус «Все рифмуется» вошли произведения разных лет. В книге удалось соединить, «срифмовать», казалось бы, несоединимое – реальность и волшебство, гротеск и романтизм.А еще в этой книге живет творчество, вдохновленное творчеством.Полные света и тепла работы симферопольской художницы Елены Юшиной составляют со стихами и рассказами автора единое целое.

НА ОСТАНОВКЕ

Всё рифмуется

Всё рифмуется, только не сразу.

Я не верю в отсутствие смысла

и закончу когда-нибудь фразу,

что беспомощно нынче повисла.

Может, дело в запутанных вводных

— иероглифах племени майя,

но на чистую выведу воду

и с поличным те смыслы поймаю.

Отправляя послание в небо,

как бутылку в волну штормовую,

я на ощупь, прищурившись, слепо

всё рифмую, рифмую, рифмую…

Открываю за шторою штору,

а за ними — лишь хитрость картона.

Но однажды, в осеннюю пору,

я прорвусь сквозь чужие кордоны,

и с расчищенной старой картины

за последним записанным слоем

хлынут смыслы, сливаясь в едином,

поглотившем их правильном Слове.

2017

Часы

Старинные часы всегда стоят…

И пляшет свет, и сонно липнут тени.

А люди, опускаясь на колени,

из года в год наверх бросают взгляд —

такой обряд, хотя часы стоят.

Они вне расписания и дат.

А время, их покинув, мимо-ходит,

и тянет за незримые поводья,

и манит… но, как преданный солдат,

не покидая пост, часы стоят.

Мерцает свечек призрачный отряд.

Людей сменяют люди, а хоралы —

ночные скрипы. Исправляют нравы

и портят нравы сотни лет подряд.

Но на своём по-прежнему стоят

часы. Когда мы явимся на суд

и все пройдём под ними вереницей,

то время предпочтёт остановиться,

чтоб не считать столетьями минут,

и всё застынет.

А часы пойдут.

2017

*** (две ладони)

Две ладони сложены ковшиком,

но дырявы они, увы,

что ни сыплется в них хорошего,

всё сквозь пальцы — ну впору выть!

И не собрано, не засчитано,

не упрятано в закрома…

Знай, сокровища беззащитные

попадают в чужой карман.

Сколько было тебе отпущено,

а осталось-то — горсть трухи.

Не роняй же из рук опущенных

мне под ноги свои стихи.

2010

Подкинутые

Свернувшись в позу эмбриона,

мы ждём, мы терпеливо ждём:

вот примет роды дом казённый,

вот нас оставят под дождём.

Пелёнки под собой марая,

беззвучным криком заходясь,

лежим, подкинутые раю,

лицом к двери, ногами в грязь.

А кто-то что-то тащит дальше

и грубо ходит по ногам,

но всякий мимо проходящий

надежду оставляет нам.

А те, которые — да в двери,

а те, которых пустят в рай,

нам говорят: здесь всем — по вере,

марай пелёнки — не марай.

И нас никто не подбирает,

мы ни туда и ни сюда,

мы не доношены для рая,

мы и для ада — ерунда.

Но из дверей выходит некто

и нас находит на крыльце,

и поцелуем ставит метку

на каждом вымокшем лице,

и лба коснувшись, смотрит нежно,

стоит печально под дождём…

Но мы упрямо-безутешны

и этот взгляд не узнаём.

2015

*** (мысль сказанная)

Мысль сказанная — ложь. В моей душе

стихи трепещут, но лишь станут словом,

то чувств живых несчастные фантомы

зависнут в мире нужных падежей.

Распластаны, в пределы словаря

уложены. Их образы померкли,

а голос глух. И критик ходит с меркой,

ему на слово сразу верю я.

Но вот порой… бывает — странный свет,

и удивлённо я на них взираю —

в них то живёт, чего в себе не знаю,

и в том, что есть, моей заслуги — нет.

2005

Всё хорошо

Всё у нас хорошо! Но увозят осенние листья,

собирая, бесправные, в пыльный казенный мешок.

По этапу, в расход, без надежд и грядущих амнистий…

Инквизитор с метлой, свой участок жестоко зачистив,

смотрит в землю и помнит, что всё у нас тут хорошо.

