Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта

Бранко Божич, 2023

Люди не догадываются, что их боги пришли не управлять этим миром, а обирать его. И он готов положить жизнь за девочку, которая несет миру солнце. Она к 13 годам уже знала, что любовь – это боль и страх. И осмелилась любить. Ей нет дела до умирающего мира, она несет солнце тому, кого любит.Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется.

20–29 мая 427 года от н.э.с.

В шесть часов утра Йоку разбудил профессор Важан.

— Поднимайся, Йелен. Хватит нежиться в постели. Твой Охранитель разогнал чудотворов в парке, чтобы ты мог совершить пробежку. Не думай, что у меня в гостях ты будешь целыми днями прохлаждаться.

Йока не успел толком вспомнить о том, что случилось накануне, как оказался на пороге особняка — босиком и в трусах. Он не посмел сказать Важану даже о том, что у него болит нога, — в школе бы его точно освободили от пробежки.

— Вперед, Йелен. Два круга по дорожке вдоль ограды. И учти, никто тебя проверять не будет. Между яблоневым садом и парком есть спортивная площадка и фонтан, в котором можно умыться.

И ровный, скорый бег вернул равновесие гораздо быстрей, чем успокоительные капли. В начале пути Йока еще боялся думать о том, что рассказал ему Важан, а после первого круга мысли потекли спокойно и плавно, без сердца. Все встало на свои места. Все, что еще неделю назад мешало ему рассуждать, пришлось признать как данность — и это принесло облегчение. С тех пор как Стриженый Песочник сказал Йоке, что тот мрачун, Йока еще ни разу не отваживался посмотреть правде в глаза.

Единственное, о чем он так и не смог всерьез задуматься, — это о родителях. Мысль о том, что он был чужим в родном — как он считал — доме, вызывала такую острую боль, что Йока ощущал ее почти физически, сгибался и закрывал лицо руками. От этого помогли упражнения на спортивной площадке, а ледяная вода из фонтана окончательно охладила сердце.

Дворецкий встретил его у задней двери с полотенцем в руках.

— А я говорил профессору, что это слишком опасно — бегать по усадьбе, когда тебя ловят чудотворы… — проворчал он. — А тем более — с больной ногой.

— Ничего, чудотворы и так знают, что Йелен здесь, — ответил Важан от дверей в столовую. — Пусть попробуют его взять! Йелен, не стой столбом. Отправляйся одеваться. Завтрак через пятнадцать минут.

Завтрак подали в столовой, но профессор явился на него в халате и чулках, поэтому Йока не сильно переживал из-за своего спортивного костюма — надеть ему было больше нечего. Он думал, что они с Важаном будут завтракать вдвоем, но к ним присоединились Цапа и Змай.

— Йелен, давай расставим точки над «i» в наших отношениях. Как хозяин дома я несу за тебя ответственность, поскольку ты несовершеннолетний. Принимаю на себя в некотором роде опекунство. Ты волен покинуть мой дом, когда захочешь, но я бы не советовал тебе этого делать сейчас. Самое лучшее, что тебя может ждать, — Брезенская колония.

— А худшее?

— А худшее — закрытый Брезенский лицей.

— Неужели колония лучше лицея?

— Ты видел профессора Мечена? Это образец его выпускника. Методы преподавания там направлены на превращение человека в мразь. В колонии ты хотя бы будешь среди своих, а в лицее — среди таких же, как он, мразей.

— Чудотворы предлагали мне индивидуальное обучение… — начал Йока, но Важан его перебил.

— Вот об индивидуальном обучении я и хочу поговорить. С сегодняшнего дня к тебе будут приезжать учителя. Это люди, которым я доверяю и как преподавателям, и как… мрачунам. Ты будешь учиться по своим учебникам, изучать те же предметы, что и в школе. Но с небольшими отличиями. Во-первых, уроки будут сдвоенными, как это принято в высших учебных заведениях. Во-вторых, по некоторым предметам мы добавим дополнительные занятия, как то: стереометрия и основы матанализа по математике, также раздел «электричество» по естествознанию и другие. Я, как и в школе, буду преподавать тебе историю. По всем предметам ты сдашь экзамены и получишь аттестат об окончании средней ступени, для этого я соберу компетентную комиссию. Но и это не все. Ты начнешь изучать оккультизм — ежедневно по два часа теоретических занятий и по два часа практики. Этим тоже займусь я сам. Так что скучать тебе не придется. Два выходных в неделю мы тоже будем посвящать оккультизму, но только практическим занятиям, за пределами особняка.

— Вы не хотите спросить меня, согласен ли я с этим предложением? — Йока задал этот вопрос только из упрямства.

