Зденка. Военный роман

Владимир Валерьевич Земша

О романе, вспыxнувшем между словацкой девушкой Зденой и молодым советским офицером. Они ещё наивны и мечтают о большой любви, о справедливости. Но мир большой политики уже всё давно решил за ниx.Это одна из историй из военного романа «На переломе эпоx» о жизни и службе солдат и офицеров ЦГВ в Чехословакии. События проходят в 80-е годы на фоне глобальной «перестройки» взглядов, нравственности и веры.

«Забава»

Октябрь 1987 Ружомберок.

Забава в д. Ликавка.

Словацкая Забава. Некая местная диковинка. В отличие от традиционных в Союзе танцев и дискотек, словацкая Забава, начинаясь с первыми сумерками, завершалась ближе к рассвету. Здесь продавали нагретое вино в горячих бутылках. Белое и красное. Местная молодёжь «зажигала» весело до полуночи под современные популярные мелодии, а после переходила на местные фольклорные танцы, больше напоминающие какие-то «польки-бабочки».

Наши лейтенанты, облаченные в «гражданку²³», всё равно угадывались на общем фоне, выделяясь своей избыточной «джинсовостью».

Офицерская общага.

Так что этот вечер в их комнату заглянул сосед почти такой же зелёный, чуток старше, двадцатидвухлетний лейтенант Мамука.

— Братцы, а валим на Забаву в Ликавку прям щас?!

— А давай! — те не заставили себя долго уговаривать…

В «забавном» помещении было весьма забавно и вполне весело. Толпы словацкой молодёжи. Офицеры в «гражданке» нерешительно озирались по сторонам.

— Наших, вроде, нет больше, кроме нас, — Майер внимательно обвёл взглядом вокруг.

— Слушайте, вообще странно как-то, что женатики с нами на забавы не ходят! — вдруг произнёс Тимофеев.

— Не то слово, они вообще с холостяками не общаются²⁴, — поддержал Майер.

— Всэ, пока в общаге живут, нормалные, а как толка жоны приезжают, то всо! — Мамука развёл руками.

Ликавка.

Сегодня наши герои здесь были единственные «советские представители». А вокруг — толпы словацкой молодёжи. А главное — милые девушки с пушистыми пружинистыми начёсами волос! Владислав приблизился к одной из них и, одновременно с лёгким кивком головы, протянул руку, приглашая её на танец. Она, поколебавшись несколько секунд, положила свои хрупкие холодные пальчики в его широкую тёплую ладонь. Они прошли вглубь зала. Владислав аккуратно прикоснулся к её талии.

— Влад…, — лейтенант уловил нотки удивления во взгляде девушки и пояснил, — это моё имя, меня зовут Влад…, — лейтенант млел, обволакиваемый её нежным запахом, дурманящем его разум.

— Мирослава, — ответила девушка, и лёгкий румянец проступил на её щеках.

Он нежно и бережно «танцевал» девушку, как хрустальный сосуд, с упоением, снова и снова, говорил ей что—то на ушко, она лишь мягко улыбалась ему в ответ…

— Всетко, я иду до домов, — по окончании третьего подряд «медляка» девушка как—то вдруг обмякла, выскользая из его рук.

— Могу ли я тебя проводить? — спросил полный романтики Тимофеев.

— Нэ можна! — это звучало как полный облом!

Тимофеев лишь удивлённо поднял брови.

— Прэпачь, нэ можна. Так, — отрезала девушка и, как бы извиняясь, пожала плечами.

— Почему «так»? Пречо?²⁵

— Так. Ты добри хлопчик, але ты рус! Нэ можна…, — девушка опустила глаза, как бы стыдясь собственных слов, и растворилась в толпе подруг. Стоявшие неподалёку словацкие парни ехидно улыбались лейтенанту.

— Мы что, прокажённые, что ли? — задал Тимофеев вопрос, непонятно кому именно адресуя, — или они с нашим парторгом заодно?

— Тимофеев! Держи стакан шире! — Мамука вылез из толкучки словаков, где у стойки, напоминающей оккупированный посетителями гардероб, продавали спиртное. В руках он держал мокрую горячую бутылку вина, в которой плавало что-то наподобие чаинок. Они разлили горячее вино по стаканам.

