Ромашковый чай

Ася Рождественская

Странная девочка Лика, достигнув совершеннолетия, сбегает из родной деревни, исполненная амбиций. Она рвёт связи с близкими, избавляется от мучивших веснушек, заводит новых друзей. Но тут с ней начинает твориться что-то неладное… Погибает любимая подруга, и Лике начинает казаться, что она ворует жизненные силы у людей, «которые умеют радоваться солнцу». Как на зло, девушку непреодолимо тянет именно к таким людям. Как только Лика свыкается со странными способностями, в её жизни появляется он…

Притяжение

«Да что он в ней может понимать?! Какой-то без башенный студент, уличный музыкант… не сомневаюсь, что самоуверенный тупица. Что он может понимать в „девочке, которая умеет радоваться солнцу“? Зачем он появился?»

***

«Лучше бы он ничего не понимал! Зачем он появился!»

Избранник Дарины с первого взгляда вызвал у неё тревогу и злобное недоверие. Он слишком много говорил. Не всё в тему, но всё — с улыбкой обаятельного подонка. Этакий захватчик женских сердец. Насколько это работало с другими, Лика не поняла, но одно-то сердце он покорил. И это было сердце её девочки, которой она ни с кем не собиралась делиться.

— Да и какое имя, ты только подумай, Дарин, «Гоша»! Что можно хорошего ждать от человека с таким именем? И вообще, по-моему, он цыган.

— Только наполовину.

Лика махнула рукой: что тут поделаешь? И пел он отвратительно. Но в своей группе почему-то считался солистом, насколько это возможно в группе из двух человек. Где-то на задворках болтался вихрастый светловолосый парнишка. Его голос был поинтереснее, Лике слышались в нём даже какие-то ласковые нотки, если это вообще может быть в голосе двадцатилетнего мальчика.

У Гоши голос был резкий, с привизгом. Девчонки, сбившиеся послушать, пищали от восторга. Дарина улыбалась: он выбрал её.

«Нет-нет-нет, нужно что-то делать с собой. Он так бесит меня только потому, что я дико ревную к нему Дарину. Я слишком, чересчур субъективна. Я не должна быть такой…

А его товарищ симпатичен только тем, что похож на моего «летающего мальчика». Чем похож — не пойму. Кажется, цветом глаз. Ну и немножко — походкой. Забавный такой, и слишком много ржёт: по поводу и без повода.»

Лика с трудом преодолевала желание обвить тонкими руками изящную гибкую талию подруги. Дарина, к тому же, как на зло, обожала короткие майки, которые не скрывали милую вертикальную ямочку на животе. Лика рядом с ней не чувствовала, кто она: женщина или мужчина. Она ощущала, что рядом находится безумно притягательное существо, хорошее даже не нежной кожей, не мягкими волосами, не стройными хрупкими плечами, а тем самым магнетическим свойством, которое может увидеть только она, Лика. Этот магнетизм сквозил в движениях рук Дарины, когда она гребнем проводила по волосам, в изгибе губ, когда она слушала своего уличного музыканта. Она не знала, чего именно хотела с ней сделать: поцеловать, крепко сжать, спрятать, чтобы её никто другой не видел… но она боялась испугать подругу. Дарина была всего месяцем моложе, но казалась ей маленькой девочкой. Маленькой мудрой девочкой, надо сказать.

Она хотела сеять мир вокруг себя, хотела, чтобы вокруг было много-много друзей. Хотела гулять ночами дружной толпой, подпевать ребятам с гитарами, общаться и считать свою компанию самой лучшей и дружной.

— Я хочу, чтобы мы все вместе проводили время, — говорила она Лике. — Я люблю тебя (при этих словах Лика помрачнела, потому что речь шла не о такой любви), люблю своего парня (укол ревности) и даже его друга немножко люблю, так.. ну, ты понимаешь?

— Понимаю.

В итоге, ей удалось уговорить всех троих выбраться на окраину горда под предлогом набросков для пейзажа. Ну не пойдёт же она одна. Парни взяли свои гитары, шашлычницу и котелок.

За гордом был редкий лес, овраги. Художница разложила походный мольберт на вершине одного из холмов. Митька, так звали того самого друга, который подпевал Гоше, возился у костра, Лика и Гоша устроились у подножья соседнего холма: отсюда открывался красивый вид — рисующая девушка. Длинные-длинные светло-русые волны, длинная юбка и до одурения плоский животик.

— Я не знаю, что там за пейзаж получится у неё, но, по-моему, всё равно прекрасней будет этот портрет, — сказал Гоша, прижимая глаз к фотоаппарату. — Она невероятна.