Хорошо всё у нас. Этот дождик по капле опознан,

по манере письма, по рифмовке и ритмике фраз.

И стихи у него получаются лучше, чем проза,

верный признак таланта —

— неверность погодным прогнозам.

Значит, тоже не врёт… бьёт и льёт: «Хорошо всё у нас».

«Хорошо у нас всё, — говоришь ты, не ведая фальши. —

Вот придёт новый день — облегчение он принесёт.

С каждым словом точней, с каждым небом

— всё глубже и дальше…

Потеплее оденься — и так вдохновенно не кашляй,

не пиши, не ругайся… Не плачь! Хорошо у нас всё…»

2010

«Все хорошо», Елена Юшина, холст, масло

В подземке

Собираю тревоги в дорожную сумку весной,

чтобы вновь укачать их, созревшие, сонные, летом.

Сколько помнит поездок помятый билет проездной?

Всякий раз замираю у пасти стальной турникета.

Повезло? Так скорее — в подзимние долгие сны,

эскалатор-лыжня мягко спустит туда интегралом.

Пусть тревожно… allegro non molto… два дня до весны…

Лишь бы скрипка опять в переходе Вивальди играла!

Закрывается время. Так будь осторожен, держись

и не пробуй к нему прислоняться — здесь всё по закону.

Даже если объявит внезапно на станции жизнь:

«Не идёт дальше поезд. Покиньте, ребята, вагоны», —

совпадая на схеме с другими — отрезком на миг,

соблюдай этот кодекс, набивший оскомину, вещий:

уступай тем, кто слаб. И того пожалей, кто хамит.

Не забудь про багаж. Но не трогай бесхозные вещи.

Длинный, скучный прогон — как всегда, по кольцу и на юг.

Выбираться наверх по-любому придётся… и ладно!

От кружка до кружка — всё шлифую свою колею,

расплатившись за вход. Ну, а выход покажут бесплатно.

Может, снова ошибка? Маршрут был назначен иной?

«Соблюдайте спокойствие. Скоро отправимся». Трогай!

Что бояться? Все страхи давно — в рюкзаке, за спиной.

Но конечен туннель, а в конце его свет… слава Богу.

*** (ни покоя, ни воли…)

Ни покоя, ни воли. Но радость и отдых бывают.

Пусть неполные даже, они остаются собой.

Но не скрещивай веток —

— чем меньше желаний в трамваях,

тем надежней они доставляют заблудших домой.

Не гниют и не сохнут упавшие вовремя листья,

чуткий мистик мазками украсил сухой тротуар.

Я, наверное, сплю, но решаю задачи — по Пристли —

и сюжеты пишу для гуляющих осенью пар.

Вот садятся они на скамью и не знают, бедняги,

от кого разговор их зависит, куда их пошлют.

Я сегодня добра, как добры после отпуска маги,

и надрыва не будет — шлифуйте свою колею.

Ни покоя, ни воли — ни вам, и ни мне. Все мы дети

той суровости места, той нежности строгой небес.

Но ведь отдых бывает на этой печальной планете.

Я бы вас отпустила — вот честно! — на радость себе.

Но, увы, не могу — вы так грезите счастьем кольцовым,

это — пошлый сюжет. Поднимайтесь, закончен привал.

Бросьте, я не злодей, а любитель хороших концовок.

Ни покоя, ни воли! Но всё, что останется — вам.

2012

Осенние души

Осенние души хранятся в стеклянных сосудах,

что свет пропускают сквозь стенки — сюда и отсюда,

в открытых сосудах — ведь осенью души летают,

и медленно кружат их бледные легкие стаи.

Их мало кто видит — они ведь почти невесомы,

а кто-то, заметив, их примет за бабочек сонных,

за тихие ноты, что осень играет чуть слышно,

когда у нее наступает минута затишья.

Бывает, они, заблудившись, становятся робки,

в глухие сосуды их ловят и прячут под пробкой.

Зеркальные стены для душ беззащитных — не место…

И там пребывают они под домашним арестом.