— Ну, за всё хорошее!

Тёплые волны алкоголя бежали по молодым жилам. Всюду шло веселье, на которое лейтенанты взирали как бы со стороны.

— Чужие мы здесь. До чего чужи-и-е! — Тимофеев допил стакан до конца, — всетко, пошли до «домов»!²⁶

— Чё так? — удивился Майер.

— Прикинь, чё она мне сказала! Ты, мол, ничего, но не могу с тобой встречаться «але ты рус»!

— Нэ лубят местные бабы нас, русов! — произнёс Мамука, как «истинный Рус», зевнул и продекламировал. — А ты ушла, лубви нэ понымая, обиду в сэрдце затая, так пуст тэбя… того… собака злая, а нэ такой арёл, как Я!

— Да, пошли они все… «до домов»…, ёшкин кот…! — Майер взял тёплую бутылку с вином и разлил по стаканам…

Офицерская общага.

Наконец, xмельные, раззадоренные офицеры мирно сопели на своиx койкаx. Тимофеев ворочался, скомкав подушку под себя. Во сне он шагал по городу, опьянённый всем тем, что его окружало!

«Dvadsať rokov a je poručík», — эта ранее отпущенная ему фраза благозвонно отстукивалась в его черепе, наполняя оный гордостью за себя, такого юного, но уже «целого поручика». Такая интерпретация его лейтенантского звания на «белогвардейский манер» ему даже льстила. Тем паче, что они, советские офицеры 80-х, где-то подсознательно отождествляли себя с дореволюционными белыми офицерами… Зимний воздух наполнял легкие бодрящей свежестью. Было безумно хорошо и юная плоть словно хотела выскочить наружу из лейтенанта, придавая его походке подпружиненность.

Увидев уже знакомую «реставрацию», Тимофеев зашёл внутрь заведения, приятно наполненного уже знакомым запахом свежего пива, копчёного сыра и чем-то ещё, трудно определимым, но вполне приятным. За чистыми столами, накрытыми белоснежными скатертями, оживлённо и громко разговаривали разные люди. Едва ли он хотел пива, которое если и пил, то делал это исключительно машинально, или за компанию, сейчас он скорее желал просто чего-то перекусить. И вскоре ему принесли кнедлики из теста с пареными кусочками говядины, залитые коричневым соусом и бокал пенистого ароматного пива. Тимофеев не любил эти самые «кнедлики», напоминающие просто куски белого пареного хлеба без корочки. Но они сытно набивали голодный лейтенантский желудок. Он ел, почти не чувствуя вкуса. Вскоре тарелка была пуста. Последним кусочком кнедлика, наколотого на вилку, Тимофеев аккуратно вымакал остатки ароматного коричневого соуса в тарелке, который любил лишь с голодухи, положил в рот. Рука машинально потянулась за привычным компотом, но, отхлебнув горького ароматного пива вместо, лейтенант лишь поморщился.

— Есть ли у чехословацкого пива? — Услышал он сзади.²⁷

Обернулся. Это был светловолосый юноша.

— Й-а-а…? — замялся лейтенант.

— Na, vezmite si ju,²⁸ — он протянул ему какой-то свёрток, — рošlite mi ju domov, оnde Pošta.

Тимофеев обернулся и, увидел вдали почтамт.

— Ты кцеш, чтобы я все эти твои паперы отправил почтой? Так?

— Tak, áno, — подтвердил юноша.

— А чё, ты сам не можешь? Что это ещё за бред?

— Я не могу, у меня руки заняты — молодой человек поставил на мостовую пластиковую бутылку, от которой несло бензином.

— Чего-о-о-о? А-а-а-а, руки, говоришь, заняты? Так, что ли?

Молодой человек кивнул головой, взял пластиковую бутылку, и неторопливо посеменил на середину площади, вдруг остановился, показал Тимофееву фигу, и облил себя.

— Во, больной! — Тимофеев повертел в руках бумажки, сунутые парнем, хотел выбросить, но, не найдя мусорки по близости, сунул в полевую сумку. В следующий момент бегущий по мостовой к тротуару факел человеческой фигуры привлёк его внимание.

