Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта

Бранко Божич, 2023

Люди не догадываются, что их боги пришли не управлять этим миром, а обирать его. И он готов положить жизнь за девочку, которая несет миру солнце. Она к 13 годам уже знала, что любовь – это боль и страх. И осмелилась любить. Ей нет дела до умирающего мира, она несет солнце тому, кого любит.Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется.

27–29 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир

Дождь начался двадцать второго мая. Уже накануне небо затянулось серой дымкой, а утром Волчок проснулся под шум дождя и подумал, что сил одной девочки все-таки мало, чтобы вернуть солнце навсегда… Настроение испортилось у всех: не слышно было привычных шуток и зычного хохота — одни только окрики и ругань; за едой лишь ложки стучали по мискам, на строительстве звон топоров уже не казался веселым — совсем по-другому они звенели, впиваясь в мокрую плоть дерева. И капюшон плаща с непривычки казался душным, в сапогах снова хлюпала вода, бревна под ногами скользили, а над болотом висела серая пелена — оно напитывалось дождем, и краски его меркли, размывались. Горше всего делалось от мысли, что это надолго, если не навсегда. Что солнечная погода лишь подразнила своей прелестью.

А двадцать седьмого к ужину на заставе появился Огненный Сокол и человек десять из его бригады. Они прибыли верхом и, по всей видимости, торопились. Волчок не сомневался, что их появление как-то связано с расспросами Красена, и не ошибся. Огненный Сокол не побрезговал знакомством со штрафником — не только поздоровался, но и отозвал Волчка в сторонку.

— Ну как служба? Не надоело в штрафниках ходить? — спросил он весело. Он вообще пребывал в хорошем настроении: глаза его светились, и на губах играла довольная улыбка.

— Да пока не очень, — пожал плечами Волчок. — Тут гораздо лучше, чем в Хстове.

— У меня к тебе есть просьба. Именно просьба, не приказ. Тут с вами девка крутится, я заметил… Мне бы хотелось, чтобы ты ей рассказал о том, что видел восьмиглавого змея.

Волчок опешил, посчитав просьбу необычной, но потом покачал головой и усмехнулся:

— Чтобы надо мной вся застава потешалась?

— А ты так расскажи, чтобы не потешалась. Страшно расскажи. И под большим секретом.

— Если под большим секретом — застава об этом узнает еще быстрей, — хмыкнул Волчок и вдруг понял: именно это Огненному Соколу и нужно.

— Я же говорю — просьба, не приказ. И за эту ничтожную просьбу — пять дней отпуска. С нами в Хстов сможешь вернуться. Поешь как следует в своем трактире, отоспишься на перинах. А?

— Посмотрю. Может не получиться — очередь не моя, — улыбнулся Волчок.

— Ну ты уж постарайся, а я с твоим капитаном договорюсь.

Вряд ли бригада Огненного Сокола притащилась в такую даль ради этой малости, тем более что задерживаться его гвардейцы не собирались — готовились к переходу через болото. В замок? А впрочем, какая разница… Они приехали за Спаской. За кем еще? Красен наверняка раскопал о ней все — судя по тому, как подробно он Волчка расспрашивал.

Нет, подслушать разговоры Огненного Сокола (если он не хотел, чтобы их подслушали) было невозможно, и рисковать понапрасну не следовало. Но даже если Волчок ошибся и приехали они за чем-то другим — все равно надо было отправляться вслед за ними. И, пожалуй, отказать Огненному Соколу в просьбе было бы нелепо — и без Волчка пустят слух, его рассказ ничего не решит. А заодно и снимет подозрения.

Перекупить очередь на девку у матерого гвардейца ничего не стоило, гораздо трудней было быстро от нее отделаться. Девка умом не блистала, в рассказ о Змее сразу поверила, и Волчок очень хотел добавить, что Змей отправился в Верхний мир — воевать с чудотворами за возвращение солнца, — но решил, что оно того не стоит.