— Нет, не хочу. Было бы верхом глупости отказаться от моего предложения, а ты не дурак. Кроме того, индивидуальное обучение, как правило, гораздо эффективней школьного, и за две недели до сдачи экзаменов ты можешь получить больше знаний, чем за прошедший год. Что касается развлечений — а мальчику твоего возраста нужны развлечения, — то у меня в усадьбе работает твой ровесник, племянник моего садовника. Твой Охранитель любезно согласился учить вас основам кулачного боя. — Важан глянул на Змая. — Ну и вообще — развлекать.

— Да. Не беспокойся, Йока Йелен, я развлеку тебя как надо! — тут же сказал тот.

— Кроме того, в твоем распоряжении моя библиотека, — прибавил Важан.

И дни потекли за днями… Рядом со столовой оборудовали классную комнату с грифельной доской, единственной партой и учительским столом. Окна ее выходили на север, в ней всегда было немного сумрачно, но Йоке это понравилось.

К субботе он успел познакомиться со всеми новыми учителями. Они были очень разными, но все — безусловно — интересными. Естествознание вел профессор Камен, молодой еще человек, и на первом же занятии по химии показал удивительный опыт с «вулканчиком». За полторы недели Йока встретился с ним раз пять или шесть — было много дополнительных уроков. Одни посвящались электричеству, а другие — герметичной зоологии. Герметичная зоология изучала животных, которые могут пересекать границу миров, когда им вздумается. На один из уроков явился Змай и продемонстрировал, как они это делают. В результате дополнительное занятие растянулось на два лишних часа: учитель расспрашивал Змая сначала о змеях и ящерицах, а потом — об Исподнем мире.

Математику преподавал седенький университетский профессор, который постоянно раздражался и говорил, что Йока не хочет думать, и Йока тоже раздражался в ответ и грубил. После первой их встречи, когда математик уехал, Важан зашел в классную комнату и смерил Йоку взглядом:

— Если бы ты был моим родным сыном, Йелен, я бы велел высечь тебя розгами.

— Я не ваш сын, — проворчал Йока, закусив губу.

— Твой отец вбил тебе в голову понятия о каких-то правах. Так вот, у подростка нет и не может быть прав. До тех пор пока он не научится вести себя, как взрослый.

— А что, по-вашему, значит: «вести себя, как взрослый»? — огрызнулся Йока, вспоминая, каким гадким оказался учитель математики.

— Ты знаешь, чем наказание отличается от казни?

— Чем?

— Наказывают непослушных детей, когда хотят, чтобы они вели себя сообразно определенному стереотипу. Казнят взрослых, которые знают, почему и ради чего выходят за рамки; которые знают, что их за это ждет казнь, но все равно нарушают закон. Потому что внутри каждого человека есть свой закон, и нельзя поступать вопреки этому внутреннему закону. Казнь — а я имею в виду не только смертную казнь — не ставит своей целью изменить поведение того, кого казнят, потому что это невозможно. Умный, сильный и зрелый человек не позволит себя наказывать. Его можно только казнить. Поэтому наказание унизительно, а казнь, как правило, почетна. Веди себя так, чтобы тебя не надо было наказывать — только казнить.

— А когда вы ударили меня указкой, это была казнь или наказание?

— Ты почему-то думал, что это будет казнь. А я считал, что это наказание, потому что ты вряд ли поступал в соответствии с нерушимым внутренним законом, скорей из озорства, упрямства и бравады. Впрочем, это открытый вопрос.

Уроки права Важан доверил вести Цапе Дымлену. И, надо сказать, насчет прав подростка профессор соврал: Цапа на первом же занятии выложил Йоке, на соблюдении каких своих прав может настаивать подросток-мрачун, а какие его права благополучно проигнорируют.

И философию, и литературу вела пожилая дама, госпожа Вратанка: полная, отечная, с мешками под выпуклыми совиными глазами и с распухшей шеей. До этого у Йоки не было женщин-учителей, он сначала даже не знал, как к ней правильно обратиться. Госпожа Вратанка неожиданно оказалась весьма резкой в суждениях, и споры с ней — а она строила уроки в форме дискуссий — были похожи на фехтование. Йоке она понравилась больше всех, хотя он не выиграл у нее ни одного «поединка».

Но, конечно, самым важным и интересным для Йоки стало изучение оккультизма. С восьми до десяти утра Важан вдалбливал в него теорию, а практика всегда начиналась неожиданно. Ничего общего с оккультизмом Мечена это не имело, и в первые дни у Йоки пухла голова. Он понял, что его школьные знания и отличные оценки ничего не стоят: знать математику, физику, биологию надо было значительно лучше. Важан не требовал от него серьезных расчетов, но некоторые абстракции с трудом помещались в голове.

