Всё рифмуется

Галина Маркус

В новый сборник Галины Маркус «Все рифмуется» вошли произведения разных лет. В книге удалось соединить, «срифмовать», казалось бы, несоединимое – реальность и волшебство, гротеск и романтизм.А еще в этой книге живет творчество, вдохновленное творчеством.Полные света и тепла работы симферопольской художницы Елены Юшиной составляют со стихами и рассказами автора единое целое.

СВЕТОТЕНЬ

Забег

Холодный дождь накроет трассу,

и чудится, что финиш смыт.

В потоках утекает праздник,

а по спине струится стыд.

В упор не вижу конкурентов,

не распознать, где дождь, где пот.

Ни зги, ни рефери, ни ленты…

Всё через…

задом наперёд.

В балансе — пусто…

zero…

нечто…

Позор залез на пьедестал.

Бежала я — но всем навстречу.

Народ с трибун рукоплескал.

Так что — опять? Так что мне — снова?

А мой рекорд, а результат?

Брык — на коленку…

всё… готова…

На ста-а-арт…

2014

Сосед

Он занимал немаленький метраж,

не соблюдал помывочные смены,

не замечал из сахарницы краж,

но главное — пытал весь дом Шопеном.

Рояль бренчал и утром, и в обед —

большой рояль, блестящий, старый, чёрный.

И утомлённый музыкой сосед

решил прибегнуть к помощи закона.

Вот время было — так легко вопрос

решить… И пианист исчез навечно.

Сосед его вещички перенёс

в кладовку, а в рояле спрятал гречку.

Менялись мода, власть и города.

Хозяин не завёл, увы, семейства.

Он жил и жил. Ни бедность, ни беда

покоя не нарушили злодейства.

Туманом серым — брёл себе в киоск

и стлался возле дома тенью тусклой.

Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,

а где же наказанье за «искусство»?

Но Бог не забирал его с земли:

«Anonymus?» Без подписи не примем!

Ворота во владения Мои

открыты лишь тому, чьё знаю имя».

Ну, а чего не жить? Как хорошо —

на личной кухне чай гонять с печеньем…

Но кто-то к деду в голову вошёл

и твёрдо застолбил свои владенья.

И что давно сгноенному за блажь

селиться здесь — с роялем непременно?

Но занял он законный свой метраж

и по ночам играет там Шопена.

2010

Список Шиндлера

к музыке Джона Уильямса

Больно так, что нету боли,

нету больше чувств.

Небо, Ты не видишь, что ли:

у земли нет больше соли,

есть зола, но нету соли… Пуст,

се и ваш дом тоже ныне пуст.

Больно так, что нету больше чувств.

Если вздрагивать при стуке,

значит, будет дым.

Небо, на каком же круге

Ты возьмёшь нас на поруки?

Мир упорен, помнишь это Ты:

моет руки — кровь вместо воды.

Мир упорен… кровь вместо воды.

А мы хотели тоже быть… под этим небом.

А мы хотели бы без «бы», но это «бы» — наша быль…

и судьбы не миновать:

Голо тело, сердце голо,

правда без прикрас.

Голым не до разговоров,

виноватых нет средь голых,

не до споров… Мир, смотри на нас.

Мир, не прячь глаза, смотри на нас.

Мир, смотри: мы — правда без прикрас.

Нас, как прежде, пролистают

и забудут, но

мы ведь истина простая,

мы-то верим, мы-то знаем:

мир спасает спасший одного.

Мир прощают только за него.

Мир прощают только за него.

2015

Кукла

Я механическая кукла —

пришита ленточкой улыбка,

включаюсь только в промежутках

меж забытьем и страхом липким.

А ночью, потерявши право

входить туда, где всё нормально,

я в сундуке своих кошмаров

дышу сквозь дырчатую марлю.

И всё не знаю, что похуже:

проснуться? В снах застрять подольше?

Мир сундука — насквозь простужен,

а мир снаружи — лоб наморщил.

И ключ повёрнут до предела,

ещё чуть-чуть — пружина лопнет.

Но я опять иду «по делу»

и внутрь втягиваю сопли.

2011

Час девятый

В камне вылитые дни

обогнать себя спешат.

От осанны до «распни»

расстояние — душа.

Раскалится пьедестал,

переменится народ.

За спиною у Христа —

мается Искариот, —

— Он прощупал эти дни,

он учуял: дело — швах.

От осанны до петли

расстояние — душа.

