Водоворот

Владимир Гурвич

«Любашин вышел из департамента культуры и пошел по улице. Несмотря на начала сентября, было прохладно, дул промозглый сильный ветер, на небесах собирался дождь. Но Любашин ничего этого не видел, он слишком углубился в собственные мысли. А они заслоняли от него все, что происходило вокруг. Даже если бы началась метель, то, возможно, он бы этого сразу и не заметил. Только что произошло то, о чем говорилось давно, чего очень боялись, но надеялись, что не случится. Руководитель департамента культуры с сочувственным выражением лица, с извиняющей улыбкой на губах объявил, что театр снимается с государственного иждивения и отправляется в свободное плавание. «А там, уж как получится, выживет, значит, выживет, а если не выживет, то так тому и быть – придется навсегда закрыть его двери».

Сцена восемнадцатая

Юхнов вышел на улицу. После спертой атмосферы театра захотелось прогуляться, подышать свежим воздухом. Он неторопливо направился в сторону метро.

— Валерий Станиславович, подождите, — услышал он за спиной чей-то голос.

Юхнов обернулся, за ним, задыхаясь, почти бежал пожилой человек. Это лицо он уже видел в театре, он в нем работает, вспомнил Юхнов.

Мужчина поравнялся с ним.

— Если не возражаете, хочу с вами немного пройтись, — сказал он.

— С большим удовольствием.

— Спасибо. Вы меня не признали?

Юхнов всмотрелся в лицо своего спутника. Теперь оно показалось ему не просто знакомым, а очень знакомым. Без сомнения, он видел его раньше, только вот где?

— Где-то я точно вас видел.

— Еще бы, — усмехнулся мужчина. — Кто меня не видел. Позвольте представиться, Маслов, Юрий Васильевич.

От удивления Юхнов даже остановился.

— Вы тот Маслов?

— Тот, — подтвердил Маслов. — Не похож?

— Сильно изменились.

Маслов был очень известным артистом, он считался символом своего времени, много играл на сцене и снимался в кино. И делал это блестяще. Но в какой-то момент внезапно исчез. Постепенно все о нем забыли, включая Юхнова. А, как оказалось, он служит в театре, в котором теперь он, Юхнов, главный режиссер.

— Все, кто меня вспоминают, задают один и тот же вопрос: что со мной случилось? — произнес Маслов. — Вы тоже хотите его задать?

— Хотя бы вкратце.

— Вкратце, так вкратце. Все очень обыденно. Была жена, которую я боготворил. Она ушла от меня, а я запил. И с тех пор до конца так и не вышел из запоя. Здесь меня держат не столько за былые достижения, сколько за то, что я соглашаюсь получать меньше всех. Прошу вас, Валерий Станиславович, не надо сопереживаний. Я прекрасно осознаю, что получил по заслугам.

— Хорошо, не буду. Вы ведь хотели поговорить со мной о чем другом.

— Вы правы. О нашем замечательном театре.

— Давайте. Что вы хотите мне сказать?

— Я безмерно рад, что вы пришли к нам главным режиссером. Эта первое хорошее событие в моей жизни за последние лет десять. А то и больше.

— В таком случае, мне тоже приятно.

Маслов неопределенно покачал головой.

— Не так все радужно. Вы до конца не представляете, что такое наш театр.

— Объясните.

— Во-первых, это мертвое и не проходимое болото. Здесь давно никто не помышляет делать искусство.

— Чем же в таком случае занимается народ?

— Руководство набивает карманы деньгами. Оно думает, что никто ничего не знает. Все знают, только молчат. Иначе быстро окажешься на улице. Но это вас не должно сильно волновать.

— Тогда давайте о том, что касается лично меня.

— К этому и подхожу. Здесь собрались артисты, которых по большому счету ничего не интересует. Под словом «ничего» я понимаю искусство. Всем заправляет ваша тезка Валерия Станиславна и ее муж. Я на своем веку видел немало бездарным режиссеров, но Егор даст им немалую фору. При этом он высокого мнения о своем таланте. Это ему постоянно внушает его супруга.

— Плавно переходим к ней.

Маслов посмотрел на Юхнова и усмехнулся.

— У меня есть опасение, что уже скоро вам будет не юмора.

— Она плохая актриса?

— Актриса она, как раз, очень неплохая. Беда в другом, у нее совсем иные приоритеты.

— Чего же она добивается?

— Для нее самое важное — это ее привилегированное положение в театре. Ей нравится тут властвовать, всем заправлять. У нее одна задача — все должны ходить перед ней по струночке и выполнять ее волю. А она у нее, к несчастью, железная, вам будет нелегко с ней совладать.

— Она уже объявила мне войну.

— Быстро. Впрочем, этого следовало ожидать.

— Скажите, Юрий Васильевич, а нормальные актеры тут есть, то есть те, которых интересует искусство?

— Как вам сказать, потенциально есть. Но за время работы в этом театре, люди опускают руки, перестают об этом думать. Да и зачем, все равно это бесполезно, никто тут не позволит заняться искусством. В общем, ситуация безрадостная.

— Ну, а вы, Юрий Васильевич, пытаетесь здесь заниматься искусством? Когда-то это у вас прекрасно получалось.

Несколько мгновений Маслов молчал.

— Вы правы, когда-то. Но это было в другой жизни. Сейчас я лишь хочу получать свои небольшие деньги и ни о чем не беспокоиться. Ко мне тут по-своему неплохо относятся; когда я ухожу в запой, меня особенно никто не беспокоит. На сцене подменяют другие артисты, а когда я выхожу, никто меня этим не попрекает, все делают вид, что ничего не произошло.

— Хотите сказать, что вы мне не помощник.

— Я готов идти за вами, но не с вами. Вы очень талантливы, очень самобытны, а тут таких на дух не переносят. Они вас сожрут.

Юхнов посмотрел на Маслова и усмехнулся.

— Пока же не сожрали, буду делать то, что наметил.

— И что именно? — В голосе Маслова впервые прорезался интерес.

— Скоро узнаете.

— Не доверяете, — грустно вздохнул Маслов. — И правильно делаете. Алкаши самые ненадежные люди, за бутылку мать родную продадут. Но если у вас будет для меня хорошая роль… — Он с надеждой посмотрел на режиссера.

— Я обязательно буду иметь это в виду.

— Спасибо. А я уже пришел. — Маслов показал на дом. — Я живу совсем рядом с театром — еще одна причина, чтобы зубами держаться за это место. Не приглашаю, у меня слишком большой беспорядок.

— Пригласите, когда наведете порядок. Договорились? Нам есть о чем еще поговорить.

— Хорошо. Спасибо, что уделили мне внимания. — Маслов протянул руку, Юхнов ее пожал. Она была дряблой, это была рука старого, безвольного человека. Невольно в воображении Юхнова возник молодой Маслов, невероятно живой, обаятельный, играющий так замечательно, что его игру хотелось пересматривать снова и снова.