— Представь себе пятимерную систему координат…

— Я не могу представить пятимерную систему координат! Это невозможно! — огрызался Йока.

— Хорошо. Представь пока трехмерную. Представь, что мы живем на плоскости, но знаем о существовании оси аппликат.

— Я не знаю, что такое ось аппликат… — сквозь зубы ворчал Йока.

— Мог бы и догадаться, много ума для этого не требуется. Так вот, то, что для нас является невидимой, но существующей осью аппликат, для Исподнего мира — ось абсцисс. В то время как наша ось абсцисс для них — ось аппликат. Представил?

— Нет.

— Тогда нарисуй.

И Йока рисовал — даже в трехмерном случае это казалось не очень-то простым и понятным.

— На самом деле в шестимерном пространстве-времени мы имеем с Исподним миром две общих оси, — продолжал Важан. — Одна из них — временна́я, другая — пространственная. Мрачуны способны видеть третью ось и перемещаться вдоль нее, так же как призраки из Исподнего мира могут двигаться по одной из осей, принадлежащих нашему миру. Аналогия с трехмерной системой координат не совсем точна в данном случае. Для мрачуна Исподний мир — это не трехмерная картинка, а плоская, мы не видим его целиком, мы, собственно, даже не видим его проекции. И наш мир для призраков — плоский.

— А чудотворы?

— Чудотворы могут передвигаться по другой необщей оси. Но до этого мы еще дойдем. Так вот, Йелен… Плоскость, которую образуют ось времени и общая пространственная ось, — это и есть граница миров. На твоем рисунке это ось ординат.

Йока мотал головой, но не мог себе этого представить.

После второго дня теоретических занятий Важан разбудил его среди ночи. Словно до этого профессор наблюдал, а тут наконец решил действовать.

— Йелен, сейчас самое время увидеть то, о чем я так долго тебе говорил. Садись. И садись удобно. — Он погасил ночник. — Сейчас глаза привыкнут к темноте.

Йока проснулся на удивление легко и долго всматривался в темноту, пока не устали глаза.

— Тебе надо учиться расфокусировать взгляд быстрее. Завтра я покажу тебе несколько упражнений. Для этого всегда требуется усилие, даже опытному мрачуну, но ты должен овладеть этим в совершенстве. Лучше других мрачунов.

— Зачем?

— Ты можешь перекачивать через свое тело огромные энергии. И далеко не всегда энергия будет входить в тебя постепенно. Ты должен научиться отдавать ее молниеносно, чтобы она не убила тебя.

— А она может меня убить?

— Любая стихия способна убить человека. Убить мрачуна трудней, но и мрачуны не всемогущи. Даже Вечный Бродяга. Смотри вперед, Йелен, и расфокусируй взгляд. То, что открывается тебе, — это четвертое измерение. Когда тебе навстречу выходит призрак, вы оба оказываетесь в мире, который не является ни Верхним, ни Исподним. Это еще один трехмерный мир, иногда его называют межмирьем. Нам тяжело в нем удерживаться. Мы, скорей, проникаем в него сознанием, а не оказываемся там физически. Для кого-то он пустой, а кто-то видит в нем некие образы. Но я не поручусь, что это объективная картина. Ты понимаешь разницу между объективным и субъективным?

— Да. Мы проходили это по философии.

— Очень хорошо. Позови своего призрака. Насколько я понимаю, раньше призрак звал тебя, теперь позови ты.

— А как?

— Пошли импульс, выброси немного энергии в межмирье.

Йока вспомнил, как ударил Мечена, и попытался сделать то же самое, но Важан фыркнул и покачал головой:

— Я сказал — немного, Йелен. Ты не контролируешь своей силы, а значит, тебе надо упражняться в этом ежедневно и по нескольку часов. Через неделю я испытаю максимум твоих возможностей, а пока покажи минимум. Попробуй еще раз.

И Йока пробовал, но Важан снова и снова оставался недовольным. Танцующая девочка на этот раз не танцевала, она выбежала навстречу Йоке, раскинув руки в стороны, словно собиралась его обнять. Но остановилась на полпути и стояла перед ним, запрокинув голову и не опуская рук. А Важан ворчал и требовал импульса все меньше и меньше. С каждой секундой внутри нарастало желание выбросить из себя все, сразу; отдать девочке то, чего она ждет. Сила клокотала в горле, мешала дышать…

— Йелен! — крикнул Важан. — Держи себя в руках! Ты должен уметь держать энергию в себе. Ты должен контролировать себя!

— Я больше не могу! Я не хочу… ее мучить!

