Светя другим

Владарг Дельсат, 2023

Что, если описанный мир станет реальным? Маленькая Ира, умирающая в хосписе, оказывается в теле главной героини собственной книги. Теперь юной создательнице предстоит пережить все испытания, которые она придумала для своих персонажей. Есть и хорошая новость: верный друг поможет девочке справиться и с новым телом, и с новой реальностью. Вот только герои еще не знают, насколько новый мир, созданный Ирой, непредсказуем и опасен.

Глава четвёртая

Ирочка

Просыпаюсь внезапно. В душе какая-то непонятная тревога. Рядом с моей кроватью двое взрослых, но нет ангела. Куда исчез он? Куда? Почему его нет рядом? Нас разлучили, пока я спала! Я не хочу без него, не хочу!

— Тише, тише, Моника, — надо мной появляется озабоченное лицо врача. — Здесь Юрген, вот, посмотри, он никуда не делся.

Но я не верю, меня точно хотят обмануть! В этот момент что-то начинает прерывисто гудеть, а в следующее мгновение рядом появляется ангел. Он очень бледный, но он есть! И я успокаиваюсь, потому что это же он.

— Она не хочет жить без него, — слышу я женский голос, а смотрю только на ангела. Всё неважно, главное, что есть он.

— Ну, чего ты, маленькая? — произносит мой ангел. — Не надо так пугаться, я никуда от тебя не денусь.

— Тебя не заберут? — наверное, у меня очень жалобный голос, но я так боюсь…

— Никто меня не заберёт, — вздыхает Юрген. — А если ты будешь так пугаться, то будет нехорошо. А «нехорошо» нам не надо… Коляску дайте, — просит он кого-то.

— А можно… — я боюсь, что откажут, поэтому запинаюсь. — Можно, ты рядом… ну… ляжешь?

— Пусть, — говорит какой-то мужчина, чей голос мне знаком, но я не помню, кто это. — Если ей это так нужно, пусть. Лишь бы жила…

— У меня девочки не умирают, — хмыкает мой ангел, но бледнеет ещё сильнее, поэтому, наверное, его укладывают рядом со мной.

И мне вдруг становится так спокойно, как будто это всё, что мне в жизни надо было. Я некоторое время борюсь с собой, но потом обнимаю его, притягивая к себе, и кладу голову ему на грудь. Сердце моего ангела стучит так спокойно, а мне так хорошо, что я снова, кажется, засыпаю. Ни за что на свете не соглашусь с ним расстаться. Я на всё согласна, лишь бы был он…

Мне ничего не снится, а просыпаюсь я спокойной. Мне легко дышится, руки почти не болят, а ухом я по-прежнему слышу размеренное «тук-тук-тук» сердца моего ангела. Я, наверное, жуткая эгоистка, но я просто не хочу быть без него. Не хочу — и всё. Его рука вдруг начинает двигаться и обнимает меня. Хочется мурлыкать, но я не умею, а жаль, сейчас бы помурлыкала, как кошка, от его тепла.

— Проснулась, маленькая, — ласково произносит он, а я слышу всхлип где-то рядом.

Надо мной снова появляются взрослые. Мужчина и женщина. Что-то внутри меня тянется к ним, одновременно боясь этих двоих, но вот кто они, я не знаю. Может быть, они хорошие? Я смелая, потому что ангел рядом, он меня точно защитит от всех нехороших людей, я знаю.

— Как ты себя чувствуешь, доченька? — спрашивает меня женщина. Значит, это моя мама? Интересно, она добрая или злая?

— Хорошо, — отвечаю ей. — Потому что ангел со мной.

— Ангел? — удивляется она, а мой ангел вздыхает.

— Многие врачей реанимации так называют, — спокойным голосом объясняет он. — Потому что свет лампы так падает, что возникает ощущение ореола, понимаете?

— Ангел… — шепчет моя мама, кажется, она о чём-то думает. — Прости нас, доченька, за то, что не поверили тебе.

Вот тут я замираю, потому что не знаю, как реагировать на эту фразу, а он гладит меня, поэтому я просто киваю. Говорить мне ещё почему-то сложно. Надо будет ангела спросить, почему так. Интересно, а это действительно мама?

— Это твоя мама, Моника, — говорит мне мой ангел. — Ты её можешь сразу не вспомнить, но это твоя мама, она больше не будет называть тебя симулянткой.

— Она мне верит теперь? — спрашиваю его, на что Юрген просто кивает.

— Я верю тебе, доченька, — подтверждает мама. Я её всё равно немного боюсь, потому что она же может меня разлучить с ним.

— А что у него с опекунами?, — слышу я мужской голос. Он мне знаком, значит, это, наверное, папа?

— Арестованы его опекуны, — вздыхает ещё кто-то. — Так что технически преград нет, а бумагу мы дадим.

Над кроватью появляется уже знакомый мне мужчина. Он обнимает маму, прижимая её к себе, значит, это точно папа. Некоторое время он смотрит на меня, я немного пугаюсь и прижимаюсь к ангелу.

— Ты не будешь возражать против нашей опеки? — интересуется папа.