Огненный Сокол выступил с заставы засветло (и Рыжика оставил на попечение капитана), Волчок вышел на болото в густых сумерках. Девка не сомневалась, что он отправился спать в казарму, в казарме думали, что он не меньше чем полночи проведет с девкой. И, конечно, к рассвету нужно было вернуться.

По новой гати он прошел не меньше чем полпути до замка, незамеченным миновал лагерь трудников — сапоги со снятыми подковками ступали мягко, на поясе не звенело оружие, но Волчку казалось, что его слышно на целую лигу вокруг. И хотя шел он довольно быстро, бригада Огненного Сокола впереди так и не появилась. Может, их целью был вовсе не замок? Может, они двигались на Лысую горку?

На краю гати, в темноте (а после ясных лунных ночей темнота казалась особенно непроглядной) было трудно отыскать посошок покрепче, Волчок потратил на это несколько драгоценных минут. И в конце концов наткнулся на заточенные колья, сложенные на краю дороги. Тяжелым оказался посошок, зато надежным.

Страшновато было шагать по болоту, но Волчок торопился и больше старался не шуметь, чем выбирал безопасную дорогу. Однако Огненный Сокол тоже шел без проводника — не так просто было его разыскать, ведь на заставе никто не ждал появления бригады Особого легиона. Сначала Волчок опасался сбиться с пути, но потом разглядел слабый свет неба на севере.

Как ни старался он ступать тихо, болото все равно чавкало под ногами.

Отчетливый шлепок по воде впереди заставил его замереть: Волчок прислушался и расслышал отборную ругань — свистящий шепот разнесся по болоту громче, чем тихий голос. Догнал. Похоже, кто-то из гвардейцев провалился в трясину, потому что провозились с ним довольно долго — небось вылавливали из болотной жижи сапоги.

Волчок подобрался чуть ближе, надеясь расслышать, о чем они говорят, но гвардейцы помалкивали — наверняка все обговорили заранее. Идти за ними на таком расстоянии было слишком опасно: не настолько хорошо он умел прятаться и ходить бесшумно, чтобы остаться незамеченным. Свет на небе медленно двигался к востоку, и Волчок, видевший силуэты людей впереди себя, мог не бояться, что гвардейцы, оглянувшись, увидят его.

Замок показался впереди издали — высокая башня на фоне неба, тяжелые стены высотой в два десятка локтей, насыпной холм. И вскоре гвардейцы остановились — Волчок сделал несколько осторожных шагов и замер. Огненный Сокол говорил вслух, но негромко, — видно, не все сказал на заставе. Волчок задержал дыхание, подобравшись еще ближе.

–…смотрите на дверь за валуном. Если тумана не будет, уходите к островку до рассвета. Если будет туман, просто отступите от стен и продолжайте наблюдать. Я не знаю, когда ему удастся вывести девочку из замка, пришлю смену к полудню.

Волчок зажмурился: не зря он сюда пришел. И только тут вспомнил, что пока не придумал ни одной правдоподобной лжи: что он скажет, если его обнаружат? Как объяснит свое присутствие ночью на болоте? Обычно он не терял голову, но вдруг понял, что сейчас ему все равно. Все равно, что будет дальше, потому что Огненного Сокола интересует только одна девочка в замке, и к нему в руки она попасть не должна. И остальное уже не важно.

Стоило определенных усилий успокоиться и начать рассуждать трезво. Достаточно предупредить Милуша об опасности, угрожавшей Спаске, — и можно возвращаться на заставу. Но как пробраться в замок? Вряд ли стража откроет ворота гвардейцу… Да и громкий стук насторожит Огненного Сокола…

Тем временем гвардейцы разделились: двое (судя по всему, Муравуш и Градко) направились к замку, а остальные повернули к северу — на Лысую горку.