— Она подождет. Ты — человек, а не опасное животное. Ты должен научиться этому сам! В Брезенской колонии за один такой выброс тебя бы избили до полусмерти. А после десятого раза у тебя бы выработался устойчивый условный рефлекс. Вырабатывай этот рефлекс сам. Контролируй это умом, слышишь?

— Я… я слышу… — пролепетал Йока. От напряжения у него задрожал подбородок: не было сил удерживать это в себе.

— Не смей сдаваться! Не смей потакать своим желаниям! Еще раз — как можно слабей.

На лбу мелкими каплями выступил пот. Йока попытался выбросить слабый импульс, но, похоже, получилось только сильней, чем раньше.

— Плохо! Еще раз!

— Я не могу больше!

— Ты хочешь, чтобы я начал вырабатывать у тебя условный рефлекс? Или предпочтешь отправиться в Брезенскую колонию? Не ной. Еще раз.

На глаза навернулись слезы.

К двадцатому разу Важан пробурчал себе под нос что-то вроде: «Ну, это еще более-менее сносно» и разрешил выбросить всю энергию призраку. Йока ждал этого слишком долго и даже не испытал облегчения.

Танцующая девочка исчезла, бесконечность закрылась, а он, сотрясаясь от рыданий, упал на подушку. Его колотило, словно в лихорадке, пижама на спине насквозь промокла от пота, и казалось, он не сможет шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Ничего, ничего. — Важан похлопал его по плечу. — Это только поначалу трудно. Потом ты научишься. Спи, нам обоим завтра рано вставать.

Йока хотел натянуть одеяло — было холодно, — но не сумел подвинуться и вытащить его из-под себя. Профессор сам укрыл его, подоткнул одеяло со всех сторон и снова похлопал по плечу:

— Ничего, от этого хорошо спится.

Однако наутро слабость не исчезла: Йока чувствовал себя словно после долгой болезни, когда спадает жар, а на смену ему приходит немощь. Но Важан отправил его на пробежку — Йока с трудом одолел только один круг по парку и не смог ни отжаться, ни подтянуться ни разу: просто валился с ног. От холодной воды в фонтане к нему лишь вернулся ночной озноб: ни силы, ни бодрости купание не прибавило. Дворецкий растирал дрожавшего Йоку полотенцем и качал головой.

На завтрак неожиданно подали ростбиф, свекольный салат и гранатовый сок, хотя обычно по утрам Йока пил молоко и ел кашу.

— Вам не кажется, профессор, что Йелен немного перезанимался? — спросил Цапа, раскладывая на коленях салфетку.

— Нет, — ответил Важан. — Я обучал многих мрачунов. Йелену приходится тяжелей — у него слишком много силы и слишком мало времени на то, чтобы научиться ею управлять. Он справится, Цапа.

— А по-моему, мальчика надо отправить в постель, — проворчал дворецкий, поставивший перед профессором горячее яйцо всмятку.

— Йелен, как ты думаешь? — Важан посмотрел на Йоку испытующе.

И если до этого Йока не сомневался, что сейчас ему самое место в постели, а не в классной комнате, взгляд Важана поколебал его уверенность.

— Я думаю, это скоро пройдет… — сказал он, опустив глаза. — Я справлюсь.

Через час, на уроке, Важан не только мучил его головоломными задачами о множестве измерений, но и заставил делать упражнения, помогающие быстро расфокусировать взгляд: впервые Йока увидел четвертое измерение при свете дня.

Однако к вечеру слабость прошла, и практическое занятие Важан ограничил новыми упражнениями для расфокусировки взгляда — зато при этом был столь зануден и требователен, что под конец Йока собирался ему нагрубить и убежать. Но не сделал этого — потому что в конце урока понял, что добился результата.

Несмотря на обещание профессора, в выходные они не покидали усадьбу. Важан лишь позволил Йоке искупаться под мощными струями самого большого своего фонтана, а ночью снова руководил его встречей с танцующей девочкой, заставляя контролировать выбрасываемые импульсы энергии.

То, что в эти два дня не было уроков, Йоку вовсе не обрадовало. Он боялся оставаться один, он запретил себе думать о доме и о родителях, но как только начинал размышлять о своей сущности, мысли сами собой приходили к его появлению на свет. А если он думал о будущем, то неизменно упирался в неразрешимые вопросы о своем предназначении. В будние дни ему некогда было думать: вечером он падал в постель и не мог прочитать ни одной страницы — сразу засыпал.