А Петра задавит страх

в этой адовой ночи…

Задушите петуха,

как же громко он кричит!

Тьму разлили, и фонит

обезумевший злодей.

От «лама́ савахфани́»

не укроешься нигде.

Вместо неба — чёрный смог.

Кто же правит в этот час,

раз оставил Бога — Бог,

и Господь покинул нас?

Час девятый, перестань!

Это уксус, не вино…

От осанны до креста

человечество одно.

2018

Отраженье

Белый снег и чёрные стволы.

Голо и стерильно, как в больнице.

Новые реальности малы,

не хочу ни плакать, ни лечиться.

Лампа за спиной, окно без штор.

Вот, стою — мишенью чёрных улиц.

Тьма слепит, в упор глядит Ничто —

где-то я с собою разминулась.

Нет, там кто-то целится, молчит.

Может, обозналась — вечер, тени?..

Не спасут врачи и палачи,

если убивает отраженье.

2011

Светотень

Границу нормы пододвину

на полшага, совсем чуть-чуть,

потом ещё наполовину —

и окажусь в стране причуд.

Здесь фонари горят под солнцем

и перекрикивают день.

Рисуйте, значит, как придётся,

всю эту нано-светотень.

Болеет тротуар. Прямая

теперь немножечко крива.

На небе облака ломает,

под ними морщится трава.

Зато со мною всё в порядке —

тут вам меня не изменить.

Я тихо двигаюсь с оглядкой,

из вида не теряя нить.

Но правда в зеркалах провисла.

Вот не пойму, кто виноват,

что я вам улыбаюсь кисло

и странно скашиваю взгляд.

2016

Разбираем ёлки

Ну вот, мы разбираем снова ёлки,

в коробки утрамбовываем праздник.

И то, о чём мечтали втихомолку,

попросим, подождав иных оказий.

Давно уже играем в эти игры:

заказ услуги свыше — торг уместный.

За свечечку по пять рублей привыкли

оздоровляться полностью телесно.

А коли раскошелимся на двадцать,

будь добр, Ты предоставь всего сверх меры,

а то, смотри, мы будем сомневаться

в Твоих — ну как их? — заповедях веры.

Грешны? Мы не крадём, не убиваем,

всё мелочи, а им виною — случай,

а если и чужого пожелаем —

так что же Ты других снабжаешь лучше?

Мы совесть выключаем, как приёмник,

а наши обещания и клятвы,

как будто многоразовые ёлки

в коробках тесных спрятаны куда-то.

Ты слишком много хочешь. Дай свободно

пожить немного. Сколько можно правил?

Ну что Ты всё стучишься в наши окна?

Ведь мы Тебя сейчас не вызывали!

И если б Ты пришёл сегодня к храму

и требовал — негромко, но упорно, —

любить врагов, мы б вызвали охрану

чтоб не мешал творить Тебе поклоны.

2003

Страшный сон

«Французы спятили, им отказали разом

И чувства, и душа, и мужество, и разум».

(Агриппа д`Обинье, «Трагические поэмы»)

— Марго, Марго! Мне снился страшный сон…

Охвачены безумием французы:

клянутся убивать перед крестом

и в помощь призывают Иисуса!

Ни жалости не зная, ни пощад

под сенью ночи, дьяволом ведомы,

Того, Кто заповедовал прощать,

назначили виновником погрома.

Хохочет, наслаждаясь, сатана:

кто разделён — его покорен власти.

Хоть до небес не выросла стена,

но истина разодрана на части…

Гиз отомстить, конечно, был бы рад

за все свои любовные печали,

но Медичи, но твой тщедушный брат

елей и мёд на свадьбе источали!

Ведь наш союз, средь смуты и войны, —

вершина Золотого Ренессанса,

спасение и веры, и страны —

не может быть двух истин… и двух Франций.

А снилось: реки крови — в воды рек

текли, и покраснела за ночь Сена.

Женою католичку я нарек,

но ныне — даже в Лувре нет спасенья.

То ужас был! Ворвался в спальню люд,

Я пал ничком, занёс приклад убийца…

Марго, Марго, прекрасная, молю,

скажи, тебе подобное не снится?

Признайся — для кошмара нет причин?

И магией любви на ниве счастья

свершится чудо…

— Генрих, помолчи!

Сюда идут! Скорее — прячься, прячься!

2009

Диалог

«Ну ладно, Ты за них умрёшь.

