Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта

Бранко Божич, 2023

Люди не догадываются, что их боги пришли не управлять этим миром, а обирать его. И он готов положить жизнь за девочку, которая несет миру солнце. Она к 13 годам уже знала, что любовь – это боль и страх. И осмелилась любить. Ей нет дела до умирающего мира, она несет солнце тому, кого любит.Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется.

19 мая 427 года от н.э.с. Вечер. Исподний мир

Бригада штрафников не вернулась в Хстов — осталась на строительстве гати, ведущей вглубь болот. И, конечно, гвардейцам пояснили, что гать строят для того, чтобы освоить пустующие земли вдоль Северного тракта, но и ребенку было ясно, что новая гать прямиком ведет к замку Чернокнижника. Кроме штрафников на строительство нагнали сотни три трудников из окрестных лавр, и гвардейцы больше присматривали за порядком, чем работали сами. На границе земель Чернокнижника осушали болото, из окрестностей Волгорода везли лес. Не было нужды сообщать об этом в замок — всякий проезжавший по тракту видел, что происходит. И почти каждый понимал, что готовится осада.

А весна в самом деле хлынула на землю — светило солнце, и болото цвело, подсыхало, зеленело травой. Каждое утро, просыпаясь на заставе от окрика «Подъем!», Волчок видел сквозь приоткрытую дверь кусочек голубого неба. Наверное, нет более яркого, более сочного цвета — и более радостного, разгоняющего сон, заставляющего вскакивать на ноги, не сожалея о теплой постели. Гвардейцы строились во дворе заставы, жмурясь от солнца и с улыбками подставляя ему лица. И как-то раз девка, которая работала на кухне (и не только), всплеснула руками, увидев Волчка за обедом:

— Ой, Волче, у тебя же веснушки! А я-то думала, веснушки только у рыжих бывают. Да чего ты испугался? Ты с ними такой пригоженький!

Гвардейцы, сидевшие рядом, посмеялись.

— Тебе все пригоженькие… — проворчал Волчок.

Девка была веселой и ласковой, денег за любовь не брала — только подарки — и каждый день появлялась то в новых бусах, то с новыми сережками. Волчок подарил ей серебряную булавку с жемчужиной.

— А ты что, ревнуешь?

— Я — нет, все остальные ревнуют, — усмехнулся Волчок, и гвардейцы рассмеялись снова.

Веснушки появились не только у Волчка. Каждое утро он боялся, проснувшись увидеть серое небо, но шла к концу третья неделя после праздника колдунов, а солнце все светило над заставой. И Волчок думал, что каждый вечер Спаска выходит на болото и гонит тучи прочь. Иногда ему хотелось добраться ночью до замка и взглянуть на нее хотя бы одним глазком, но он боялся, что его выследят. Да и заблудиться в темноте без проводника ничего не стоило.

Волчок, не желая того, часто мучительно и подолгу думал о юноше по имени Славуш. Счастливец, который живет рядом со Спаской и может не смущаясь положить руку ей на плечо. И тот обидный толчок пять лет назад теперь вспоминался с горькой усмешкой…

А вообще-то за эти три недели на болоте Волчок хорошо отдохнул и совсем было расслабился: отпала необходимость думать над каждым словом, следить за выражением лица, прислушиваться и приглядываться. Кормили, правда, скверно, да и от казармы Волчок отвык, но солнечные дни окупали все неудобства.

В тот день ничто не предвещало неприятностей: на заставу вернулись задолго до заката, вечер был удивительно теплым, прозрачным, расцвеченным яркими красками, и после ужина Волчок ушел на задний двор — посидеть на завалинке позади кухни, погреться в последних солнечных лучах. Вместе с ним сидели еще трое гвардейцев и тоже счастливо жмурились, глядя на солнце. Говорить ни о чем не хотелось, и Волчок едва не задремал, когда над самым ухом раздался окрик:

— Волче! Тебя капитан ищет!

Волчок тряхнул головой, разгоняя сон. Что могло понадобиться капитану в этот час?

— Он в комендантской, иди быстрей! — Молоденький гвардеец, которого прислали за Волчком, обладал пронзительно-звонким голосом.

Волчок не спеша поднялся, потянулся и в последний раз взглянул на заходящее солнце: завтра его может и не быть.

— Быстрей же! Ну? — Парнишка топнул ногой.

— Цыц, — сказал Волчок. — Успеется.

И поплелся в комендантскую, не ожидая ничего хорошего. Однако настолько нехорошего он и предположить не мог: за широким столом рядом с капитаном сидел господин Красен. Волчок звонко щелкнул каблуком, прикрыв за собой дверь, и нехотя вытянулся по стойке «смирно». Чудотвор поднялся ему навстречу.

— Мне было трудно найти гвардейца по имени Волче Зеленый Налим, — сказал он без улыбки. Волчок сначала не понял, о чем речь, и только потом вспомнил шутку Огненного Сокола.