А похоже, Важан был не прочь заставить его думать об этом и прилагал все усилия к тому, чтобы Йока побыл наедине с собой. Но в субботу его выручили Змай и Коста (племянник садовника, с которым Йока успел подружиться): кроме обучения кулачному бою, Змай сводил их на рыбалку, показав, как пользоваться острогой. А в воскресенье, после ночного урока Важана, Йока весь день провел в постели, нарочно выбрав в библиотеке книгу поинтересней — о пиратах в морях Элании. И он жалел, что с тех времен огнестрельное оружие почти вышло из употребления, что в Обитаемом мире не с кем воевать, что не парусники, а скучные магнитоходы бороздят моря и нет штормов и шквалов, которым надо противостоять. И мечтал когда-нибудь услышать крик капитана: «На абордаж!» — чтобы кинуться в настоящий бой.

Вся следующая неделя до самого вечера пятницы была занята уроками — но Йока чувствовал усталость только от практических занятий с Важаном. Остальные же науки служили ему надежным прикрытием от размышлений о самом себе — и он грыз их с остервенением, как никогда прежде. Да и учителя к этому располагали. Даже математик перестал вызывать раздражение, стоило только попытаться доказать свою состоятельность в его предмете. Важан оказался прав — за полторы недели Йока узнал больше, чем за прошедший год.

Вечером в пятницу, как всегда, Йока с Костой и Змаем «занимались» на спортивной площадке. Ничего общего с уроками обучение кулачному бою не имело: они просто резвились — возились, дрались, бегали друг за другом. Разве что изредка Змай показывал что-нибудь интересное. Тогда-то Коста и спросил:

— А завтра ночью ты поедешь с нами в лес?

Несмотря на то что он был старше Йоки на год, он все равно смотрел на него снизу вверх, с неприкрытым восхищением.

— Я не знаю. Важан, по-моему, опять собирается со мной заниматься, он что-то говорил про ночь с субботы на воскресенье.

— Да он, наверное, про лес и говорил. Последнее воскресенье мая — змеиный праздник. Важан не может туда не пойти.

— Змеиный праздник? — переспросил Змай.

— Да, у нас в это время просыпаются змеи, земля становится теплой. Можно начинать купаться — вода не такая ледяная. Хотя я уже почти месяц купаюсь, и ничего.

— Тогда и я пойду, — сказал Змай. — Посмотрю, как мрачуны купаются. Там хорошенькие мрачуньи будут?

— Конечно приходи! Ни тебя, ни Йоку ведь еще никто не видел!

В саду, который начинался сразу за площадкой, цвели яблони — бело-розовые лепестки уже начали опадать, устилая выложенные камнем дорожки и зеленую траву. Коста ушел перед закатом — его позвал дядька, — а Змай и Йока еще продолжали возиться на мягкой, усыпанной лепестками траве. Конечно, Йока видел, что Змай ему поддается, но от этого было только веселей.

— А ты можешь превратиться в любую змею, какую захочешь? — спрашивал Йока, стараясь уклониться от удара, — Змай учил уклоняться от ударов, а не парировать их.

— В любую, — коротко отвечал Змай.

— А в удава можешь?

— Могу.

— Давай ты превратишься в удава, а я с тобой сражусь!

— Нет, Йока Йелен. Маленького удава ты, чего доброго, задушишь. А большой, чего доброго, задушит тебя.

— Ну Змай! Это же здорово! — Йока снова пригнулся, выходя из-под удара.

— Ничего здорового в этом нет. Я серьезно. Змея — существо безмозглое. Я не хочу напугать тебя до икоты. — Несильный, казалось бы, толчок в грудь опрокинул Йоку на траву, и Змай тут же взгромоздился сверху, одной рукой прижимая Йоку к земле — за шею.

Йока молотил его руку кулаками (потому что не дотягивался даже до плеча), пытался пнуть ногой, извивался и хохотал, но высвободиться не мог. Он не сразу увидел Важана, стоявшего на краю спортивной площадки и наблюдавшего за их возней, — Змай заметил его первым.

— Профессор, ты так на нас смотришь, как будто чем-то удивлен, — сказал Змай с усмешкой, но Йоку не выпустил. У Йоки же от хохота слезы выступили на глазах — настолько положение казалось ему забавным и неправильным.

— Я в первый раз увидел, как Йелен смеется, — изрек Важан.

— Это странно, профессор, потому как дети должны смеяться. — Змай наконец сделал вид, что Йока сам освободился из захвата, но обмануть Йоку было трудно.

— Ты поддался мне нарочно! — возмущенно закричал тот, все еще смеясь.

— Ничего подобного, — ответил Змай, поднимаясь. — Ты превзойдешь меня в искусстве единоборства очень быстро. Не правда ли, профессор, приятно иметь дело с учеником, который превзойдет учителя?

— Еще интересней иметь дело с учеником, который уже превосходит учителя… — проворчал Важан себе под нос и добавил: — Йелен, завтра ты можешь спать хоть до полудня. Потому что следующую ночь тебе придется провести на ногах.

