Светя другим

Владарг Дельсат, 2023

Что, если описанный мир станет реальным? Маленькая Ира, умирающая в хосписе, оказывается в теле главной героини собственной книги. Теперь юной создательнице предстоит пережить все испытания, которые она придумала для своих персонажей. Есть и хорошая новость: верный друг поможет девочке справиться и с новым телом, и с новой реальностью. Вот только герои еще не знают, насколько новый мир, созданный Ирой, непредсказуем и опасен.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Светя другим предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава вторая

Глава четвёртая →

Глава третья

Ирочка

Я открываю глаза и вижу его. Передо мной стоит мальчик. Он в точности такой, каким я себе его представляла — такие же светлые волосы и голубые глаза, в которых видно беспокойство. Он худенький, но какой-то близкий, хотя, возможно, это мне кажется, потому что я устала быть одна. Можно, он будет моим… другом?

Я понимаю, что это он мне только что приподнимал кровать, отчего сразу стало легче дышаться, и что-то делал с руками, боль в которых сейчас почти исчезла. Он, наверное, волшебник? Или ангел, которого мне послали, чтобы проводить… Ведь я же умираю.

— Ты пришёл, чтобы проводить меня? — тихо спрашиваю его, потому что мне как-то очень трудно говорить.

— Испугалась, малышка, — отвечает он мне, как-то очень ласково погладив.

И я… Я тянусь к этой руке, такой доброй, ласковой… Я тянусь всем телом, не в силах, да и не желая сдерживаться. Мне хочется, чтобы эта ласка длилась вечно. И он это понимает, продолжая меня гладить и как-то очень по-доброму смотреть в глаза. Мне кажется, что такого у меня никогда не было. Просто вообще никогда, пока не пришёл он.

— Что с ней? — слышу я чей-то голос. Это, кажется, взрослый, но я его не боюсь, ведь меня гладит он. Я больше ничего не боюсь, кроме того, что он исчезнет.

— Людская жестокость, — вздыхает мальчик. — Да и заканчивалась она, вот и испугалась, маленькая.

Господи, сколько ласки в его голосе! Он сам чуть покачивается, наверное, устал совсем. Значит, мне пора уже, но я не хочу закрывать глаза. Может быть, он останется со мной… там? Ну хоть на чуть-чуть! Кажется, я сейчас буду плакать…

— Ну что ты, малышка, — по-прежнему ласково говорит он, осторожно обнимая меня. Я не выдерживаю и плачу. Просто не могу выдержать этого тепла, эмоции захлёстывают, как будто я тону в них, поэтому плачу.

— Вы бы полицию известили, — говорит этот волшебный мальчик кому-то. — Похоже, её именно убить пытались.

— Известили уже, — вздыхает незнакомый мужчина. — Смотрю на тебя — вижу мальчишку, закрываю глаза — слышу опытного врача. Не дай бог, психиатру попадусь.

— У неё родственники есть? — интересуется волшебный мальчик.

— Есть, конечно, в отличие от тебя, — голос приближается, надо мной появляется какое-то усатое лицо, отчего я вцепляюсь в руку мальчика, потому что вдруг становится страшно, что его отнимут.

— Тише, маленькая, тише, — говорит мне он. — Никто меня не заберёт, всё будет хорошо.

Мальчик как будто читает мои мысли, значит, он действительно ангел. Разве может быть иначе? Ведь это же он. Я закрываю глаза, потому что с ним я готова умереть. Главное, чтобы был он.

— Что-то неладно у неё… — задумчиво говорит ангел. — Учитывая состояние суставов, могли обвинять в симуляции.

— Ты бы лёг, парень, — произносит усатый мужчина, видимо, врач. — Сам едва стоишь.

— Aliis inserviendo consumor²², — абсолютно непонятно говорит ангел. — Пишите, коллега: синдром Элерса-Данлоса, навскидку — тип гипермобильный. С тридцать шестого года известен, между прочим, а детей по-прежнему заставляют проходить через боль!

— Ничего себе… — шепчет врач, а мальчик что-то делает со мной, я не понимаю, что именно.

— Мать моя, педиатрия! — восклицает ангел. — Вы только посмотрите, вот здесь, видите?

— Сядь хотя бы, — просит взрослый, что-то подвозя. — Ты же синий уже.

— Ну, не настолько я синий, — хмыкает ангел. — Родителей напугать до непроизвольного мочеиспускания! Молекулярная диагностика у вас водится?

Дальше они начинают говорить непонятными мне словами, а я просто смотрю на него, смотрю и всей душой не хочу, чтобы он уходил. Ангел всё понимает, ведь он же ангел. Он сидит уже рядом с моей кроватью и гладит меня, а я тянусь к нему.

В комнату опять кто-то входит, я слышу открывшуюся дверь и вцепляюсь в моего ангела руками как могу сильно. Потому что сейчас же разлучат, а я не хочу, не хочу, не хочу!

— Почему девочка плачет? — интересуется женский голос.

— Боится она, — отвечает ей врач. — В пацана намертво вцепилась, ты только посмотри, как она на его ласку реагирует!