Стократ отражаясь, теряются в бездне безликой,

и сами себе на суде предъявляют улики,

и сами себе назначают, увы, приговоры,

себя от себя взаперти охраняя сурово.

Спасите осенние души, ищите повсюду,

верните домой и храните в хрустальных сосудах…

Когда до краев преисполнятся света и слова,

их осень расплещет… и снова наполнит, и снова…

2020/к картине Елены Юшиной «Скажите осени…» — холст, масло/

Экзамен

«Самарянин же некто, проезжая, нашёл на него и, увидев его, сжалился…» Евангелие от Луки, гл.10, 31—33.

Три вопроса, и пара заданий…

Дай мне справиться, Господи, силы.

В институте сегодня экзамен,

время шесть, а трамвай упустила.

Опоздаю! Забыла билеты,

попросить надо будет шпаргалки.

Вот ступеньки в метро, турникеты…

Ох, там плохо кому-то — как жалко!

Человек прислонился к колонне,

а из сумки посыпались вещи,

цвет лица совершенно зелёный.

Просто пьяный? Астматик? Сердечник?

Почему не идёт медработник?

Где милиция? Щиплет с нерусских?

Ну хоть кто-нибудь есть сердобольный?

Подошёл бы, привёл его в чувство.

Спит давно у людей наших совесть.

Пьян он всё-таки. Значит, разденут.

Полседьмого. Да где же мой поезд?

Буду там в семь пятнадцать примерно…

…Хорошо-то как дома! С конфеткой

выпью чая. Экзамен — отлично!

Отвечала я точно и метко

и декану понравилась лично.

Засыпаю. Ничто не тревожит.

Что мне снится?! Нервишки-то сдали.

Кто-то в белом… Ответит, быть может,

Как больной из метро — подобрали?

— Не спасли… — голос полон печали.

— Что же вы?! Где же ваш самарянин?

Позабыли послать?

— Посылали.

Но он очень спешил… на экзамен.

2004

На остановке

Так ждать автобуса! Как будто он корабль,

последняя надежда Робинзона,

от острова «Какой сырой ноябрь»

к родному континенту «Вот и дома».

Глядеть в пустой туманный горизонт,

секундной стрелкой делая зарубки,

боясь, что никогда он не придёт,

голодной болью мучиться в желудке…

Во всем ветрам открытом шалаше

из битого стекла — нещадно мерзнуть

без мыслей. И бесчувственно уже

стихами разбавлять тоску и прозу.

Обманываться — сколько можно раз!

Чужое судно — даже не заметит…

Дождаться! Неоправданный экстаз.

Автобус приплывёт. Корабль приедет.

Бежать к нему, цепляться — не уйдёшь! —

и видеть, как посмотрит обречённо

к скамеечке примёрзший грязный бомж,

на острове никем не приручённый.

2003

Должок

Она в переходе не просит подачек,

тележку толкает упрямо вперёд,

в которой когда-то возила на дачу

рассаду (кормилец, зарос огород).

Всегда деловито-ворчлива. Пальтишко

почти что по моде, пускай велико;

И даже кроссовки порвались не слишком,

зато ведь и пара нашлась целиком!

Чуть свет на работу спешит, как и прежде,

дебелым развалинам — вечный пример.

Годков пятьдесят отпахала прилежно,

назначили пенсию: тысяча рэ…

«А вы, современные, жить разучились,

с одежкою вместе кладёте еду

в пакете одном… Мне на барскую милость

рассчитывать глупо. Сама всё найду!»

Контейнер у ЖЭКа, помойка у дома…

Прошляпишь — и дворники всё заберут!

Топ-топ… Семенят, семенят по району

костлявые ножки. Продуман маршрут.

Ко мне обернулась она неохотно,

насквозь её взгляд подозрительный жёг.

Но стольник взяла — как налог подоходный.

Ступай, мол, себе. За тобою — должок.

З о н т ы

Нам Оле-Лукойе вручает с утра по зонту —

зелёному или в цветочек, с погнувшейся спицей.

Тому, кто ночами не спит — вот и сказка не снится,

и птицам, которые могут устать на лету —

всем тем, кто пытается как-то набрать высоту,

вручает с утра по смешному цветному зонту.