— А не выпить ли нам вина, профессор, и не посидеть ли этим чудным майским вечером под звездным небом?

— Я распоряжусь, — коротко ответил Важан и направился в особняк.

— Ох уж эти аристократы, — покачал головой Змай. — Нет чтобы принести из подвала бутылочку вина и попросту развести костер в яблоневом саду, у ручейка.

Он говорил тихо, но профессор услышал его и оглянулся:

— Ничто не мешает тебе тем временем развести костер.

— Истинным аристократам и боги служат мальчиками на побегушках. Пошли, Йока Йелен, разведем костер. Когда-нибудь я сочиню сказку о профессоре и в первых строках напишу: этому человеку служили Вечный Бродяга и его Охранитель.

Как ни странно, Важан вернулся один, с бутылкой вина, без бокалов и с узелком, в котором принес куски жареного фазана. Костер к тому времени только-только разгорался, и профессор первым тяжело опустился на траву, разворачивая узелок.

— Садись, Йелен. Подозреваю, вина ты не захочешь, но из вежливости предложу.

— Пей, Йока Йелен, не ломайся, — тут же отозвался Змай. — Вино не стоит пить, когда тебя хотят обвести вокруг пальца.

— А если я не уверен в том, что меня не хотят обвести вокруг пальца? — спросил Йока и посмотрел на Важана.

— Молодец, Йелен. Мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто я стараюсь обманом привлечь тебя на свою сторону. Я умею быть убедительным, но не буду тебя ни в чем убеждать. Мы все ведем себя так, будто все уже решено, будто ты на нашей стороне и действуешь заодно с нами. На самом деле это неверно. Мы ничего не знаем ни о тебе, ни о твоем решении, ни о том, что ты думаешь о нас. Все, чему я тебя учу, пригодится тебе в любом случае, можешь не беспокоиться. Но у тебя было почти десять дней на то, чтобы привести свои мысли и чувства в порядок, и я хочу вернуться к начатому разговору.

На этот раз Йока почему-то не волновался — может быть, Важан был прав и чувства пришли в порядок за эти несколько дней? Он спокойно сел возле костра так, чтобы смотреть профессору в лицо, и невозмутимо потянулся к бутылке с вином.

— Итак, Йелен, — продолжил профессор, когда Йока отхлебнул из бутылки несколько глотков, — мы остановились на том, что ты — Вечный Бродяга. Ты человек, появления которого мрачуны ждали несколько столетий. Которого несколько столетий ждал Исподний мир. Что ты скажешь мне как мрачуну и Змаю как богу Исподнего мира? Я не требую готового решения. Мне интересно, что ты думаешь об этом.

Если бы об этом спросил Змай, Йока не задумываясь ответил бы «не знаю». Но Важану так ответить было нельзя: неловко как-то, несерьезно… И прежде чем что-то сказать, Йока еще раз хлебнул из бутылки — чтобы попросту оттянуть время.

— Что произойдет, если Откровение Танграуса сбудется? — спросил он наконец. — Кроме того, что погаснут солнечные камни?

— Я бы поставил вопрос по-другому: что произойдет, если Вечный Бродяга прорвет границу миров?

— Хорошо, что произойдет, если прорвется граница миров?

— Рухнет свод, — спокойно ответил профессор. — Впрочем, он и без этого рано или поздно рухнет. Но его энергия хлынет не только в Обитаемый мир, но и в Исподний. И чем шире будет прорыв, тем быстрей энергии миров придут в равновесие, тем меньше будет жертв и разрушений.

— А почему погаснут солнечные камни и рухнет свод?

— Потому что вначале в Исподний мир пойдет энергия чудотворов. И те поля, которые сегодня создаются аккумуляторными подстанциями, станут в одночасье в несколько раз слабей. Исподний мир просто высосет их. Граница миров держит эти поля, как пальцы — тетиву натянутого лука. Я достаточно понятно объяснил?

— После пятимерных пространств и их измерений — вполне, профессор, — ответил Йока вызывающе.

Змай, до этого молчавший, расхохотался.

— Ты всегда был не в меру дерзок, Йелен, — фыркнул Важан, но беззлобно, скорей довольно.

— Профессор, давай поставим еще одну точку над «i», — предложил Змай.

— Поставь, — проворчал Важан, посмотрев на него снизу вверх, но так снисходительно, будто и Змай был его учеником.

— Йока Йелен, чудотворы предлагают другой выход из ситуации. Они считают, что Вечный Бродяга может сбрасывать в Исподний мир большие энергии, это ослабит давление на свод и оттянет его падение.

— На сколько? — тут же спросил Йока.

— Максимум — на время твоей жизни.

— А минимум?

