Водоворот

Владимир Гурвич

«Любашин вышел из департамента культуры и пошел по улице. Несмотря на начала сентября, было прохладно, дул промозглый сильный ветер, на небесах собирался дождь. Но Любашин ничего этого не видел, он слишком углубился в собственные мысли. А они заслоняли от него все, что происходило вокруг. Даже если бы началась метель, то, возможно, он бы этого сразу и не заметил. Только что произошло то, о чем говорилось давно, чего очень боялись, но надеялись, что не случится. Руководитель департамента культуры с сочувственным выражением лица, с извиняющей улыбкой на губах объявил, что театр снимается с государственного иждивения и отправляется в свободное плавание. «А там, уж как получится, выживет, значит, выживет, а если не выживет, то так тому и быть – придется навсегда закрыть его двери».

Сцена шестнадцатая

Прошло всего пять минут, а Юхнов уже не сомневался, что этот спектакль придется полностью переделывать. В таком виде его нельзя выпускать. Точнее, выпускать можно, сейчас на сцене можно увидеть и не такое, но он тут не для того, чтобы пропускать откровенную бездарную халтуру.

Юхнов прекрасно сознавал, что это вызовет конфликт с режиссером и, возможно, не только с ним. Но другого выхода нет, иначе какой смысл в его тут присутствии.

В этой постановке ему не нравилась ничего. Актеры играли так, словно исполняли роли в очередном сериале. К героям Лермонтова они не имели никакого отношения, они словно бы участвовали в соревновании, кто пошлее исполнит свою роль. В этом произведении Юхнов знал почти весь текст, так как читал его столько раз, что не мог даже приблизительно припомнить сколько. Но сейчас знакомые слова звучали так, словно они произносились то ли в подворотне, то ли в какой-то теплой компании современных менеджеров, заглянувших после работы в бар снять напряжение. Самый оптимальный вариант — сменить весь актерский состав. Дело даже не в том, что актеры и актрисы плохие, а в том, что они с ног до головы пропитались тлетворным духом, настоянным на примитивности и пошлости. И выветрить из них его будет крайне сложным делом.

Но Юхнов понимал, что поменять состав у него не получится, ему никто не позволит это сделать. Эта та красная черта, за которую он заходить не может. Придется работать с этими исполнителями. А вот что делать с режиссером? Его уж точно нельзя оставлять в спектакле.

Юхнов смотрел на происходящие на сцене действо и думал о том, как же надо ничего не понимать в том, что ты делаешь, чтобы делать такое. Тимощук попытался максимально осовременить постановку; герои Лермонтова выделывали какие-то странные па под безликую современную музыку, а их интонации больше напоминали разговор современников на тему шопинга, чем беседы представителей дворянского общества первой половины XIX века. Но когда для того, чтобы найти грот, в котором должно было состояться свидание влюбленных, героиня достала навигатор, и раздался громкий, знакомый кокетливый голос Алисы, что тут же вызвало смех в зале, Юхнов почувствовал, что больше смотреть на это зрелище не в состоянии.

Юхнов резко встал и несколько раз громко хлопнул в ладоши. Артисты замерли на месте и удивленно посмотрели на главного режиссера. Он поднялся на сцену.

— Я достаточно посмотрел вашу постановку и получил ясное представление о ней. Я прекращаю дальнейшую работу. Точнее, работать мы продолжим, но это будут совсем другой спектакль. Я призываю вас всех поскорее забыть о том, что вы тут делали. Мы начнем с самого начала. Возможно, даже уже завтра. А сейчас предлагаю всем разойтись.

На какое-то время в зале и на сцене воцарилась абсолютная тишина. Юхнов кожей ощутил, как стремительно нарастает всеобщая враждебность по отношению к нему. Шестым чувством он понял, что ждать взрыва остается буквально секунды.

Из зала на сцену стремительно вылетела фигура Тимощука. Он почти вплотную приблизился к Юхнову.

— Что значит, прекратить дальнейшую работу. Спектакль готов уже на семьдесят, да нет, почти на восемьдесят процентов. В следующем месяце он должен быть уже в афише. Вы это понимаете? — Голос режиссера взвизгнул, и Тимощук вдруг угрожающе замахал руками перед носом Юхнова.

— Понимаю, но ничего изменить не могу. Спектакль отвратительный, и я его никогда не выпущу. И давайте больше на эту тему не дискутировать. Я своего решения не изменю.

Юхнов краем глаза заметил, как в его сторону угрожающе двинулась Дивеева. Через несколько секунд она уже стояла рядом с мужем.

— Что вы себе позволяете? — возмущенно произнесла она. — Мы несколько месяцев без устали трудились над постановкой. И тут появляетесь вы — и все отменяете. Никто с таким решением никогда не согласится. Николай Ильич, почему вы молчите, остановите этот беспредел.

Все повернулись в сторону сидящего на последнем ряду директора театра. Он медленно, с большой неохотой встал с кресла.

— Извините, Валерия Станиславна, но за репертуарную политику с этого дня отвечает Валерий Станиславович. Как он решит, так и будет. У меня другие срочные дела, поэтому не могу тут более находиться. — Любашин демонстративно медленно вышел из зрительного зала.

— Вот значит, как, — прошипела актриса. — Это ничего не меняет. Мы будем продолжать репетировать наш спектакль и выпустим его в следующем месяце. Все согласны со мной? — обратилась она к стоящим на сцене актерам.

В ответ раздался не стройный, тем не менее, дружный хор голосов, подтверждающий согласие.

Юхнов с грустью подумал, что и на этот раз не удастся избежать острого противостояния. А так хотелось бы без него обойтись.

— Пока я тут главный режиссер, будет так, как решу я. Этот вариант спектакля мы закрыли. Завтра начинаем репетировать новый. Все роли артистов сохраняются. Если кто не желает работать со мной, пусть мне скажет, найдем замену. Но сразу предупреждаю, мой спектакль ничего общего с этим иметь не будет. Я вам изложу свое понимание этого произведения и того, что я хочу получить на выходе. А сейчас все свободны.

Юхнов спрыгнул со сцены в зрительный зал и, не обращая ни на кого внимания, быстро пошел к выходу.