Дверь за валуном? И много ли возле замка валунов? И открыта ли она, эта дверь? Или в нее можно постучать, и это будет не так откровенно, как постучать прямо в ворота? Он направился вслед за Муравушем, но ближе к стенам взял правей — гвардейцы собирались обойти замок с севера, Волчок же начал огибать его с юга, вплотную к насыпному валу.

С востока вал спускался к самому болоту, и к стенам почти вплотную подступала трясина — нечего было и думать о приступе с этой стороны. Волчок прижимался к стене не столько для того, чтобы быть незаметным, сколько опасаясь провалиться в трясину. Камушки шуршали под ногами, выкатывались из-под сапог и падали в воду. Он изредка посматривал вверх, надеясь разглядеть стражу, — можно было попытаться что-нибудь сказать и снизу, — но на стенах никого не было.

Он одновременно увидел валун и двух гвардейцев, пробиравшихся ему навстречу. Только они двигались не вдоль стены, а по тропе через трясину. Вряд ли их можно было заметить из замка, Волчок видел их так хорошо только потому, что небо за их спинами слегка светилось.

Еще несколько шагов (показавшихся слишком шумными) — и от гвардейцев его надежно укрыл огромный валун. Волчок пощупал стену за спиной — дверь! Обитая толстым листом ржавого железа, с тяжелым кольцом. Он потянул дверь на себя — она оказалась запертой изнутри. Еле слышно звякнули засовы в петлях, Волчок перестал дышать: вдруг его услышали гвардейцы?

Его услышал стражник по другую сторону дверей.

— Кто здесь? — спросил он, и голос его был сонным и испуганным.

Волчок не мог ни ответить, ни постучать — это насторожило бы гвардейцев. Он поскреб ногтем ржавчину на дверях.

— Кто здесь? — повторил стражник уверенней.

Волчок поскребся в дверь еще тише. Разумеется, стражник дверей не открыл — ведь он был один, а за дверью мог прятаться кто угодно. Волчок расслышал удалявшиеся шаги — по лестнице вверх. Даже без шапки с кокардой (которую Волчок заткнул за пояс еще на заставе) любой узнал бы в нем гвардейца. Но, видно, в темноте со стены стражник не разглядел гвардейского плаща, кликнул двоих товарищей — и вскоре сапоги загремели по лестнице вниз.

Они еще раз спросили, кто здесь, прежде чем засовы со скрипом поползли в стороны, и, когда дверь распахнулась, Волчок, оглянувшись на болото, вместо них крикнул:

— Никого здесь нет, тебе показалось.

Он был один и не брался за оружие, поэтому стража пропустила его внутрь и захлопнула дверь за его спиной — не выпуская из рук топоров, впрочем. Факел над лестницей слепил глаза.

Волчок приложил палец к губам и громко сказал:

— Может, крысы скреблись?

Стражники поняли и подыграли.

— Может, и крысы, — ответил один из них громко и с улыбкой, и шепотом спросил: — Тебе чего, парень? Там кто-то есть?

— За дверью наблюдают. А мне нужен… — Он хотел сказать «Милуш Чернокнижник», но вдруг передумал и шепнул: — Славуш.

Стражник молча кивнул и сделал знак идти за ним наверх: лестница внутри стены была крутой и узкой, двое на ней разойтись не могли, и его товарищ поднимался позади Волчка. После света факела темнота снова показалась непроглядной.

— Мне нельзя выйти на стену, меня могут узнать, — прошептал Волчок, догадавшись, куда ведут ступени.

— Там ограждение высокое, не увидят, если у бойницы пригнешься, — вполголоса ответил стражник.

По стене прошли не меньше сотни шагов, прежде чем повернули к наружной лестнице, спускавшейся во двор замка. Но до самого низа не дошли — стражники остановились на площадке перед узкой дверью.

— Здесь подожди, — сказал стражник погромче. — И… ты прости, конечно, но я тебя в первый раз вижу и кто ты — не знаю. Так что мне придется тебя запереть.

Волчок, сойдя на площадку перед дверью, кивнул.

