Записки обаятельного разгильдяя

Владимир Викторович Мишустин

У каждого есть такой друг, который всегда с тобой. Это он сам. Так, при утрате своей глубины, эта дружба становится не доступной. И человек, чувствует одиночество. Утрачивается способность получать наслаждение от собственных мыслей, и диалогов с этим, самым близким другом. Хотя, этот источник наслаждения, с одной стороны неиссякаем, а с другой всегда под рукой.

15.11.2015

Сон. Какой-то дом. Меня как будто вызвали в него, чем-то помогать. В доме три этажа. На третьем этаже, лежит большой бумажный мешок. В нем труп. Дом, хоть и трехэтажный, но маленький, очень узкий. С третьего этажа вниз, ведет крутая лестница. Которая проходит второй этаж и далее идет на первый.

На втором этаже стоит стол и за ним сидит старый толстый дед. Он крупный. Он прокурен. Он задумчив, у него прокуренный глубокий голос. Рядом стоит кастрюлька с едой. Эмалированная белая, немного с голубизной. (Это умный дед. Он силен и умен. И он деятелен)

Он говорит, что бабушка пролежала несколько дней. В ожидании забора своего тела в какой-то мед институт. Куда она его обещала.

(О как… оказывается, и после смерти можно чего-то ждать)

Ассоциируя сон, я пришел к таким размышлениям, что самой большой добродетелью, будет позволить человеку самому распоряжаться своей жизнью и своей смертью. И так каждому человеку на земле. И даже после смерти, с уважением относиться к его решениям или решению.

Я думаю, эти мысли вызваны желанием присутствовать в другом человеке. Присутствовать настолько полно, чтобы можно было думать за него, хотеть за него, действовать за него. Так, чтобы кроме твоих мыслей, твоих желаний и действий в нем бы более ничего не было. И бояться, что ты внутри него ошибешься, не углядишь, пропустишь и не доделаешь… Смертельно бояться, ошибиться в его теле. Так, чтобы с ним ничего не случилось.

Видимо, отказ от такой заботы и отказ от присутствия в другом человеке, это и есть предоставление свободы. И в первую очередь, тому кого ты любишь.

Тогда, он становится самостоятельным. Потому, что в нем вместо тебя начинает присутствовать он сам.

Но тогда, в тебе не будет никакой нужды? И если он станет самостоятельным, то ты станешь одиноким?

Тут есть, что-то такое чего я не учел. Я думаю, что слово «позволить» делает тебя одиноким. А не решение, оставить выбирать каждому, как ему жить и как умереть.

Ты все равно продолжаешь «позволять». И пока ты позволяешь, ты остаешься не свободен. Ты так же продолжаешь служить тем, кому ты «позволил». И продолжаешь оставаться внутри этого человека. Хотя и с меньшей активностью с твоей стороны.

Ты получается продолжаешь смотреть за ним и наблюдать. Хотя, активно уже не вмешиваешься. Понимаешь, что он ошибается, и делает плохо со своей жизнью. В этом случае, твое внимание не принадлежит тебе. Как и твое тело, тоже не принадлежит тебе. Ведь, если ты в другом человеке, кто тогда в тебе?

Но ведь, если я отвлеку свое внимание на себя, то могу что-то упустить. И с ним, произойдет страшное. А я буду в этом виноват. Поэтому я слежу за тем, что и как он делает. И даю ему возможность ошибиться там, где это будет для него безопасно.

Это хорошо для детей. Но для взрослых это плохо. А ведь ты про взрослых думаешь, когда говоришь об этом. Я не отвечаю за их жизнь, и я не отвечаю за их смерть. Их решения принадлежат только им одним.

А если отказаться от «позволения»?

Позволить себе, «позволить» другому жить по его разумению? Наверное, такое дозволение, это то же самое проявление доминирования. Я же позволяю… А может, ты таким позволением, хочешь дать ему возможность ошибиться? Затем, чтобы он еще крепче убедился в собственной несостоятельности? Дабы доминировать в нем навсегда, и уже без надежды на освобождение?

Похоже свобода другого человека, иногда может быть тяжким испытанием.