Мы кнопками щёлкаем, прыгаем, делаем взмах,

в полёте стихи сочиняем и мысленно спорим,

и точно к крыльцу приземляемся к нашей конторе,

с трудом привыкая к опоре при первых шагах.

Но мы на земле ощущаем беспочвенный страх

и ждём, когда кнопкою щёлкнем и сделаем взмах.

…А есть у него ещё черный и будничный зонт

для тех, кто летать не умеет и сказок не любит.

И мрачные люди бредут по болотистой хлюпи

и думают, как бы скорее закончить ремонт.

— Всем тем, кто склонился под грузом нелёгких забот,

вручает волшебник надёжный брезентовый зонт.

Бывает, зонтами случайно меняемся мы,

и вот надо мною — бесцветный, бескрылый, убогий.

И я черепахой горбатой ползу по дороге,

в толпе посреди деловитых слепых горемык,

и пусть спасены от дождя, от тюрьмы и сумы,

но там, под зонтами, бывает, меняемся мы.

А может, тогда попытаться совсем без зонта?

И полностью вымокнув, вдоволь заляпавшись грязью,

подняться хотя бы чуть-чуть. Ведь когда-нибудь разве

мы сможем забыть, что умели немножко летать?

Ах, Оле-Лукойе, ответь, ты научишь нас — да? —

взмывать над дождём без цветного смешного зонта…

2012

«Художник, что рисует дождь», Елена Юшина, пастель

*** (вот такой вот вариант)

Вот такой вот вариант жизни-рая:

еду я, смотрю в окошко трамвая.

Не болит. И ничего не тревожит

(вы со мною, разумеется, тоже).

Мы листаем потихоньку пейзажи,

небо к вечеру становится краше.

Заливает весь трамвай теплым светом.

Проезжаем мы весну, осень, лето…

Проезжаем, не спеша, клены, замки,

деревенские дома и полянки,

небоскребы и холмы, водопады, —

— дальше, дальше, остановок не надо.

Проложил и над землей кто-то рельсы,

едем мимо облаков, едем вместе.

Тут и вовсе не темно — ночью звездной.

Оставляем позади все, что поздно,

не стремимся догонять то, что рано.

Залечились навсегда наши раны.

Мы не помним больше муторных будней,

и слова просты, и смыслы не мутны.

Растворяется стекло, воздух свежий,

и сбылись давно все наши надежды.

И кондуктор все билеты проверил,

здесь дается не по таксе, — по вере.

А при входе тут снимаются маски,

и не выглядит никто по-дурацки.

Мы и целое одно, и соседи.

Ну давайте же… поедем… поедем…

2019

*** (ты тоже улыбаешься)

Ты тоже улыбаешься дождю,

а значит, мы с тобой родные души.

Так хочется остаться и послушать

умильную его галиматью

с тобою на загадочном крыльце

под вывеской «Вокал».

Гадаю, кто ты…

Похожа на контральто.

Я — фальцет.

И у меня бывали в жизни ноты.

Бог не дал по мечтанию талант,

да на ухо медведь… а доконало

сольфеджио.

Теперь то «план», то «факт»,

а то б и я… под вывеской вокала.

Работа очень скучная. Везет

таким как ты — когда любимым делом…

Но может, все совсем наоборот,

ты вовсе не играла и не пела,

а просто под роялем мыла пол.

Вот, вышла подышать — у вас не строго.

А дождик, как и я, почти прошел.

Но тоже улыбается немного.

2019

небесно-птичье

«Ты прах и обратишься в прах»,

и чуду не бывать, покуда

гордыней прикрывая страх,

ты носишься в толпе за чудом.

Я выбираю новый стиль —

чтоб разум, покидая плотность,

за беззащитностью постиг

небесно-птичью беззаботность.

Меня отныне не страшат

ни увяданье, ни безличье.

Я постигаю не спеша

полётную свободу птичью.

Не сею и не жну. Восторг

от совершенства птичьих легких.

И Тот, кто мне взлететь помог,

удержит и дыханьем легким,

чтоб, сделав ставку на зеро

и проиграв свою погоню,

волшебное взяла зерно

с Его невидимой ладони.

2018