— Сыровато здесь, конечно, — продолжил стражник, несколько раз щелкнув огнивом. — Но зато стены толстые и не слышно ничего.

Вспыхнул факел, и стражник сунул его в кольцо на стене. Помещение оказалось похожим на тюремную камеру — маленьким и узким, с единственным окошком, забранным решеткой и выходящим во внутренний двор. Волчок не возражал: явиться в замок в форме гвардейца и надеяться на более теплый прием было бы глупо.

— Не бойся, я скоро, — улыбнулся стражник и захлопнул дверь. Волчок не боялся.

Прошло не так много времени, когда на лестнице снова послышались шаги — на этот раз снизу, торопливые и многочисленные. Стукнул засов, дверь распахнулась, и первое, что увидел Волчок, — факелы в руках стражи. И только потом вперед выступил юноша — да, это был именно он, лицом к лицу Волчок сразу узнал того, кто когда-то уронил его в болото.

Юноша смерил Волчка взглядом, словно что-то решая, и тому показалось, что парень испуган и раздосадован.

— Ладно, уйдите, — сказал он страже. — Ничего он мне не сделает.

— Смотри, — покачал головой самый старший из них.

— Уйдите, я сказал.

Стражники, пожимая плечами, направились вниз, а Славуш перешагнул через порог и захлопнул дверь. Он был одного с Волчком роста и смотрел прямо в лицо.

— Что тебе нужно? — спросил он холодно. — Зачем ты сюда пришел? Что-то случилось?

Вопрос показался Волчку странным.

— Случилось, — ответил он. — Напротив двери, прикрытой валуном, прячутся двое гвардейцев. С рассветом они отступят на островок. А с Лысой горки их прикрывает Огненный Сокол и его люди. Они ждут того, кто выведет Спаску из замка.

С каждым словом Волчка лицо Славуша становилось все более и более бледным, и Волчок не сомневался: тот напряженно думал, судорожно искал, что ответить. Наверное, так же Волчок подбирал бы слова для ответа Огненному Соколу, если бы тот поймал его на болоте…

— Я узнал тебя, — медленно сказал Славуш. — Это ведь ты пять лет назад… Только я не помню твоего имени…

— Меня зовут Волче, — ответил тот.

Лицо Славуша изменилось так резко, что Волчок отпрянул. Радость и облегчение — вот что было на его лице. Волчок не понял, что радостного Славуш нашел в происходящем, ведь понятно, что предупредить его пришел друг, а не гвардеец от Огненного Сокола.

— Хвала добрым духам… — Славуш улыбнулся. — Я же не знал тебя в лицо. А оказывается… Мы хотели тебя искать, Зорич не знает, где ты и что с тобой. Почему ты не объявлялся так долго?

— Я здесь, в трех лигах от замка, на заставе, — удивленно ответил Волчок. — Зорич мог бы и догадаться.

— Как ты не побоялся сюда прийти? А если тебя видели? А если кто-нибудь о тебе расскажет? В замке не может не быть шпионов, я уже сам себе перестал верить…

— Ты понял, что я тебе сказал? — спросил Волчок. Славуш даже не вспомнил о Спаске.

— Да. Я ждал этого, я предполагал, что они все равно все узнают и за ней придут.

— Ты уверен, что она в безопасности?

— Нет. Дело в том… что ее нет в замке.

— Как это нет? — Волчок похолодел.

— Она ушла в Хстов, еще неделю назад. И с тех пор мы не можем ее найти.

— И ты спокойно сидишь здесь? — тихо переспросил Волчок, вспоминая слова Змая: «Доверяю тебе самое дорогое…»

— Я сегодня вернулся из Хстова, надеялся, что она уже здесь. То, что за ней явился Огненный Сокол, — добрый знак. Значит, она не попала в руки храмовников. Она где-то прячется.

— Ты заходил в «Пескарь и Ерш»?

— Конечно. Тетушка Любица сказала, что она была там, переночевала и уехала. Она… — Славуш усмехнулся. — Она поехала в Хстов искать тебя.