Лика сама не отрывалась от этой картинки: синее небо, белые облака и белая юбка. Чуть только выбился из-за плотных облаков луч и упал на неё… Дарина, как тогда у окна, превратилась в сверкающий золотом силуэт. Очень красиво, и очень жутко. И пока плотные, как накрахмаленные простыни, облака снова не затянули солнце, не было видно ни лица её, ни одежды. Солнечная энергия распределялась по всему её телу, и Лика видела это!

Она вздрогнула и оглянулась на Гошу: а видит ли он? Парень спокойно курил и, прищурившись, рассматривал Лику.

— Ты опасный человек, Лика, от тебя нужно держаться подальше.

— Мне кажется, и от тебя тоже, — ничуть не удивилась и не разозлилась она. Ещё некоторое время они молчали.

— Ты ведь тоже это чувствуешь? — невозмутимо спросила она так, будто они оба знают то, чего не могут знать другие.

— Ну, наверное, да. Именно то.

— А ты не боишься, что мы так её просто сожрём? На двоих-то не хватит.

— Что ты предлагаешь? — он закурил вторую.

— Предлагаю тебе исчезнуть с горизонта. Вместе мы её погубим.

— Ты и одна её погубишь, так что лучше исчезни ты.

— Не дождёшься. Я её подруга.

— А я её парень. И она меня любит.

С этим аргументом не поспоришь. Лика хотела было сказать «А я люблю её», но вспомнила, что это считается ненормальным. В обществе.

Митька приготовил шашлык, заварил в котелке чай, который взяла с собой Дарина, и сидел себе на брёвнышке — напевал, обняв гитару. Так, как будто ему никто на всём свете не нужен. Щурился, поглядывая на облака и улыбался.

— Эй, чего ты нас не зовёшь? — подбежал Гоша и хлопнул его по плечу. — Дарин, солнышко моё, тебе долго ещё там?

Дарина сложила мольберт и бегом спустилась по холму к ребятам, подхватив длинный подол.

Они мало знали друг друга, у них не было общих интересов, общих знакомых, интересного прошлого, поэтому они заговорили о планах на жизнь.

— Веселиться, — отрезал Митька, махнув шевелюрой. — Песни, девочки, алкоголь.

— Писать пейзажи и немножко — портреты, — засмеялась Дарина. — Ну, вы и так уже поняли…

— Записывать альбомы, давать концерты, рубить бабло, раздавать автографы, и чтоб девчонки ссались от меня, — гордо улыбнулся Гоша так, будто всё это было у него уже в кармане.

— А я буду президентом, — отшутилась Лика. На самом деле, она просто ещё не решила этот вопрос, а бурлящую в ней энергию надо было срочно куда-то направить. Вдруг её озарило:

— Давай, Дарин, я помогу тебе стать знаменитой… ой, нет, не так… помогу всем увидеть твои картины. Я отлично умею продавать. Хозяин киоска, где я продаю цветы, планирует расширяться, потому что клиентов поток большой, как никогда…

— А что ты для этого делаешь, — заинтересовался Гоша?

— Я улыбаюсь.

— Ну.. это даже не смешно! — разочарованно ухмыльнулся он. — Все продавцы улыбаются, даже, когда их всё бесит, и немногие на это ведутся.

— Ты не понял. Я по-другому улыбаюсь… Одними глазами. Как… знаешь, как что…? Как ты улыбаешься, когда поёшь, а вокруг собирается толпа. У тебя голос противный, надо сказать, а толпа смотрит на тебя, и ты для них — бог.

Митька было захохотал, стуча кулаком по траве, но быстро угомонился. Дарина поёжилась.

— Голос противный? — Гоша вскинул брови.

— А разве нет? Постой, я тебе сейчас отдала должное — похвалила твоё обаяние. А голос у тебя, и правда, никудышный. Лучше бы ты молчал.

— Ой, а сама чего… красавицу из себя строит тут… Да твои покупатели, если бы видели тебя не крашенную, обделались бы от страха и никогда бы не появлялись.

Дарина вся согнулась, обхватив себя руками, будто у неё болью свело рёбра. Зубы застучали, плохо попадая друг на друга. Митька забеспокоился.

— Нет-ничего-со-мной-такое-бывает, — выговорила она, напрягая челюсть. — Когда-мне-холодно.

— Ничуть не холодно, — удивилась Лика, поправляя широкополую шляпу. Шляпу она носила теперь всегда: берегла лицо.

С Дариной такое уже случалось — отметила про себя Лика. Особенно, когда они были все вместе и Лика с Гошей сцеплялись между собой. Дарина нервничала, начинала комкать бумагу со своими набросками. Она не умела громко психовать: расшуметься, хлопнуть дверью, но её заметно начинало поедать внутреннее беспокойство. Успокоить бы, но это могло смотреться по-дурацки снисходительно. Да и не до того было Лике: у неё-то от таких стычек с Гошей напротив прибавлялось сил и настроения. Как ни странно — у него тоже.