— А минимума никто не знает, Йелен, — вмешался профессор. — И завтра ночью я попробую его определить.

Йока хлебнул из бутылки снова и сказал, стараясь выглядеть как можно старше:

— Я пока ничего не могу сказать. Я не готов принять на себя такую ответственность.

— Тебе надо решить лишь одно: на чьей ты стороне, — пожал плечами Важан.

— Нет. Мне надо решить совсем другое.

— Он прав, профессор. — Змай пошевелил хворост в костре. — Это мы давно решили за него. А ведь никто на самом деле не знает, какой путь лучше. Во всяком случае, с точки зрения Йоки Йелена. Я выбрал путь, лучший для Исподнего мира, ты — для мрачунов, Инда Хладан — для чудотворов. А Йока Йелен что должен выбрать?

— Но ты же не сомневаешься в своей правоте? — спросил у Змая Важан.

— Я не сомневаюсь в том, что для Исподнего мира лучшим выходом будет прорыв границы миров. И… Йока Йелен, кончай хлебать вино. Ты выпил больше полбутылки, а нас тут трое, между прочим.

* * *

В газетах появились все фотографии с рисунками на валунах, кроме одной — той, на которой Инда Хладан держал в руках ребенка. Думская пресс-служба насчитала в общей сложности около восьми базовых версий случившегося, выдвинутых газетчиками, всего же версий было не меньше сорока. История в считанные часы вышла на международный уровень, и если в Славлене об этом писали утренние газеты, то в Натане и Годендроппе — дневные, а в Афране и Ламиктандрии — вечерние.

Йера на несколько дней стал едва ли не самым известным человеком в Обитаемом мире, пресса осаждала не только здание Думы, но и его личный кабинет, здание суда, где он продолжал служить только номинально, и — самое неприятное — дом в Светлой Роще. Разогнать журналистов не удавалось даже полиции, они в прямом смысле лезли не только в двери, но и в окна. Йера доверял всей прислуге, кроме, пожалуй, новой няни, но, как ни убеждал себя в обратном, не мог положиться на Ясну. После того как она взглянула на карточку Мирны Гнесенки, ее состояние оставляло желать лучшего, и Сватан даже приглашал к ней своего коллегу из клиники доктора Грачена.

Слухи о пропаже Йоки просочились в прессу, и кое-где мелькали версии не о поступлении в престижную школу, а о том, что мрачуны взяли мальчика в заложники с целью помешать работе думской комиссии.

Йера еще во вторник вечером получил от Важана вторую телеграмму — на этот раз приватную, присланную на домашний телеграф, — о том, что Йока находится у него в доме и пока ему ничто не угрожает. Более того, профессор считает своим долгом позаботиться о том, чтобы мальчик получил аттестат о среднем образовании, для чего готов пригласить к нему учителей с хорошими рекомендациями и большим опытом преподавательской работы. Сура собрал вещи Йоки, которые были отправлены в усадьбу профессора, и Йера не сомневался в том, что Йока действительно находится под покровительством Важана. Сам этот факт лишь подтверждал: Йера не ошибся. И карточка Мирны Гнесенки — не провокация мрачунов, и рисунки на валунах — не подделка. Когда-то Инда принес в их с Ясной дом новорожденного Врага, — возможно, и не подозревая об этом. И нервное расстройство Ясны — не фантазия впечатлительной барышни, а женское чутье.

Теперь работу комиссии Йера старался направить в сторону выяснения личности получеловека, найденного в лесу, — но то ли ему кто-то мешал, то ли сам он не был последовательным, только дело топталось на месте. Между тем невооруженным глазом было видно, что этому существу никак не четырнадцать лет. Впрочем, вероятный возраст Врага можно было изменить в сторону увеличения — кто сказал, что он должен родиться в апреле четыреста тринадцатого года?

Йера пытался настаивать на том, что находка в лесу пока ничего не доказывает и не подтверждает, но от него отмахивались все — и члены комиссии, и Председатель совета министров, и лидер социал-демократов. Всем без исключения нравился исход дела: думская комиссия обнаружила и скоро уничтожит Врага, для паники нет причин — Обитаемый мир надежен, незыблем и светел. Правда никого не интересовала, нужна была лишь видимость правды.

Инда оказался прав: Йера не посмел даже заикнуться о том, что увидел своими глазами в собственной библиотеке: чудовище, пришедшее на защиту Врага, вовсе не убито чудотворами, а спокойно выполняет миссию, предначертанную Откровением Танграуса.