— Меня? — опешил Волчок.

— Глупая девчонка, — кивнул Славуш с улыбкой. — Милуш сходит с ума, собирается сам на ее поиски.

— Не надо. Я ее найду. — Волчок шагнул к двери, но вовремя опомнился. — Вы видели, что к замку строят новую гать?

— Конечно. И осадные башни. Нам все известно, даже то, что Храм собирается отливать пушки и заготавливает порох.

— И… как же замок?

— Замок устоит. Взять его приступом не так-то просто, а осаду он может держать целый год. Послушай, мы тут стоим, а ты, наверное, устал, тебе надо передохнуть… — Славуш тоже двинулся к двери.

— Мне некогда отдыхать. К рассвету надо быть на заставе.

— До рассвета осталось часа полтора, ты не успеешь.

— Придумаю что-нибудь, — пожал плечами Волчок.

— Нет. Не надо. Отвезем тебя на бричке до тракта.

Волчок подумал и решил, что отказываться не стоит.

— Только… не трогайте гвардейцев, иначе они будут искать того, кто вам о них сообщил, — сказал он на всякий случай.

— Понятно, — согласился Славуш.

— Я еще хотел сказать, только это, наверное, уже не важно… Меня допрашивал чудотвор, господин Красен. Он пытался выяснить все о Спаске и Змае. Он поверил в то, что Змай превратился в Змея. И… он еще про тебя расспрашивал. Я, может, что-то лишнее ему сказал. Я сказал, что ты был там, у Цитадели, вместе с Милушем.

— Спасибо, что предупредил, — кивнул Славуш и задумался.

К вечеру Огненный Сокол не вернулся на заставу, а капитан штрафников еще в обед хлопнул Волчка по плечу и сказал, что дает ему пять дней отпуска. И даже разрешает уехать чуть пораньше, потому что почтовая карета из Волгорода пойдет в восемь вечера — если хорошенько заплатить, можно добраться до Хстова к рассвету.

Волчок подумал, что вернуться в Хстов с Огненным Соколом было бы правильней. Хотя бы послушать, о чем он будет говорить со своими гвардейцами. Но за день Волчок извелся мыслями о Спаске, и никакой здравый смысл не мог заставить его подождать. То, что она не попала в руки храмовников, вовсе не означало, что она не попала в руки болотников. Да и время уже прошло — Огненный Сокол мог просто не знать, что его старания напрасны.

Попутчиков в почтовой карете набралось множество, четыре сидячих места были заняты солидными волгородцами, еще пятеро — попроще, из прислуги — сидели у них под ногами, и Волчок примостился на полу у самой двери, под недовольное шипение остальных. С плаща капало, и толстый купец, сидевший с краю, ворча отодвигал ноги в сухих башмаках под сиденье.

— Нигде покоя нет, рассядутся тут, воду заранее не стряхнут…

— Дядя… — Волчок поднял голову. — Щас на мое место сядешь.

Купец примолк, продолжая недовольно шевелить губами. Спать это не помешало — Волчок, так и не нашедший времени покемарить на заставе, откинул голову на дверь и уснул, едва карета тронулась с места.

Нет, толком отдохнуть в дороге ему не пришлось — в карете было душно, в спину упирался угол филенки на дверях, снизу дуло, голова падала на грудь, а еще его как бы невзначай пихал ногой сидевший рядом паренек — наверняка чтобы Волчок не храпел.

Путь показался слишком долгим, хотя по ровной дороге кони скакали резво и меняли их дважды. Как Славуш мог так просто уехать из Хстова? Не ему ли доверили «самое дорогое»? Почему не перевернул весь город, почему не поднял на ноги весь замок? Волчок и сам понимал почему, но не мог с этим примириться. И знал, что нет ничего хуже вынужденного бездействия, однако Славушу не сочувствовал и даже злился на него.