— Во имя Добра… — пробормотал он, не найдя слов поумнее.

— Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Волче Желтый Линь. — Глаза чудотвора, яркие и пронзительные, смотрели на Волчка в упор — не столько с угрозой, сколько с уверенностью.

— Я не буду вам мешать, — вздохнул капитан и поднялся.

— Нет, сиди. Мы пройдемся. — Господин Красен встал, направился к двери и по дороге кивнул Волчку: — Пошли.

Волчок распахнул дверь, пропуская чудотвора вперед, и вышел следом. По спине бегали мурашки.

— Даже болото не так отвратительно, когда светит солнце, не правда ли? — оглянулся тот.

— Правда, — согласился Волчок, мучительно соображая, о чем стоит говорить чудотвору, а о чем нет.

— Любишь хорошую погоду?

— А кто ее не любит?

— А откуда она берется, знаешь? — Чудотвор снова спрашивал без улыбки.

— Да уж догадался… — хмыкнул Волчок.

Господин Красен вышел со двора заставы и направился к строящейся гати.

— Это хорошо, что ты такой догадливый. Проще будет говорить.

Вокруг никого не было, и незаметно подобраться к новой широкой дороге никто не мог. Трудники собрали инструмент, но бросили в беспорядке приготовленные бревна, заточенные колья, отпиленные коротыши, вязанки сучьев. Чудотвор сам отыскал два чурбака, поставил их друг напротив друга и усадил Волчка лицом на закат. И хотя солнце опустилось к самому горизонту, стало большим и красным — все равно резало глаза, и лицо чудотвора Волчок видел плохо.

— Одного моего слова достаточно, чтобы Государь продолжил расследование о передаче колдунов в Предобролюбовскую лавру. Тебе этого хочется?

— Мне все равно, — ответил Волчок.

— Меня обманывать бессмысленно. Я знаю, что ты солгал на допросе. Мы не стали настаивать на разбирательстве только потому, что нам оно было не нужно. Но в любую минуту мы можем вернуться к этому делу. Так как? Стоит ли к нему возвращаться?

Впереди снова забрезжило золото и капитанская кокарда, но Волчок предпочел бы обойтись без них.

— Что вам от меня нужно? Признание в том, что я солгал?

— Оставь его себе. Мне нужно знать, что́ ты видел в ночь на второе мая у стен Цитадели.

Волчок пожал плечами и усмехнулся:

— Я уже все рассказал. Вы же первый надо мной и посмеялись.

— Мне нужны подробности. Все, до единого слова.

Волчок похолодел: поверили. Что-то там произошло, и чудотвор поверил в то, что Змай превратился в Змея. А может, он верил в это с самого начала, только не хотел показать этого Огненному Соколу? Тогда, второго мая, они смеялись над Муравушем и интересовались, не брал ли он с собой напитка храбрости. Припомнил Огненный Сокол и тех змей, что мерещились Волчку на допросе. Впрочем, Волчок единственный из всех троих высказал сомнение в столь волшебном превращении, да и Муравуш под конец засомневался — только Градко стоял на своем и обижался, что ему не верят.

А ведь Змай говорил, что чудотворы будут искать его слабые места. Долго же они ждали… Поедет или не поедет господин Красен в Хстов, допрашивать Муравуша и Градко? Солнце слепило глаза, отвлекало, и рассмотреть лицо чудотвора не получалось. Пожалуй, еще ни разу Волчок не стоял перед такой сложной задачей — не зная, что известно Красену, ответить на его вопросы, не выдать Змая, даже случайно не обнаружить перед чудотворами его слабое место. Если допросить Муравуша и Градко, сразу станет ясно, что Волчок лжет… Но… Рискнуть? Красен не Огненный Сокол, всех проверять не будет.

— Вообще-то время прошло. Я всего могу не вспомнить. — Волчок пожал плечами.

Чудотвор поморщился и посмотрел на Волчка укоризненно:

— Не надо делать из меня дурачка. Никогда Огненный Сокол не будет полагаться на человека, который может что-нибудь забыть или пропустить.

— Огненный Сокол послал меня туда только для того, чтобы я не мозолил вам глаза, — проворчал Волчок.

— Вот именно. А это означает, что ты работал на него и раньше. К тому же я не вижу ни одной причины, по которой тебе следовало бы от меня что-то скрывать.

— Я не собираюсь ничего скрывать. Мне никто не отдавал приказа молчать об увиденном: у вас тоже нет причин меня запугивать.

— Ничего, тебе полезно помнить свое место. — Чудотвор усмехнулся. — Чтобы зря не тратить время, я буду задавать вопросы, а ты — подробно на них отвечать. Первый вопрос: с кем к Цитадели пришла девочка-колдунья?

Не было времени задумываться — Красен бы заметил замешательство.

— Она уже была там, когда мы подобрались к костру. Мне показалось, что трое вооруженных людей приставлены именно к ней.