— Девочка… Моника, правильно? — обращается ко мне тот же голос, но женщину я не вижу, потому что зажмурилась от страха. — Не надо бояться, мальчик не исчезнет.

— Запечатлелась она, похоже, — сообщает ангел. — Что-то совсем неладное в школе было, да и дома, похоже…

Женщина что-то говорит о сумасшедшем доме, но ничего плохого не делает, поэтому я осторожно открываю глаза. Мой ангел всё ещё улыбается мне. И гладит… Тут я вижу эту женщину — она полненькая, черноволосая с каким-то вытянутым лицом. Она что-то делает с ним, но ангел спокоен, значит, и мне надо быть. Он лучше знает, как правильно.

— Очень неплохо выглядите, молодой человек, — наконец, говорит она ему. — После утопления это редкость. Но вы держитесь прекрасно, Юрген.

Юрген? Ну, конечно же, Юрген! Как же ещё могут звать ангела? Я же сама придумала хорошего такого мальчика, конечно же, он стал ангелом! Значит, если он ангел, то, возможно, будет и Грасвангталь? С чудесным директором и очень добрыми учителями?

Когда мне было ещё не так плохо, я случайно увидела книгу о больной девочке. У неё был не лейкоз, а очень маленькое сердце, поэтому она постоянно умирала, как я. Мне очень понравилась и книга, и мальчик, который там был, и школа колдовская. Добрая-предобрая! Вот я в своей истории тоже хотела… Но не успела… Наверное, плохо в своей книге использовать чужое, но мне так хотелось…

— Строго говоря, утопления не произошло, — поправляет женщину ангел. — Произошла аспирация дерьма с последующим спазмом, так как бронхи возражают против такого способа купания в этом самом.

— Родители врачи? — сразу же интересуется она. — Очень у вас, Юрген, слог такой, характерный.

— Он сирота, — сообщает врач, ну, который мужчина. — И к опекунам уже есть вопросы и у полиции, и у югендамта.

Женщина говорит, что ей интересно, но прогонять ангела не хочет, а хочет, чтобы мы не умирали вдвоём. Я согласна умирать, если ангела не заберут, о чём и говорю, а он говорит, что умирать нельзя, а то в угол положит. Я соглашаюсь не умирать, если он будет.

— Ноги не отвечают совсем, — тихо говорит ангел докторам, они становятся серьёзными и что-то со мной делают. Ну, наклоняются, шевелят руками, но я ничего не чувствую. — Так бывает, если напугать, — добавляет он.

Взрослые начинают совещаться, время от времени ангел непонятно для меня комментирует, а они соглашаются. Я чувствую усталость, но боюсь закрыть глаза, а он…

Доктор Влад

Глядя в монитор, я напрягаюсь, продолжая ласково улыбаться застывшему на грани ребёнку. Что-то странное с ней творится, не должна она так стремиться «на ту сторону». Значит, что-то я упустил, и сейчас будет много интересной работы.

— Укладку сюда, — спокойным голосом прошу я.

Коллега реагирует правильно, а вот дама тормозит. Я краем глаза смотрю на очень интересную аритмию на мониторе, понимая, что танцы будут. На мониторе картинка, характерная такая. Я подобное у онкологических после химии²³ видел, а вот у СЭДовцев²⁴ — как раз нет.

— Что там? — так же спокойно спрашивает коллега. Я встаю из коляски, которую мне вместо стула выдали.

— Длинный ку-тэ²⁵, — сообщаю я. — Не спать! — командую ребёнку и продолжаю. — Интересный очень. А сейчас будет пируэт²⁶ и танцы. Сульфат магния²⁷ набери-ка.

— Какие танцы? — не понимает меня женщина, застыв посреди комнаты, а я нашариваю в укладке АМБУ²⁸, ибо есть у меня предчувствие.

Мы доверяем предчувствиям, верим в приметы, стараемся не поминать смерть. Для детей, стоящих на самом краю Бездны, важно многое, а толика везения нужна всем, даже нам. Особенно нам.

— Ламбада, — мрачно отвечаю я, потому что девочка перестаёт дышать.

На мониторе — ожидаемая картина, то есть пируэтная тахикардия, но вот апноэ²⁹ с ней не вяжется никак. Не ребёнок, а загадка. Думать будем потом, а сейчас нужно откачать. Вот я и качаю, пока коллега колет, что положено. Ситуация, в общем-то рутинная, и я просто знаю, что всё будет хорошо. Но одновременно с первым самостоятельным вздохом ребёнка кто-то неумный хватает меня за плечо.

— А ну отойди от неё! — кричит это неудачное потомство макак, сразу же получая от меня пинок ногой — назад, куда попало. Судя по стону, попало хорошо.

— Почему посторонние в боксе? — привычно рычу я. — Убрать и продезинфицировать!

Девочка открывает свои светло-карие глаза, будто солнцем подсвеченные, глядя на меня так, как смотрят на святых. Не в первый раз я вижу такие взгляды, реанимация — такое место…

— Ну что, дышать будем? — интересуюсь я.