Вряд ли Спаска воспользовалась почтовой каретой, наверняка шла в Хстов пешком. Сердце сжималось от страха, когда Волчок представлял ее ночью на болоте — одну. Кто охранял ее, когда она колдовала? Когда не видела и не слышала ничего вокруг? Несколько часов в карете показались еще более мучительными, чем день, проведенный на строительстве гати, — там хотя бы можно было отвлечься.

В Хстов прибыли еще затемно, под проливным дождем — Волчок бежал через весь город по глубоким лужам, по грязи немощеных улиц, через сумрак пустынных площадей. Он плохо представлял, что станет делать после того, как расспросит мамоньку, и пытался убедить себя не терять голову — лучше от этого никому не будет. Но в глубине души знал, что голову давно потерял и думать спокойно и трезво у него не получается. Он вдруг понял, что не всесилен, что одного желания найти и защитить Спаску мало… И можно принести в жертву хоть десять собственных жизней — никому эта жертва просто не понадобится.

Волчок дернул на себя запертую дверь — колокольчик на дверях в «Пескарь и Ерш» звякнул особенно звонко, а от удара посильнее и вовсе зашелся, захлебнулся своим язычком. На ночь мамонька запирала дверь.

Сквозь мозаику окна был виден свет из кухни — мамонька не спала и, услышав колокольчик, заспешила к двери. Изнутри раздавались звуки возни, шепот мамоньки, скрип двери в кладовку.

— Мамонька, это я! — крикнул Волчок, чтобы она не волновалась.

Она распахнула двери, всплеснув руками:

— Ой! Ой! Мальчик мой! Да как же!.. Да так поздно!.. Да где ж ты был? Мы же изыскались! Весь промок! Ну до нитки прямо!

Волчок шагнул в трактир, расстегивая булавку на шее, и остановился, глядя на дверь кухни: там стояла Спаска с лампой в руках. Булавка выпала из рук и покатилась по полу.

— И где же вы меня искали? — спросил он тихо и присел на скамейку у стола.

— Волче-сын-Славич, не сердитесь. Пожалуйста… — Спаска улыбнулась, и улыбка ее была грустной — словно она собиралась вот-вот расплакаться.

— Я пока не сержусь, — ответил он. Нет, вряд ли он сердился — еще не пришел в себя от облегчения. — Где ты была?

Вопрос прозвучал слишком… не грубо, нет — сурово.

— Здесь. Я ждала вас. Я искала.

— Но ведь за тобой приезжал Славуш… Почему же он решил…

— Мы с тетушкой Любицей его обманули, — улыбнулась Спаска. — Иначе он увез бы меня обратно в замок.

Вот так просто? Они с мамонькой взяли и обманули?

— Мамонька, — повернулся к ней Волчок. — Ну она-то девочка еще, но вы! Ее Особый легион ищет, а она сидит тут, за хлипкой дверью?

— Так ведь и хорошо. Никто ее здесь искать не станет. А в замке того и гляди война начнется. — Мамонька посмотрела на него безо всяких угрызений совести.

— Наверное, с войной разберутся без вас, — вздохнул Волчок.

Спаска подошла к столу и остановилась возле Волчка, продолжая держать лампу в руках.

— Я тебе уже говорил, что за меня не надо бояться. И искать меня не надо тоже. — Волчок посмотрел ей в глаза и добавил: — Глупая девчонка.

Он хотел сказать это строго, но получилось снисходительно.

— Пусть. Пусть я глупая девчонка. Главное, что вы живы…

— Это Славуш тебе просил передать. А я скажу твоему отцу, чтобы он тебя отшлепал.

Спаска прикусила губы, стараясь сдержать смех, но он все равно пробился наружу. И Волчок подумал, что это и в самом деле смешно — Змай надышаться на нее не мог, даже голоса никогда не повышал.

Она смотрела на Волчка сверху вниз, и он вдруг смутился под ее взглядом, почувствовал себя смешным и неловким.

Мамонька исчезла незаметно и деликатно, еще больше смутив Волчка.