— Это точно? Она не пришла вместе с Чернокнижником?

Волчок покачал головой и постарался сглотнуть незаметно. И как бы невзначай положил ладони на колени — за столом бы этот трюк не прошел, а на чурбачке должен был выглядеть безобидно.

— Вместе с Чернокнижником пришел юноша с луком.

— Вот как? — неожиданно удивился Красен. — Опиши его как следует.

— Вы его видели. Пять лет назад, помните? Когда он кинул в меня невидимый камень, а вы велели… — Волчок похолодел. Он сейчас сказал что-то такое, чего не следовало говорить. — …его отпустить.

— И он пришел к Цитадели вместе с Чернокнижником? Ты не обознался?

— Все может быть. Пять лет прошло, он же тогда мальчишкой был. Мне показалось, что это именно он, и я не стал его больше разглядывать.

— Что он делал все то время, пока вы за ними наблюдали?

— Ничего. Сидел вместе со всеми у костра.

— Он говорил о чем-нибудь с девочкой?

— Я не помню. Может быть.

— А ты вспомни. И не просто говорил или нет, а о чем и как! — неожиданно вспылил чудотвор.

— Лучше бы вам спросить об этом Муравуша, это он мастер запоминать такие подробности.

— Не беспокойся, и Муравуша я спрошу тоже. И учти, что капитан бригады штрафников — не Огненный Сокол, он будет подчиняться мне беспрекословно. Так что твою память я могу и прояснить.

— Не надо меня пугать. — Волчок вскинул глаза, но тут же зажмурился от солнца. — Память у меня от этого не прояснится. Мне показалось, что этот парень пытается за девочкой ухаживать, а она его ухаживания не принимает.

— Вот как? А как на это смотрел Чернокнижник?

Чернокнижник. Они понятия не имеют о том, что Спаска — дочь Змая.

— Я не знаю. Никак. Я не обращал на это внимания.

— А на что ты обращал внимание?

— Я… Не знаю. Мы наблюдали несколько часов, а ничего не происходило. Они травили байки и говорили ни о чем. Когда речь зашла о чудотворах, Муравуш сразу же послал Варко к Огненному Соколу.

Солнце давно село, а Красен продолжал и продолжал задавать вопросы. И Волчок лгал, и знал, что его можно уличить во лжи — достаточно допросить Муравуша и Градко. Но… Чудотворы не должны были узнать, что Спаска — дочь Змая… Волчок считал, что давно научился не выдавать внутреннего напряжения и сосредоточенности, отвечать спокойно и взвешенно. Раньше он знал ответы на любые вопросы, продумывал их заранее, а тут ему приходилось соображать на ходу. Чудотвор же умел спрашивать — гонял Волчка по кругу, выясняя одно и то же по нескольку раз.

— Значит, никто ни разу не назвал этого человека по имени. Тебе это не кажется странным? — продолжал чудотвор бесконечный допрос.

— Чернокнижник назвал его Живущим в двух мирах. Возможно, это было сказано не всерьез. А по имени его никто не называл. И имен тех троих вооруженных людей тоже никто не называл. Я за время этого разговора ни разу не назвал вас «господин Красен». Вы тоже по имени ко мне не обращались.

— И девочку тоже никто не называл по имени?

— Ее называли крохой. Это я запомнил.

Давно перевалило за полночь, когда Красен наконец поднялся с чурбака.

— Можешь возвращаться на заставу.

— Во имя Добра! — бодро ответил Волчок, и чудотвор смерил его удивленным взглядом.

Может, переиграл бодрость? Не было сил ни думать, ни сомневаться. От допроса человек устает, конечно, но если говорит правду — устает в несколько раз меньше, чем если лжет. И, добираясь до заставы, Волчок старался не показать усталости. Очень хотелось хлебного вина и одиночества. Спать хотелось тоже, слипались глаза, но стоило лечь под одеяло, и в голову полезли навязчивые и тревожные мысли: а что если Чернокнижник не убережет Спаску? Что если Волчок сказал о ней что-то лишнее? Он прокручивал в голове свои ответы на вопросы Красена, и искал ошибки, и холодел, отмечая какие-то неточности в словах, интонациях, взглядах. А если чудотвор будет допрашивать Муравуша с той же дотошностью… Эти мысли Волчок старался гнать, но получалось неважно.

Он так и не уснул до самого рассвета, и только когда окошко, затянутое пузырем, порозовело, возвещая о начале нового солнечного дня, вспомнил встречу на развалинах каменного дома. Это согревало: Волчок жмурился от счастья, перебирая в памяти слова Спаски, ее полные нежности взгляды и прикосновения. И очень хотелось бросить все — заставу, гвардию, Хстов — и перебраться в замок: там он был бы спокоен за Спаску, потому что в себя верил гораздо больше, чем в каменные стены, лучников Чернокнижника и (тем более) в тонкого юношу по имени Славуш.