Восхождение

Борис Сопельняк, 2017

Центральная фигура романа известного писателя и журналиста Бориса Сопельняка – русский офицер и эмигрант Борис Скосырев, совершивший государственный переворот в Андорре. Участник Гражданской войны в России, он невольно вовлекается в гражданскую войну в Испании и оказывается между молотом и наковальней: с одной стороны фашисты, с другой – республиканцы. Через судьбы своих героев автор раскрывает трагическую историю военных конфликтов середины 1930-х – начала 1940-х годов.

Глава VII

Закончился этот странный разговор совершенно неожиданной просьбой Скосырева.

— Слушай Валька, — начал издалека Скосырев, — если я не ошибаюсь, вечером мы идем в ресторан?

— Ну да, мы пригласили на ужин леди Полли.

— А в чем мы пойдем? Ведь ни у тебя, ни у меня нет ни фрака, ни даже смокинга.

— Ну и что?

— А то, что вечером принято надевать либо фрак, либо смокинг. Представляешь, что будет, если всем известный барон Скосырев явится к ужину вот в этом клетчатом пиджаке?

— И что же будет?

— То, что все мгновенно поймут, что никакой я не барон, и тем более не богач.

— Черт возьми! — запаниковал Костин. — А ведь ты прав. И что же нам делать? Я фрака в жизни не надевал. Да и где его взять?

— Тебе он и не нужен, — милостиво разрешил Борька. — Офицеры имеют право являться к ужину в своих мундирах, так что твой, хоть и не парадный китель, вполне сойдет.

— Слава богу, — облегченно вздохнул Костин.

— А вот мне, прибалтийскому барону, фрак просто необходим. В крайнем случае смокинг, — добавил он. — К нему, само собой разумеется, белый жилет, галстук-бабочку и лакированные штиблеты.

— Ну ты, брат, загнул! — возмутился Костин. — Это же каких деньжищ стоит?!

— Ничего, господин будущая европейская знаменитость, — вошел в роль Борька, — рано или поздно вложенный капитал окупится. Так что, пока смокинги не расхватали, пошли-ка, братец, в магазин.

Кряхтя и чертыхаясь и в то же время восхищаясь Борькиной предусмотрительностью, Костин достал портмоне, пересчитал его содержимое, пробурчал, что, мол, на смокинг и ужин не хватит, поэтому надо зайти в банк и снять со счета сотню-другую долларов.

Когда друзья вышли из самого роскошного магазина Сантандера, их было не узнать! Смокинг на бароне Скосыреве сидел как влитой, жилет подчеркивал гибкую талию, бабочка отливала жемчугом, а лакированные штиблеты зеркально сверкали. Так же шикарно выглядел и Валентин Костин. Дело в том, что, пока Борька примеривал перед огромным зеркалом то галстук, то жилет, Валентин крепился-крепился, а потом, взглянув на свой поношенный китель, завистливо крякнул и требовательно заявил.

— Я тоже хочу смокинг! И все остальные причиндалы, — подумав, добавил он.

Что тут началось! Магазин в буквальном смысле слова перевернули вверх дном: таких придирчивых и, главное, состоятельных покупателей здесь давным-давно не было. Да и вкус у господ отменный, они решительно браковали то, что, по их мнению, было не в тон или не соответствовало последним требованиям моды. Зато когда с покупок были сдуты последние пылинки, перед глазами изумленных продавцов предстали два таких элегантных джентльмена, что ни мужчины, ни женщины не могли оторвать от них восхищенных глаз.

Заплатить, правда, пришлось немало, но вошедший в раж Костин не стал мелочиться.

— А-а, — махнул он рукой, — однова живем!

— Ну вот, — одобрительно оглядел его Борька. — Совсем другое дело. Теперь твоей Машке никуда не деться.

— Ты так думаешь? — горделиво вздернув подбородок, любовался своим отражением в зеркале Костин. — Может, ты и прав, — не без иронии продолжал он. — Не зря же древние греки говорили, что красота — это страшная сила. Слушайте, барон, хоть до вечера еще далеко, давайте не будем переодеваться, — неожиданно предложил он. — Старое барахло отправим в гостиницу с посыльным, а сами сомкнутым строем двинемся на набережную. Сейчас как раз время послеобеденного променада: пусть эти буржуи и их покупные дамочки зайдутся от зависти, видя, какими могут быть русские офицеры.

— Хорошая идея, — поддержал его Скосырев. — У меня тоже давным-давно вырос зуб на этих бездельников, так что умыть их — это святое дело.

— А ничего, что среди бела дня мы в вечерних костюмах? — засомневался Костин.

— Ничего, — успокоил его Борька. — Пусть думают, что у нас праздник. А для этого, — подошел он к цветочнице, — давай-ка вставим в петлицу по белой гвоздике.

И вот два шикарных джентльмена, пуская дым дорогих сигарет и сдержанно раскланиваясь со знакомыми из «Лагуны», отправились в рейс по живописной набережной. Глядя на этих беззаботных и умопомрачительно элегантных красавцев, никому и в голову не могло прийти, что под великолепно сидящими смокингами скрываются выброшенные на чужой берег, никому не нужные русские офицеры, которые от безысходности пустились во все тяжкие и затеяли не совсем честное, подловатенькое дело и что весь этот маскарад — ради успеха этого дела.

