Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2

Борис Егоров

Эта книга – продолжение уже опубликованной «Исповеди раздолбая». Рассказы о моей нескучной и разнообразной жизни в разных уголках страны и всякой заграницы.

Защита детей, говоришь?

Прошел тут день защиты детей. Уря, уря, товарищи! Кругом фото довольных малолетних мордашек, напоминания, что дети — это наше будущее, типа, не защитим детей — полная придет хана всему окрестному бытию. А на следующий день главная тема — босая Наденька. Как ей там на нарах Верховной Рады восседается.

В общем, откукарекали, отметились — а там хоть и не рассветай.

Вспомнилась мне история минувших лет. Произошла она в одной деревеньке под Калугой. Я туда вообще-то приехал собирать материал для очерка про егеря, который был буквально изрешечен браконьерскими пулями в процессе защиты лесной живности от беспредела. А в свободное от войны и больниц время этот дядька строил в лесу разнообразные кормушки — и для пернатых, и для… молоком питающих.

Своим приездом я отвлек Еремея — так вот звали егеря — от общественно-полезного труда. Ерема оказался человеком компанейским, и, как он выразился — «не каждый день к нам в деревню корреспонденты из Москвы приезжают». Гуляли мы с ним… насыщенно. Рыбалка, охота, грибы — и перманентное полупьяное состояние. Что еще мужику для отдыха надо? (Я еще, помню, радовался, что, как знал — денег с собой прихватил с запасом.)

Но разговор этот не о гулянке. В местном сельпо водки, как правило, не было. Одно «Биле мицне» — плодово-выгодная бормотуха. Ее еще местные называли — «биомицин». Так что я постоянно затаривался нормальным питьем у местного профи-самогонщика, к которому даже менты из райотдела претензий не предъявляли. Ну, ясно, почему.

Этот самый профи жил с женой и дочкой лет десяти. Жена и отпускала покупателям мужнюю продукцию. Я, конечно, видел синяки на лице продавщицы, но относился к этому философицки. Типа, чужая семья — она ить потемки. Мало ли чего у них там… Да и в поддатом состоянии неохота копаться в чужих проблемах, подыскивать себе на попу вполне возможные приключения.

И вот зашел я к ним в очередной недобрый раз. Дверь была открыта нараспашку, поэтому я для приличия постучал и зашел в дом. Хозяйка сидела на кухне за столом, перед ней стояла трехлитровая банка самогона — как я потом понял. Я нацепил на морду жизнерадостную улыбку и… куда только весь мой хмель девался! Я разглядел, что у женщины разбито лицо, руки по локоть в засохшей крови. И халат тоже весь в бурых пятнах. Сама она пристально смотрела в пустой угол комнаты, и тряслась крупной дрожью. Я как-то автоматом спросил: «А… Степан… где?» Женщина на мгновение перестала дрожать, и, не отрывая взгляда от угла, махнула рукой в сторону большой комнаты. Зашел я туда. Лучше бы не заходил.

Уж на что я вроде бы привычный к… сюрпризам таким, да и нетрезвый в принципе был. Но самогонщик выглядел так… живописно, что меня едва не вывернуло наизнанку. В общем, разделала Степана его благоверная топором, как тушу в мясном отделе. А на кровати лежала дочка. Голышом. Она не шевелилась, но я заметил — дышит.

Вернулся я на кухню и стал откачивать хозяйку. Долго это было и неинтересно. В конце концов общая картина выяснилась такая.

Хозяйка чем-то занималась на кухне, и услышала голос дочери: «Ой, пап, ну не надо!..» А тот… папа басил: «Тихо, тихо. Я тя счас научу свечки катать». Женщина — вспомнил, ее Еленой звали — была готова и дальше терпеть мужнины заскоки по отношению к себе. Но за дочку! Она влетела в комнату и увидела очень неприглядную картину. Даже сказать ничего не успела, как получила сильнейший удар в лицо. А дальше, говорит, как в тумане все. Очнулась — в руках топор, на полу — результат.

Охо-хонюшки-хохо. А дальше вообще свистопляска началась. Пока я из сельсовета тамошнего дозвонился до райотдела, пока менты приехали — Елена с дочкой исчезли. С концами. (Ну, дело прошлое, могу теперь признаться — просквозили они по моей настоятельной рекомендации.) А менты, как буридановы ослы, запутались. Висяк им и даром не нужен был, да еще такой. А тут кандидат сам подвернулся. В смысле, я. А с другой стороны, с журналистами связываться московскими — может таким боком выйти.

В общем, с помощью корефана Еремея отбрыкался я от силовой структуры. А из редакции меня мягко попросили. Сказали — хороший ты человек. Но уж больно непредсказуемый…