А хочешь знать, что будет дальше?

Любви и веры — ни на грош,

но море фарисейской фальши.

Предвидишь тысячи святых

как оправданье человека?

Но ты пришёл не ради них,

они и так Твои от века.

О, христианство победит!

Гляди, готов костёр для Жанны,

а сколько до-… а впереди…

Всех, помолясь Тебе, зажарят.

А ты готовишься — на боль!

Вот гвоздь — насквозь, вот смертный ужас…

За что? Чтобы один король

грозил крестом другому… Хуже,

Всё будет хуже во сто крат,

людей опять сжигают люди.

Твой брат по крови — им не брат,

там страшно… слышишь: «Jude, Jude!»

И дальним откликом: «Жиды!»

А что? Тебя они распяли.

Так пусть же превратятся в дым

или отвалят… то детали.

А вон писатель от казны

нарисовал — кого? — в икону:

антихриста, что полстраны

отправил загибаться в зону.

А вот, смотри: вот тоже крест,

Не деревянный, для начала,

а золотой, на животе,

что так несётся величаво!

Живот садится в лимузин

(есть бог иной у этой касты).

И грешникам другим грозит

он именем Твоим напрасно.

Скажи, где любят тут врагов,

отдав последнее кому-то?

Здесь надо зазубрить стослов,

и Ты у них в кармане — круто!

А автор этих наглых строк?

Как лихо он других порочит!

А между прочим, сам он… стоп.

Он про себя писать не хочет.

Теперь Ты видишь хорошо:

нет смысла умирать за этих».

«Но Я на час сей и пришёл.

Для них. Для всех. Вставайте, дети…»

2015

Газон

Чем пьянее, тем позднее,

что теперь держать фасон?

Всё увяло. Зеленеет

лишь искусственный газон.

Воздух серый, пеплом полон,

трудно плакать и смотреть.

Начинает шоу клоун,

А заканчивает смерть.

Шут — он тоже не железный

и играет кое-как.

Все давно под стол залезли,

веселится лишь дурак.

Чем позднее, тем пьянее…

Кто с пелёнок не привит,

тот, как травка, зеленеет

и на солнышке блестит.

2015

Бисер

Я рассыпала бисер смеха,

нахожу по углам случайно.

Здесь без смеха идёт потеха,

и сажусь я на трон молчанья.

Мой народец! На разной ноте

все молчат, только болен каждый:

«за» молчат, но молчат и «против»,

в лоб молчат или глаз не кажут.

Кто-то гордо, а кто невольно,

кто стыдливо, а кто жестоко.

Но им больно… Как всем им больно!

Даже в казни не будет прока.

Пусть палач инструмент заточит,

хочет — тупо, а хочет — остро,

но казнит он молчанья молча,

и во мне он разбудит монстра.

Встану с трона, скажу: не надо

подчинённых таких мне вовсе.

Но с другими — не будет сладу,

их опять переманит осень.

Бросив трон, собираю бисер —

не метать, а подальше спрятать.

Мир творился не слишком быстро.

Рыбы, птицы. И день был — пятый.

Осенне-депрессивное

Мы поздние нотки на слабенькой ветке —

пора нас судить беспощадней и строже.

Никто не спасётся, расставлены метки,

и хоть бы скорее… пускай не тревожат

пустые надежды. Последние песни

поют дураки, оторвавшись от стаи.

Но небо закрыто, диагноз известен,

кто смог бы взлететь — тот давно уж летает.

А нам и пытаться теперь уже тщетно,

а нам — покружив, пополнять эти сонмы

шуршащих и мёртвых, цветных и бесцветных —

осеннюю норму упавших и сорных

из прошлого года, из прошлого века

— мы ляжем слоями, от нас не убудет,

мы смыслы без звука, мы ноты-калеки,

обычные души обыденных судеб.

Нас поздняя осень привычно зачистит,

а мы никого не зовём за собою…

Вот только немного сочувствуем листьям,

что станут надеяться новой весною.

2016

Послесловие к дружбе

Господи, благослови ее, пожалуйста, успокой, включи в ее доме свет и ко лбу прикоснись рукой. А если и виновата в чем, то не она одна… Я знаю, слова — это страшно, они достигают дна.

Но ведь оно притаилось, оно родилось давно, оно очень долго пряталось, но было ей не равно. И с детства одежда колется, и строг родительский дом, а эта любовь шершавая кожу сняла потом.