Как бы то ни было, показной променад наших компаньонов не остался незамеченным, и к вечеру, когда барон Скосырев и его представительный друг появились в «Лагуне», там все, как один, говорили об их необычной прогулке. Чтобы снять вопросы, барон Скосырев подошел к стойке бара, постучав тростью, попросил тишины и громко объявил:

— Господа, сегодня у всех русских людей необычный день, — на ходу придумал он. — Сегодня — день рождения нашего покойного императора. Как вы, наверное, знаете, император и его семья были зверски убиты большевиками. Но для нас, убежденных монархистов, он жив. Поэтому в день его рождения, по старому русскому обычаю, мы с утра одеваемся как на праздник, а потом весь день пьем русскую водку, — с улыбкой закончил он. — Позвольте и вам, господа, в память Его Императорского Величества Николая II, предложить выпить по рюмке доброй русской водки.

Мгновенно сориентировавшийся бармен тут же наполнил рюмки, а растроганная патриотичным поступком русских офицеров публика с удовольствием отведала где-то раздобытой, еще дореволюционного изготовления, «Смирновской».

Надо ли говорить, что в числе восторженных и даже прослезившихся дам была и леди Херрд. Она стояла неподалеку от барона и не могла оторвать глаз от его статной фигуры, а когда он подошел и, печально улыбнувшись, поцеловал ей руку, леди Херрд пронзило таким сладостным током, что она не удержалась и легким прикосновением руки погладила его по голове. Этого было достаточно, чтобы попасть под новый удар — на этот раз таинственно-зазывного аромата пиренейского снега.

Слава богу, из-за спины барона появился весьма привлекательный мужчина, который поздоровался с ней, почему-то назвав ее «леди Полли».

«Батюшки! — внутренне изумилась леди Херрд. — Да ведь это претендент на руку Мэри. Ай да капитан! В таком виде шансов на успех у вас куда больше. Тем более что вы — друг барона, — не могла не добавить она, — и знакомством с ним я обязана вам. Ладно, чего уж там, — вздохнула леди Херрд, — на днях Мэри будет здесь, а там посмотрим, не забыла ли она своего бравого капитана».

Ужин для леди Херрд прошел как в тумане. Она что-то ела, что-то пила, а когда дело дошло до танцев и барон закрутил ее в нежном вальсе, а потом и в томном танго, она поняла, что погибла, что ради этого обворожительного мужчины готова на все.

Так оно и случилось… Утром, сладостно утомленная леди Херрд обнаружила себя в объятиях барона, и на всем белом свете не было женщины счастливее ее. Надо сказать, что и барон, то есть Борька Скосырев, неожиданно для себя почувствовал к этой женщине что-то вроде влечения, причем не столько сексуального, сколько душевного.

«Дурочка, ты моя дурочка, — почти что с нежностью думал он, гладя ее пушистые волосы, — и что мне с тобой делать? Жалко ведь тебя, ей-богу, жалко. Если бы не твои чертовы миллионы, увез бы я тебя куда подальше и жили бы мы припеваючи! Но без денег никого и никуда не увезешь, а без миллионов припеваючи не проживешь. Заколдованный круг. Эх, как говорит Валька, жизнь наша жестянка! Стоп! — оборвал он сам себя. — Еще ничего не решено с Мэри. Вальке надо помочь — это кровь из носу. Да и план у него какой-то…Что за план, понятия не имею, но чем черт не шутит, а вдруг и вправду попаду на первые полосы газет?! Так что извини, моя дорогая, но…Стоп! — еще раз сказал он самому себе. — Чтобы не путаться в именах, я всегда своим женщинам придумывал какое-нибудь прозвище. Птичка — леди Херрд не подойдет. А может, Ласточка? Нет, не то. Надо что-нибудь про любовь, и обязательно горячее, испанское, чтобы она каждый раз вздрагивала. О, нашел! Ламорес. Если перевести с испанского, это будет примерно то же, что по-русски — Любимая. Именно так, Ламорес, — решил он. — Что может быть приятнее, если женщину каждый раз будут называть Любимой? Ни-че-го! Молодец», — похвалил он себя и решил вставать.

— Ламорес, — прошептал он на ухо леди Херрд. — Пора вставать. Уж полдень на дворе.

— Не хочу, — сладко потянулась леди Херрд. — Пусть этот сон продолжается вечно.

— Пусть, — согласился Борька. — Но сначала неплохо бы позавтракать.

— Позвони в ресторан, пусть завтрак принесут сюда.

— Сюда? — удивился Борька. — По-моему, как-то неудобно.

— Наплевать, — потянулась к халатику леди Херрд. — Дорогой, я что-то не расслышала, как ты меня назвал?

— Ты не поверишь, — начал заливать Борька, — но я проснулся с первыми лучами солнца и с первым щебетом птиц. И думал я только об одном: какое тебе придумать имя, причем такое, чтобы в нем, как в капле росы, отражалось мое непреходящее чувство и чтобы его никто не знал, а я мог произносить его только в минуты страсти, только тогда, когда мы вдвоем.

— И что? — замерла леди Херрд. — Ты придумал?

— Да, дорогая, придумал. Это будет нежное и горячее испанское имя Ламорес. И по-русски, и по-английски оно означает — Любимая.

— Ты тоже Ламорес! — бросилась ему на шею леди Херрд. — Ты мой желанный, мой любимый Ламорес!

Пришлось Борьке о завтраке на время забыть… Зато потом он позвонил в ресторан и, немного стесняясь, заказал такой обильный завтрак, что Ламорес понимающе улыбнулась.

— Не стесняйся, дорогой. Я тоже готова съесть быка. — И как-то пошловатенько, не так, как принято у светских дам, добавила: — Потрудились-то мы на славу, так что калории надо возмещать.

«Еще одно доказательство, что никакая она не аристократка, — меланхолично подумал Борька. — Но это не имеет никакого значения. Главное, что она миллионерша, — цинично заключил он».