Светя другим

Владарг Дельсат, 2023

Что, если описанный мир станет реальным? Маленькая Ира, умирающая в хосписе, оказывается в теле главной героини собственной книги. Теперь юной создательнице предстоит пережить все испытания, которые она придумала для своих персонажей. Есть и хорошая новость: верный друг поможет девочке справиться и с новым телом, и с новой реальностью. Вот только герои еще не знают, насколько новый мир, созданный Ирой, непредсказуем и опасен.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Светя другим предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава первая

Глава третья →

Глава вторая

Ирочка

Боль исчезает как-то вмиг. Ну, не полностью исчезает, но теперь я её могу терпеть без того, чтобы выть. Странным кажется только место, где она остаётся — руки и грудь, там у меня ещё не болело, хотя должно было, наверное. Ну вот, теперь болит, я рада?

Над головой истошно, но незнакомо воет сирена, и мою кровать потряхивает. Меня везут? Куда? Кто? Я что, не умерла?

— Есть пульс, — слышу я чей-то голос. — Остановка девяносто две секунды, известите больницу.

Тут только я понимаю, что голос говорит не по-русски, но, тем не менее, я его отлично понимаю. Что со мной? Где я? Надо открыть глаза, просто очень-очень надо!

Уговаривая себя так, я открываю глаза. Наблюдаю белый потолок, от которого доносится сирена, значит, это крыша. Изо всех сил пытаюсь оглядеться, но почему-то не могу — голова не шевелится, а глаза затуманенные, и взгляд не достаёт. Боль по-прежнему несильная, как после укола, что меня удивляет.

— Моника Шульц, тринадцать лет, — начинает явно диктовать тот же мужской голос. — Внезапная остановка дыхания в школе, на момент прибытия бригады сердечной деятельности не наблюдалось, в школе помощь не оказывалась.

Как он меня назвал? Моника? Но ведь меня Ирой зовут… Или… уже нет? Могла ли я умереть и стать «попаданкой»? Наверное, могла, но тогда как узнать, где я?

— Ещё и полицию надо известить, — устало говорит другой голос. — Как думаешь, отчего она?

— Тут и думать нечего, — отвечает ему первый, — Видишь, на шее? Испугали девчонку сильно, травля, по-видимому. Так что полиция однозначно.

— Как только выжила… — вздыхает второй, и я вижу появившегося прямо передо мной мужчину в красной одежде, на которой написано «Служба спасения». На лице у него очки и усики, а всё остальное расплывается. — Ну что, не будешь больше умирать?

— Я постараюсь… — тихо отвечаю ему и замираю, потому что говорю тоже не по-русски. Что это за язык? — А я уже больная или ещё симулянтка? — спрашиваю у мужчины, наверное, врача.

Нужно же как-то установить свой статус, правильно? Если я ещё симулянтка, то понятно, почему в школе такое случилось, а если уже нет, то, значит, скоро умру. Не хочу умирать… Это так больно оказалось, просто до слёз больно. Но всё-таки где я? Вот бы я в свою историю бы попала! Хотя… Там я тоже должна быть больной, хоть и не смертельно… Но зато мальчик же будет! Я не буду одна… Так страшно быть одной, просто до жути страшно…

— Сообщают, что в той же школе аналогичный случай, хотя там уже полиция, — задумчивым голосом говорит тот, который наклонялся ко мне. — Мальчишку пытались в унитазе утопить. Как-то не очень это нормально для приличной школы…

— Ага, как в том фильме было… — я слышу в голосе врача улыбку. — Их всех прокляли!

Мужчины не очень весело смеются, а я задумываюсь. Может быть, этот мальчишка тоже «попаданец», как я? Интересно, каково ему будет? Я уже почти удостоверилась, что попала — только не знаю куда. Да я даже, как язык называется, не знаю!

В этот момент машина останавливается, через мгновение открываются задние двери — я их вижу, и меня вывозят из машины куда-то в белое красивое здание, совсем на наши больницы не похожее. Доктора не бегут, везут очень осторожно, значит… Я не знаю, что это значит.