— Не буду, — улыбается Юрген. — Она же без меня не выживет.

— Хм… — папа обдумывает некоторое время то, что сказал мой ангел. — Но у тебя же своя жизнь?

— Ничего нет важнее жизни этого котёночка, — очень ласково произносит Юрген, а я чувствую, что сейчас заплачу.

— Мне кажется, что я стала маленькой, — жалуюсь ему, потому что действительно кажется. Мне хочется просто спрятаться, и чтобы был он.

— Это нормально, котёнок, — мне так тепло оттого, что он меня так называет, просто не сказать, как.

— Сейчас будем кушать, — предупреждает меня мой ангел.

И действительно, приносят поднос и тарелки, он садится и что-то делает с кроватью, отчего она поднимает меня, заставляя садиться. Юрген располагается лицом ко мне, а я готовлюсь к боли. Сейчас будет больно, я это просто знаю, потому что опыт уже есть. В последнюю неделю в хосписе я и поесть нормально не могла, так больно было. Но теперь-то я могу, хотя руки явно против. Я справлюсь, главное, чтобы он был, а боль — это привычно. Сейчас возьму себя в руки и покушаю.

— Вот летит волшебник к Монике… — слышу я.

Удивлённо вскинув глаза на ангела, обнаруживаю ложку почти у самых моих губ. В ложке каша, но мне всё равно, хоть гвозди! Меня кормит мой ангел! С ложечки! Это просто невероятно!

— Важно следить за дыханием, — произносит он. — Давать на выдохе, не дай Асклепий, аспирация. Для неё она очень опасна. Сейчас я покормлю нашего котёнка, а в следующий раз попробуете вы.

Я вижу, что мама внимательно слушает моего ангела, и это правильно, ведь он же ангел. Я послушно ем, хотя каша какая-то пресная, но мне действительно всё равно, ведь меня же кормит Юрген. Я обещаю, что буду самой послушной на свете девочкой, только бы его не отняли!

— Умница какая у нас Моника, — говорит мой ангел. — Так хорошо кушает.

— Ну, это же ты, — отвечаю ему. — А я хорошая?

— Ты самая лучшая, — гладит он меня по голове, а я просто наслаждаюсь этим.

Мама опять всхлипывает. Интересно, а почему она всхлипывает, ведь всё же хорошо? У меня есть ангел, и пока он есть, я не умру. Главное, что он есть, остальное всё неважно. Ой, у меня же ножки не ходят, а вдруг меня выкинут опять в хоспис? Что тогда будет? Если он будет — то не страшно, а если нет — то я просто умру, и всё. Поэтому нечего нервничать, а то ангел ругаться будет. Вот.

Доктор Влад

Моника, ожидаемо, родителей не помнит. После остановки, вообще говоря, и не такое бывает. Мозг — штука тонкая. Вот меня штормит — это нехорошо, но на сигнал монитора взлетел, как молодой. Впрочем, я сейчас как раз молодой — двенадцать лет. То есть школа, универ — всё по новой. Ладно, разберёмся.

— Ничего себе, у тебя рефлексы, — замечает коллега с невыясненным пока именем. На нём, конечно, написано³⁴, но я всё время другим занят — то Монику откачиваю, то сам в обморок падаю.

— Не мы такие, жизнь такая, — привычно отшучиваюсь и спешу к ребёнку.

По возрасту она моя ровесница, между прочим, даже, может, чуть постарше, но я педиатр, а педиатр, как говаривал наш профессор, это диагноз. Так что, пока воспринимаю девочку больше пациенткой, хотя организм говорит, что девочка ему нравится. Мозг пока с этой идеей не свыкся, ну да это дело наживное.

Забралась мне на грудь и уснула. То есть у нас две новости: во-первых, запечатлелась она насмерть, что монитор и продемонстрировал, то есть без меня не сможет, а во-вторых, что-то не сходится. Родители у неё, конечно, с тараканами, но вот чтобы прямо так — не похоже, а реагирует ребёнок, как дитя войны. Потерявшие всё и всех дети именно так себя и ведут. То есть загадка.

Учитывая, правда, кто и в каком состоянии, по словам Забавы, творил этот мир, сюрпризы ещё будут. И не факт, что хорошие, потому что боль — она вдохновение не заменяет. Это, кстати, может подождать, а вот что подождать не может, так это объяснения.

— Ноги не работают, то есть проблема, скорей всего, в голове, — объясняю я кивающему коллеге. — Это мы рано или поздно решим. Непонятно, откуда длинный ку-тэ, у родителей же нет?

— Нет, — качает головой местный доктор. — А вот гипермобильность у матери прослеживается.

— Значит… — вздыхаю.

Синдром у детей от родительского отличаться может, так что будет нам развлечение — найти причину. Так себе развлечение, но именно этим я каждый день и занимаюсь, так что ничего нового. Теперь вопрос в том, что у меня с родными, ибо девочка без меня просто остановится. Был бы я здоровым дядькой, мы бы это решили, но я сейчас ребёнок, а дети в Германии без опекуна или родителя не встречаются.

— Извините за то, что стукнул, — извиняюсь я перед отцом девочки. — Очень вы не вовремя меня схватили.