— Во, чёрт! Точно больной! — Тимофеев кинулся факелу наперерез, снимая на ходу шинель.

Прохожие глазели на происходящее, оцепенев от ужаса. Парень пытался сбить с себя пламя, размахивал руками, затем, споткнувшись или потеряв сознание, рухнул. Тимофеев кинулся к нему. Каждое движение давалось с трудом, словно пространства вокруг было наполнено гелем. Но, преодолев пространство, он накинув на горящего парня свою шинель, сбив пламя. Из-под шинели валил густой едкий дым, запах палёного человеческого тела противно проникал в ноздри. Обгоревшая одежда паренька приварилась к его коже, представлявшей кровавое месиво. Парень тяжело дышал.

— Тебе больно? Зачем ты это сделал? — Тимофеев стоял перед ним, опустившись на колено. Парень молча смотрел на советского лейтенанта.

— Скольки тебе рокив? — Тимофеев хотел машинально взять парня за кисть, но, поняв, что доставит ему этим боль, одернул руку.

— Dvadsat, — паренёк буквально выдохнул и, скривившись, заплакал.

— Двадцать!? Яки и мне! А яко севилаш? — спросил Тимофеев его имя.

— Ян, Ян Палах,

— Держись, Ян! Але всё будет добре!

Вокруг суетились люди, уже был слышен рёв сигналов скорой помощи.

— Не, не умирают. Я не хочу никого, чтобы умереть, — хриплым, полным отчаяния в голосе выговорил мальчишка.

— Держись! Только не умирай! Псих ты сумасшедший! Точно больной на голову! Вот чёрт!

Тимофеева оттеснили люди в белых халатах, и всё вокруг наполнилось людьми, которые потащили умирающего юношу как крест по площади, что-то скандируя… Юноша пытался им возразить, но его никто не слышал. Ибо сама личность обожженного «героя» отошла на второй план перед нужном толпе символизме вокруг этой личности…

(Верни людей в прошлое, на Голгофу, они бы и сейчас вновь распяли бы Xриста, ради почитания его в будущем.)

Раздался странный сухой треск сирены…

Тимофеев подскочил с кровати и стукнул разрывающийся в своей истерике будильник…

«Ну и соснил же!» — Тимофеев вытер лоб.

Примечания

23

(«Гражданка» — некий набор одежды, позволявший военным сливаться с населением, своего рода «масхалат», обычно служила кое-какой маскировкой лишь для самих военных, гражданские же, обычно, легко угадывали происхождение их обладателей. Здесь, в стране «социалистического изобилия», лейтенанты выбирали исключительно те вещи, которые казались им дефицитными в Союзе. «Варёнки», «кроссы» и тому подобное, ну не лохи же они, покупать там всякие чмошные костюмчики, типа тех, школьных, кои донашивали до дыр от безысходности многие советские парни! Оттого — то и выделялись здесь наши летёхи своей чрезмерной «джинсовостью» на фоне более скромно одетых словаков.)

24

(Действительно, женатые предпочитали не общаться с холостяками. Это было словно негласное правило здесь. Видимо, мужья боялись за своих жён. Да и сами чувствовали себя дискомфортно в такой ситуации, когда на фоне остывающей страсти между супругами, вдруг, появляется молодой и совершенно свободный соперник, который, по определению, всегда становится объектом повышенного внимания со стороны всего женского окружения. Самым же неинтересным местом здесь всегда становится женатый мужчина. Как может он, «инертный», конкурировать со «свободным радикалом»? Будучи не свободным, он не интересен даже для лёгкого флирта, ни другим женщинам, не желающим оспаривать статус его жены, ни его собственной жене, подсознательно более увлекающейся скрытым флиртом, порой даже не замечая того, с вдруг появившемся в её покоях холостяком. Такова природа! А кроме, мало ли здесь злых языков, мгновенно разносящих, раздутую до состояния слона, новость, ведь и глаз здесь так же не мало, чтобы не подметить малейший проступок. Так что женатики тут были отдельно, холостяки — отдельно, подобно тем, пресловутым «котлетам с муxами». )

25

(Почему?)

26

(Домой. На словацкий манер.)

27

(Не нравится чехословацкое пиво?)

28

(Возьмите это)