Судьба постороннего меня не интересует, даже если мой пинок попал очень хорошо. До тестикул вряд ли достал, а что-то ему сломать у меня сил не хватит сейчас. А жаль, потому что нужно быть полным орангутангом, чтобы лезть к врачу во время мероприятий по спасению жизни.

— Будем, — шепчет девочка, сразу же хватая меня за руку.

Я устало опускаюсь в коляску и оглядываюсь. Женщина что-то объясняет двоим взрослым, шокировано смотрящим на меня. Один из них, наверное, и есть тот самый результат порочной связи макаки с гориллой, по божьему попустительству давшей потомство. Гляжу в монитор — картина изменилась, и опять непонятно. Не должна она такой быть, все мои знания о медицине возражают.

— А кардиограф у нас есть? — интересуюсь я у коллеги. Ну, а кто их знает, может, они только на монитор полагаются?

— Грудные хочешь посмотреть, — понятливо кивает он. — Я тоже не против… М-да… Всё-таки, странный ты парень.

— Все мы странные, пока не бьют, — меланхолично пожимаю я плечами. — Волоки кардиограф, поглазеем.

— Что там, Дитер? — подаёт голос женщина.

— Вытащил её парень, — ошарашенно отвечает реаниматолог.

Вот мне интересно, почему мне это позволяется? Я бы такого умника связал бы и в койку положил, чтобы под руку не лез. А тут — принимают, как будто я свой. Забава, что ли, подсуетилась?

Скашиваю глаза в анамнез³⁰, принесённый женщиной. Ничего неожиданного — симуляция, психосоматика… Отдельных коллег нужно бы на кол, но нельзя, Германия. У нас нельзя сказать коллеге правду в лицо — неколлегиально, значит. А-та-та сделать могут и по попе дать. А по попе не нравится никому, я точно знаю.

Устала малышка, но спать боится. Почему боится — понятно, раз запечатлелась. Всё же необычно это, чтобы так сходу, да и аритмия не самая обыкновенная… Ладно, сейчас её сначала успокою, потом историю вдумчиво почитаю.

— Юрген, — подходит ко мне коллега женского пола. — Это родители Моники, не бей их больше, пожалуйста.

Веселится она, по голосу слышу. Оглядываюсь на взрослых, имеющих очень бледный вид. На фоне стены ещё не прячутся, но уже где-то близко. Качество пугания, навскидку, на двоечку³¹, то есть они вполне готовы к адекватному разговору.

— Сейчас наша Моника закроет глазки и немножко поспит, — киваю я коллеге, показывая, что принял к сведению. — Нужно отдохнуть моей хорошей.

— А ты не пропадёшь? — жалобно спрашивает меня девочка. Краем глаза замечаю, что родитель Моники вздрагивает от тех интонаций, что звучат в голосе дочери. Эх, маленькая…

— Ни за что, — улыбаюсь я ей. — Давай закроем глазки… — Я напеваю ей русскую, очень старую колыбельную. Можно сказать, погодок её синдрома³². — Спят медведи и слоны… — замечаю, что родителей буквально затыкают. Это правильно. Хватит нам танцев.

Девочка успокоенно засыпает. Интересно, почудилось мне удивление в её глазах, когда я запел, или нет? Надо будет об этом подумать. Потом подумаю, а пока засыпай, моя маленькая, засыпай. Монике очень нужно отдохнуть, утомилась она, пока мне тут цыганочку с выходом устраивала. Сейчас уснёт, я проверю сатурацию и…

Разворачиваюсь в коляске к родителям ребёнка, внимательно смотрю им в глаза — женщине и мужчине, не верившим собственному ребёнку. Взрослым людям, обязанным всегда быть на стороне дочери. Тем, кто обрёк её на жизнь, полную боли, на издевательства и остановку в школе. Всё, накрутил себя, готов общаться.

— Болезнь вашей дочери, — не давая им раскрыть рта, давя интонациями, начинаю я, — относится к категории редких.

Я читаю привычную лекцию, не давая себя прервать, и вижу, что нехорошо становится даже коллегам, сообразившим, как нам всем в действительности повезло. Ну, и заодно пугать поучатся, а то что это за детский сад? Сорок минут лекция, несмотря даже на то, что после аспирации разговаривается грустно. Но ничего, мы сильные, мы сможем. А я ещё и зол на вот того — потомка макаки, который пытался мне помешать спасать ребёнка. Заказывали — получите!

Вот это правильная бледность — с синевой. Можно сказать, знак качества, как в Советском Союзе. Там — звезда, тут — синева, все счастливы. Они уже готовы к конструктивной беседе.

— Моника… она… я… — женщина, мать ребёнка, рыдает. Честно рыдает, не на публику, значит, любит девочку, и у Моники есть шанс.

— Моника не ходит, — говорю я ей. — После смерти такое бывает, — сейчас надо называть вещи своими именами, потому что «дикари-с, не поймут-с»³³. — Ваша задача — обеспечить её теплом, поддержкой и пониманием.

Всё, оба готовы. В этот момент я понимаю, что о себе тоже следовало позаботиться, потому что голова начинает кружиться очень уж активно. Вот будет юмор, если я в обморок бухнусь.

Глава четвёртая →

← Глава вторая