— Да я уже понял, — отвечает мужчина. — Что с Моникой?

— Ничего хорошего, — сообщаю ему то, что и так понятно. — Моника у нас стала особенной, поэтому побольше ласки, внимания и никаких слёз. Не дай Асклепий, посчитает, что её жалеют — не натанцуемся.

Мы не говорим «инвалид». Во-первых, это уже не принято, потому что ранит ребёнка, а во-вторых, принятие коляски — та ещё история. А ведь родителям ещё предстоит это пройти вместе с Моникой, хотя, пока я рядом, всё в порядке будет. Вопрос в том, что делать, если у меня обнаружатся родители, хотя, покопавшись в памяти, нашёл только какую-то дородную тётку, судя по поведению, стремившуюся стать котлетой третьего сорта. Колбаса третьего сорта — это когда вместе с будкой.

— Что у меня с родными? — тихо интересуюсь у коллеги. К психиатру он уже не побежит, после всего-то.

— Ты сирота, — так же тихо отвечает он. — Опекуны арестованы, ибо… хм…

— Подробности оставим для прокуратуры, — я понимаю, почему он запнулся. Скорей всего, история так себе.

— Мы тебя возьмём под опеку, — мать Моники слышит наш разговор, поэтому в него и вклинивается. — Учитывая, что без тебя она начинает…

— Да, разлучать их нельзя, — подтверждает коллега. — Ты-то как?

— Пока лежу, нормально, — отвечаю ему. — Как встаю, штормит, что, в общем-то, тоже нормально. У меня всё говно из бронхов вытряхнули?

— Да не было его там, — вздыхает он. — Даже аспирации как таковой не было.

— Это грустно, потому что непонятно, — констатирую я. — Отчего я тогда…

Мы оба понимаем, что установить причину моего гостевого визита на тот свет тоже ещё предстоит, хотя, скорей всего, просто от страха. И такое бывает, так сказать. Ну, а пока суд да дело, надо подумать о том, что у нас впереди. Забава сказала, мир целительский. Учитывая, что недописанный, то могла его слить с моим, образовав… хм… фанфик какой-нибудь. А могла и не с моим, тогда надо подумать о защите, потому что просто не будет.

Проснулась моя хорошая, надо её покормить, да и меня заодно. Вот демонстрирует она разные симптомы, причём именно клинически, а объективной причины для них я не вижу. Сейчас сэ-эн³⁵ на фоне дэ-эн³⁶ демонстрирует. И если у второго повод есть, то у первого…

Тянусь к пульту, выставляю кровать в комфортное положение. Что у нас там? Хотя, честно говоря, вариантов немного — заканчивались же недавно. Сейчас посмотрим, можем ли мы покушать. Манная кашка на воде… Пресная, как… некрасивое сравнение, которое мы озвучивать не будем — мускулюс глютеус³⁷ против. Похоже, что меня били, что для Германии, конечно, вполне так повод дать по рукам.

— А вот волшебник на вертолётике летит, что-то вкусное несёт, — кормим девочку, играя, что для неё хорошо, и мне всё видно. — Умница какая!

Нельзя забывать хвалить. За каждую ложку, за каждый глоток. Моника должна чувствовать — её любят, она нужна, она важна, тогда и принятие легче пройдёт. Детям очень нужно тепло, и чтобы не было больно. Сейчас ей почти не больно — суставы разгружены и зафиксированы, а тепла я тебе, котёнок, дам сколько угодно.

Интересно, почему нет тоски по любимой жене моей да детям? Наверное, Забава постаралась. Это правильно, потому что иначе было бы совсем плохо, а так пока всё хорошо. Вот, поела, хоть что-то хорошо.

— Умница моя, очень хорошо покушала, — и погладить, учитывая особенно, как она к ласке тянется.

— Я умница? — удивляется Моника, будя во мне странные желания.

— Ты сомневаешься? — спрашиваю её и сразу же отвечаю: — Конечно, умница, как же иначе?

Заулыбалась. Красивая у неё улыбка, по мнению моего организма. Но вот тоже не сходится: родители её по-своему, конечно, но любят, а она и к ласке тянется, и ведёт себя, как потерянный котёнок. Как на той картинке: «Я обязательно выживу». Вот и тут так, не совпадает, то есть очередная загадка. Просто девочка-загадка у меня тут лежит. Сейчас опять спать будет, что ей полезно, да и мне тоже.

Итак, что мы имеем по мне? По Монике и так понятно, а со мной что, если аспирации не было, а в ДЦП³⁸ у себя в виде пароксизма³⁹ я не верю? Тоже загадки. Хорошо хоть моей личностью не заместили личность мальчика, а влили в него. Хотя на данный момент во мне взрослый дядя-доктор подавляет ребёнка, но хоть убийцей себя не чувствую.

Примечания

34

На бейдже стоит имя доктора.

35

Сердечная недостаточность.

36

Дыхательная недостаточность.

37

Ягодичная мышца (лат.).

38

Детский церебральный паралич. Может характеризоваться проблемами органов дыхания.

39

Резкое, часто неожиданное проявление припадка, приступа болезни.