Йере казалось, что он единственный человек в этом мире, которого на самом деле заботит будущее этого мира, а не иллюзия его незыблемости. От отчаянья (а вовсе не по зрелом размышлении) он попытался пустить в газеты утку о том, что существо, найденное в лесу, — лишь попытка мрачунов спрятать от людских глаз настоящего Врага. Ни одна газета не опубликовала этой анонимной статьи, а выступить в прессе с открытым заявлением Йера поостерегся: у него не было ни единого доказательства, кроме увиденной в библиотеке кобры, что и ребенок истолковал бы как видение, фантазию или фокус. И Йера бы, возможно, тоже посчитал это фокусом — если бы не разбитое Сурой стекло на журнальном столике. Змея беспомощна на стекле, и оно было убрано нарочно, заранее. В отличие от чудотворов, Йера видел оборотную сторону «фокуса» и не сомневался — «сказочник» на самом деле превратился в змею. Ни один здравомыслящий человек не захотел бы в это поверить, и Йера тоже искал бы рациональных, наукообразных пояснений, если бы не спокойствие Инды. Инда не сомневался в таком исходе разговора в библиотеке, не удивился, а словно с удовлетворением нашел в происшедшем подтверждение своих догадок.

Думу, думскую комиссию, общественность и прессу словно кто-то вычеркнул из списков посвященных, Йере казалось, что он зритель грандиозного спектакля, рассчитанного на миллионы зрителей, и никто из них не догадывается о том, что это спектакль. Вылезти на сцену и кричать о том, что происходящее — лишь представление, клоунада, не было никакого смысла. И даже те, кто мог бы догадаться о разыгрываемом фарсе, не стали бы мешать его постановщикам. Йера был один против всех: против мрачунов, чудотворов, газетчиков, депутатов Думы, лидеров политических партий. Он вовсе не желал роли спасителя мира — и роли шута на сцене разыгрываемого спектакля, — но и закрыть глаза на происходящее не мог.

Йера испытывал свои реальные возможности, пытаясь направить работу комиссии в нужное русло, но натыкался на прочные стены, возведенные вокруг него и властью чудотворов, и косностью коллег. Он уже принял решение, хотя не отдавал себе отчета в том, что оно окончательно: люди должны знать, что происходит. Дума, а не закрытый клан чудотворов, должна управлять государством. И если для этого в жертву надо принести сына, Йера обязан это сделать. Потому что никто больше этого не сделает. Потому что он один против всех, и волей судьбы его сын противостоит этому миру.

И Йера начал свое расследование — и свою войну против всех. Должность давала ему широкие полномочия (которые, как выяснилось, жестко контролировались чудотворами), но и в возведенных вокруг него стенах имелись бреши.

Йере удалось узнать имя старухи, изображенной на валунах, — она действительно была казнена в конце апреля четыреста тринадцатого года, и в газетах того времени ее имя упоминалось наряду с именами других мрачуний, объявлявших Врагом своих новорожденных детей. Папку с фотографиями, вырезками из газет, архивными документами Йера носил с собой и никому не показывал — он хотел собрать доказательства своей правоты. И одновременно подготовить общественность к открытому заявлению о реальном существовании Врага и чудовища, призванного его защищать.

Журналисты, что кружили вокруг Йеры подобно назойливым мухам, сослужили ему хорошую службу: в прессу удалось протащить слух о том, что сын судьи Йелена — приемный ребенок. Видимо, чудотворы не сочли эту информацию угрожающей, а газеты преподнесли ее как штрих к портрету Йеры — героя дня и любимца избирателей.

Информацию о Мирне Гнесенке словно нарочно стерли из всех архивов и старых газет. Даже на кладбище, где она была похоронена, кто-то безнадежно испортил ее портрет, выбитый на камне. Но Йере удалось раздобыть ее настоящую фотографию: она случайно обнаружилась в альбоме одной бывшей институтки — однокурсницы Мирны. В самом же институте, в архиве с личными делами выпускниц, красовалась та фотография, которую опубликовали все газеты. Йера забрал личное дело на экспертизу, и она подтвердила: фото наклеено туда недавно, несколько дней (а не двадцать лет) назад. Результаты экспертизы тоже легли в его «секретную» папку.

И только на один вопрос Йера никак не мог найти ответа: почему чудотворы не стремятся уничтожить Врага? Для чего всеми силами скрывают его существование? Неужели из сомнительного желания и дальше слыть непобедимыми защитниками мира от любых внешних угроз? Этот мотив представлялся Йере неубедительным.

Между тем все газеты в один голос кричали об уничтожении «Врага», найденного в лесу, и Йере пришлось приложить немало усилий, чтобы несчастное существо оставили в живых, хотя бы до подтверждения того факта, что это действительно Враг. Чудотворы же постарались и уже на следующий день предоставили экспертное заключение о том, что обнаруженный «гомункул» обладает ярко выраженными способностями мрачуна.