Стараюсь расслабиться, потому что от меня всё равно ничего не зависит. Надеюсь, что хотя бы психиатру не отдадут. Психиатр — это приговор, поэтому в прошлый раз меня лечить начали только тогда, когда уже поздно было. Если будет психиатр — ничего ему не скажу. Пусть хоть режут!

— Девушка, тринадцать лет, девственна… — слышу я краем уха. Интересно, а это им зачем?

Меня осматривают, ощупывают, мне даже кажется, что я немного чувствую ноги, но это, конечно, не так. Я же знаю, что не могу их чувствовать. Очень хочется стать маленькой-маленькой, просто очень, но я знаю — это невозможно. Придётся так умирать… А вот была бы я в своей истории, меня бы в школу пригласили. Магическую, вот! Но я же сказку не дописала, поэтому вряд ли туда возможно попадание, правильно?

— Рефлексы отсутствуют, судя по всему, последствия… — не знаю, о чём это говорят. Интересно, моя здешняя мама так же от меня отвернётся? Жаль, если так будет, всё-таки умирать в одиночестве очень грустно.

Интересно, отчего так болят руки, что я ими и двинуть особо не могу? Пару раз пробую, но больше не хочу, боль почти такая, как в моей уже прошлой жизни, но концентрируется только в руках. Интересно, конечно, но приходится расслаблять. Тут меня буквально ударяет понимание: если руки болят, то я писать не смогу! Но я хочу писать, мне это надо, а то совсем плохо будет. Хныкательно мне как-то…

— Судя по всему, выраженный суставной синдром, — слышу я. — Видите, как лежат руки? Это не отсимулируешь, такое знать ей неоткуда.

Это что?.. Мне что? Мне поверили? Кажется тот, кто говорит, видит, что я поражена. Он гладит меня по голове — и это так приятно, что я тянусь за этой ласковой рукой, даже привстаю, чтобы со стоном снова упасть обратно.

— Испугалась малышка, — констатирует кто-то. — Родителей известили?

Мне становится трудно дышать, я слышу какой-то звон вокруг, потом писк, почему-то сразу становится так холодно, что просто невозможно не дрожать, и я проваливаюсь во тьму. Очень холодно и страшно в этой тьме, просто до ужаса страшно. Я опять умерла?

— Ну, ну, не умирать, — слышу я сквозь звон. — Нестабильна девочка…

— Болевой шок напоминает… — звуки пытаются пропасть, исчезнуть, но будто что-то им этого не даёт. — А с мальчишкой что?

Дышать становится легче, я с трудом вдыхаю, пытаясь надышаться. Это так сложно, что просто не сказать, как. При этом я слышу разговор двоих — врачей, наверное. Перед глазами темно, я ничего не вижу, но стараюсь не паниковать. Сначала надо выжить, потом… Потом будет потом.

— В унитазе утопили и избили, — отвечает ему коллега. — А у нас палат свободных нет.

— Давай сюда, — слышу я вздох. — Ей пока всё равно, не понимаю, что происходит.

У меня будет сосед. Это очень хорошо, может быть, мы даже сможем немножко подружить, пока я не умру? Ну, если ему не будет неприятно со мной дружить. Я задумываюсь о том, как правильно дружить, поэтому забываю, что умираю. Внезапно становится легче дышать и скачком отступает ледяная бездна, на что доктора реагируют сразу же и одобрительно. Значит, пока поживу.

Доктор Влад

Тот факт, что я оказываюсь на зелёной полянке, окружённой густым лесом, меня не удивляет. Неподалеку от меня переливается радужным светом плёнка проекции мира. Разумеется, я узнаю её, ведь я же сам придумал это когда-то. Ну, а совсем рядом со мной стоит голыми ступнями на траве егоза Забава по прозвищу Тринадцатая. Сейчас она морщит лобик — думает, значит.