— Мы завтра поедем в замок, — сказал он ворчливо — только чтобы скрыть смущение.

Спаска кивнула.

— Только не говорите Славушу, что я от него пряталась. Ладно?

— Расскажу, — ответил Волчок.

— Не надо. Ему будет… больно. Не надо.

— Ему и так больно. И страшно.

— Мне тоже было больно и страшно. — Она сглотнула. — Я думала… я думала, что вас арестовали. Там, на Дворцовой площади, по утрам вешают списки приговоренных. Я читала эти списки каждый день. Я ходила к башне Правосудия и слушала крики из подвалов. И думала, что услышу вас. Я не искала вас только на кладбище, потому что… тогда я бы просто не смогла больше жить.

Она поставила лампу на стол, медленно протянула обе руки и погладила его по волосам, словно хотела их расправить.

— Какое счастье, что вы здесь. Что вы живы. Я уже все передумала, все решила: что угодно — слепой, безногий, изуродованный, — лишь бы живой.

Волчок не смел шевельнуться и поднять на нее глаза.

— Не надо за меня бояться. Я же говорил, — сказал он. Получилось хрипло и неуверенно.

— Я не могу. Я и хотела бы не бояться, но у меня не получается. Мне сон про вас страшный приснился.

— Это я боялся за тебя. — Волчок наконец поднял взгляд.

— Почему вам можно за меня бояться, а мне нет?

— Потому что когда я что-то делаю, я знаю, чем рискую. А ты понятия не имеешь. Ни о том, чем рискуешь сама, ни подо что подставляешь других. — Волчок вздохнул — он вовсе не хотел на нее ворчать. — Я не обвиняю тебя. Ты и не должна. Я должен — а ты нет.

— Я бы ни за что сюда не пошла, но мне сказали, что от вас нет вестей.

— Ну и что толку в том, что ты сюда пришла? Глупая… — Волчок взял ее руку в свою. Маленькая была рука, совсем утонула в его ладони. Он говорил не то, что хотел сказать. Он хотел сказать, как благодарен ей за это.

— Вы промокли, Волче-сын-Славич. — Спаска улыбнулась грустной полуулыбкой. — Вам холодно, наверно…

— Я это переживу, — проворчал Волчок и погладил ее руку. Ему показалось, что он может поцарапать ее нежную кожу своей заскорузлой ладонью.

— Вы говорите одно, а думаете совсем другое, правда?

— Правда, — неожиданно для себя выговорил Волчок.

Она тоже погладила его по руке. Ее движение было медленным, изучающим — женским, а не детским.

— Я… жизнь за тебя отдам. Я для тебя все могу сделать, только попроси.

Она посмотрела на него снисходительно, с той же грустной полуулыбкой:

— Я бы попросила вас поехать со мной в замок и никогда больше не возвращаться в Хстов. Или… увезите меня за тридевять земель, где нет Храма, Особого легиона, Государя, колдунов. Отвезете?

Волчок опустил глаза и покачал головой.

— Вот видите… А сказали — все можете. — Спаска вздохнула. — Ну тогда хотя бы не говорите Славушу, что я его обманула.

— Ах ты… маленькая хитрюга. — Волчок усмехнулся. — Поймала на слове?

Надо было пойти к Зоричу, отправить голубя в замок, пока они не послали за Спаской еще кого-нибудь. Он поднялся, не выпуская ее руки из своих. И теперь она посмотрела на него снизу вверх, совсем не детским взглядом: озорным и искушающим. Или ему так только показалось? И хотя в голове мелькнуло: «Не про тебя девка», Волчок сам не понял, что на него нашло: притянул ее к себе и поцеловал в губы долгим жарким поцелуем. Слишком долгим и жарким, каким целуют не возлюбленную даже — жену.

Спаска не отстранилась и не смутилась, и когда подняла на него глаза, в них светилось счастье.

— Моя, — шепнул Волчок и снова прижал ее к себе.