Я что-то могла-должна была? А может, и не должна… Наверно, лежит вина на мне, иначе — какого рожна? А если я не причина, то почему тогда — цель? Сколько же было хорошего… с лучшею, с ближней моей. Не было крепче дружбы — ненависть ее крепка. Скажут, что можно убить меня — не дрогнет ее рука. Пока ее стрелы — мимо, пока еще недолет, но если они попадут, тогда… это войдет в нее.

Боже, молю, утешь ее в тягостном сне — пускай

просто забудет про страх и боль, только не отпускай, только не говори «не Моя», не урони во мрак!

Господи, она так любит…

Просто она любит — вот так.

*** («Мастер и Маргарита»)

Разве это счастливый исход?

Дальше — вечность. И вечна тоска.

Позади — и роман, и полёт.

Да, покой… всё, что в сердце живёт

не удастся уже расплескать.

Но к чему устремляется дух

в этой жизни? К кому воззовём

мы в страданьях и в радостях? Глух

тот покой. Свет лампадки потух,

и никто нам не явится в нём.

Для кого и о чём будет стих?

Слушать музыку? Гений в ней жив,

если Света божественный лик

в человечье творенье проник,

как история древняя — в миф.

Звать к Нему — назначение муз!

Что осталось? Земная любовь

в царстве духа, вне органов чувств?

Мир вдвоём — удивительно пуст

в повтореньях обманчивых снов…

Раз живая Любовь — не со мной,

всё не через Него и не в Нём,

что зовётся тогда добротой,

милосердием? Страшный покой…

Что не дарено — то мы крадём.

Разве нужен мне домик и сад?

Ни свечей, ни друзей не хочу.

Рай без Бога — всего только ад…

Нет, не Мастер, а Понтий Пилат

счастлив, с Ним уходя по лучу.

2006

*** (чудо)

Уже забили петуха,

уже повесился Иуда…

А все-таки, случится чудо,

хоть и не верится пока.

Мы спрятались в своих домах.

Нас запирает осторожность,

и меч безумства убран в ножны,

и сторожит, как цербер, страх.

А говорят, пришла весна,

да это попросту издевка!

Какая подлая уловка,

какая яркая блесна!

На самом деле, свет убит…

Наш свет в пещере замурован,

привален камень. Промыслово

на нас взирает злобный быт.

Надежда — словно решето,

все в пустоту из ниоткуда…

Но все равно: случится чудо

внезапно, просто. Ни за что.

2020

Люди с тёмными глазами

Перед ними беспомощны полностью мы,

и теряем слова, и теряемся сами.

Но приходят с какой-то иной стороны

люди с тусклыми тёмными, злыми глазами.

Они бродят средь нас, они смотрят на нас,

словно видят насквозь, и мы им не по нраву.

А на дне их бездонных таинственных глаз

есть неведомый яд, колдовская отрава.

И отводим мы взгляд, натыкаясь на них,

но умеют вылавливать нас зеркалами.

И тогда — пролезает в мой сон и в мой стих

кто-то с тёмными, злыми… моими! глазами.

2007

*** (храбрости в мире не поровну)

Храбрости в мире не поровну,

все мы боимся дементоров.

Все-таки выберем сторону —

встанем на сторону светлую.

Пусть для начала лишь мысленно,

щурясь на жгучее белое,

только нащупаем истину,

слепим словами несмелыми.

Нету чудеснее праздника,

чем, все сомненья измеривши,

выйдя ко свету опасливо,

встретить таких же поверивших.

Лица увидеть знакомые,

лица увидеть безвестные

выбравших верную сторону,

тоненький лучик над бездною.

2020

В сказке

Так и живем с чудесами

— яблочко кружит по блюдцу.

Смыслы проявятся сами,

стоит их только коснуться.

Нам удивляться не нужно,

— мы замурованы в сказке,

шарик по блюдечку кружит,

всё ускоряясь к развязке.

Смотрим подслеповато

взглядом испуганной дичи, —

что там увидишь со дна-то,

коли живешь в этой притче?

Сказка-то ложь, да намеки…

Глянешь вокруг: персонажи

учат усердно уроки,

только свои, а не наши.

Выпустим ль в поле клубочек,

биться с кощеем ли станем,

знает лишь сказочник точно,

чем все закончится с нами.

Хоть в чудесах мы не шарим,

сказку-то сказывать скоро…

Не тормозил бы он шарик,

не разбивал бы фарфора…

2020