— Тебя дети называют ангелом, — задумчиво произносит она.

Скажем, не только меня, а всех реаниматологов. Свет идёт сзади и сверху — создаёт ощущение нимба вокруг головы врача, склонившегося над пациентом, поэтому только что очнувшиеся дети так и воспринимают.

— Это потому, что свет так падает, — объясняю я ребёнку.

— Не только поэтому, — улыбается Забава. — Ты — хороший, поэтому я расскажу тебе немного об этом мире.

— Вот это хорошая мысль, — отвечаю ей, потянувшись, чтобы погладить.

— Этот мир — целительский, — говорит девочка, подходя поближе, чтобы мне было удобно её гладить. — Ну, как у Арии¹³. Целители по воле Магии есть, нужно дать клятву — и будет тебе сразу.

— Какую клятву? — интересуюсь я у Забавы.

— Любую докторскую, — сообщает она мне. — В которую сам веришь, а Магия решит, только ты не пугайся, она маленькая ещё. Творец этого мира творила его всей собой, но ей было больно.

— Из-за того, что творила? — не понимаю я.

— Нет, она больная была, — вздыхает малышка. — Творила мир и умирала от ми-ело-лей-ко-за, — едва осилила сложное слово девочка лет четырёх на вид.

Миелолейкоз — это сурово и без вариантов. Учитывая, что Творец именно «умирала», то, во-первых, это девочка, а во-вторых, сюрпризов можно ожидать, сколько угодно.

— А для чего она сделала этот мир? — интересуюсь уже я.

— Она очень хотела, чтобы у неё был хоть кто-нибудь… — вот эта фраза бьёт, как молотком в лоб. Девочка, похоже, умирала в хосписе, всеми оставленная, по её мнению. Очень плохая новость, честно говоря. — А теперь ты иди, доктор Ангел…

Окружающая меня действительность меркнет, чтобы в следующий миг смениться привычным истошным воем. Так у нас только скорые воют. Ну, спасательные службы¹⁴. При этом меня слегка качает, а сирена не унимается. Вывод — везут не ко мне, а конкретно меня. Уже интересно.

Учитывая Забаву и её слова, она меня поселила в мальчика, «почти умершего». Судя по экстренности, таки да, почти — трупы под сиреной не возят, они никуда уже не спешат. И что это с ребёнком сотворили-то? По ощущениям сказать трудно, памяти у него нет, что говорит об очень многих вещах, список — отсюда и до Марса. Во рту привкус такой… хм…

— Ну, можно сказать, стабилизировался, — с сомнением в голосе произнёс медик. А кем он ещё может быть? — Ты меня слышишь? — говорим по-немецки, уже хорошо.

— Слышу, — сообщаю я на том же языке, естественно. Я немецкий доктор, хоть и с советским прошлым. — Меня что, в говне топили? От чего я?

— Не совсем, но где-то близко, — несколько удивлённо произносит… ну, скажем, коллега¹⁵. — Что-то помнишь?

— Ну, судя по ощущениям, я закончился¹⁶, — говорю я ему. — И, судя по послевкусию, от аспирации, так?

— Вопрос снят, — уведомил он меня и надолго замолчал.

Я же недоумеваю — что его так удивило? Меня сейчас интересуют вещи приземлённые — возраст, рост, вес, пол свой я уже определил. Во-первых, Тринадцатая сказала, а, во-вторых, рукой. Потому что доверие — это хорошо, но контроль — лучше¹⁷. Ладно, едем так едем, подождём сведений со стороны.

— Коллега, — привычно обращаюсь я. — Зовут-то меня как?

— Юрген Вагнер тебя зовут, — уже совсем шокированным голосом отвечает мне медик. — Какая-то избирательная у тебя амнезия.

— Так закончился же я, — спокойно сообщаю ему. — Вот и началась фантастика, вам ли не знать?

— Это точно, — судя по звуку, он садится в кресло, стоящее напротив каталки. — Двенадцатилетний мальчишка свободно использует специфическую терминологию, — жалуется он кому-то. — Что ж я съел-то такое странное?

Двенадцать лет. Мальчик. Германия. Не хочу!

Не хочу школу, гимназию, университет, хочу обратно в отделение! Кстати, учитывая Забаву и двенадцатилетие, то будет мне, похоже, что-то несмешное к осени. Магическая какая-нибудь школа… Так как мы не в моей истории, то классического моего непроизносимого¹⁸ названия школы можно не ожидать.

Подъезжаем к больнице, очень характерно подпрыгиваем на эстакаде, мне ли не знать… М-да… Сейчас мы остановимся, меня поволокут в интенсивку¹⁹, раз я недавно заканчивался, пока ничего интересного не будет, есть время подумать. Итак, меня утопили в сортире. Надо сказать, что именно в этом смысле в говне меня пытались утопить впервые, так сказать, тоже опыт. По какой причине — сказать трудно, память сохранилась фрагментарно. То есть моя-то — в полном объёме, а вот того, кем я стал — только статичные картинки. Значит, опыт будем нарабатывать в процессе.

Забава сказала, что мир целительский, это уже наводит на размышления, а уж сообщение о том, что «по воле Магии» — очень толстый намёк, потому что такое было, кажется, только у меня. В смысле — великие силы одушевлённые. А может, и не только у меня, но хочется думать, что только.

Интересно, куда это меня тащат? Замечаю, что затаскивают в уже обитаемую палату. Это вдвойне интересно, потому что не принято. Настолько, что ли, грустно? Или просто наплыв? Ладно, это не моё дело, надо на соседа посмотреть.

Судя по волосам — это соседка, поэтому непонятно вдвойне. Так совсем не принято, нам же не по пять лет! Загадки какие-то странные, кстати. А что нам мониторы показывают? А показывают они нам, что девочке больно и дышится грустно. Что нужно делать? Правильно.

Кряхтя, поднимаюсь. Ох, грехи мои тяжкие… После остановки подниматься грустно, странно, что вообще могу. Но девчонке надо помочь, хоть ползком, потому что она так сама себя дестабилизирует, и будут танцы. Как здесь танцуют, я не в курсе, но вот девчонке это точно не надо.

— Ты куда? — слышится голос с озадаченными интонациями. Слона-то я и не приметил. Хочется ответить в рифму, но не буду.

— Девчонке головную часть поднять надо и руки зафиксировать, точнее… хм… — я приглядываюсь, подходя поближе, хотя меня штормит. — Лучезапястные, похоже, — и тут я оборачиваюсь на говорящего.

Судя по цвету бэйджа²⁰, я наблюдаю врача примерно в третьей стадии удивления. То есть необратимые изменения формы тела ещё не наступают, но уже связно говорить он не может. Ладно, потом разберёмся.

Подхожу к кровати, которая выглядит староватой. Годах в девяностых такие были, но пульт у всех примерно одинаков, так что спокойно поднимаю изголовье, затем оглядываюсь в поисках фиксирующего бинта. Это реанимация, здесь всё есть, надо только знать, где. А у меня опыта… В общем, нахожу бинт, аккуратно фиксирую суставы «на карандаш»²¹, потому что шину не обнаруживаю.

— Хотя ей бы бандажи, — объясняю я коллеге. — У неё боль в районе восьмёрки, что при коллагенозах штука обыкновенная.

— Я сплю, — констатирует коллега. — Или съел что-то не то.

— Сделать вам промывание «в два конца»? — светски интересуюсь я, на что доктор просто садится на стул, ошарашенно глядя на меня.

— Ты откуда всё это знаешь? — тихо интересуется он.

— Ну как же… — и я начинаю перечислять предметы покурсово. Издеваюсь, конечно. Ребёнок я, или погулять вышел? Коллега явно хочет в обморок, но в этот миг открывает глаза девочка.

Глава третья →

← Глава первая