Ромашковый чай

Ася Рождественская

Странная девочка Лика, достигнув совершеннолетия, сбегает из родной деревни, исполненная амбиций. Она рвёт связи с близкими, избавляется от мучивших веснушек, заводит новых друзей. Но тут с ней начинает твориться что-то неладное… Погибает любимая подруга, и Лике начинает казаться, что она ворует жизненные силы у людей, «которые умеют радоваться солнцу». Как на зло, девушку непреодолимо тянет именно к таким людям. Как только Лика свыкается со странными способностями, в её жизни появляется он…

Рассвет, или Девочка, которая умеет радоваться солнцу

***

Пока Дарина сдавала вступительные экзамены, Лика продавала цветы. Это была первая идея, кем пойти работать, и получилось неплохо. Все, кто заходили за одной розочкой для любимой, уходили с пышным букетом и улыбкой, полной предвкушения радости. Она понимала, что может убеждать мужчин, не используя аргументов, уговоров или каких-то хитростей, кроме своей чарующей силы. Покупатели читали ей стихи, называли «волшебной феей», просто задерживались поговорить о погоде, а потом возвращались снова и снова, опять делали комплименты и шутили и уходили с душистыми охапками к удивлённым жёнам.

Лика просыпалась к семи утра на работу. Дарина в это время была уже умыта, причёсана, допивала ромашковый чай, собранный в её деревне. В глазах ни тени сна.

— Во сколько ты встаёшь? — поражалась Лика.

— Стараюсь к рассвету быть уже собранной.

— А зачем: к рассвету?

— Привычка. Я ведь из деревни, а там лучшее время — раннее утро и вечер. Это днём, в жару, можно выспаться часок-другой, а утром нельзя пропускать ни минуты, мир в это время особенно хорош.

Лика покачала головой и поплелась заваривать кофе. Она прежде кофе не пила, и теперь наслаждалась всеми радостями нормальной человеческой жизни. Запах ромашки был напоминанием о невольном восемнадцатилетнем заточении в «дикой» местности. Дарина ей нравилась, и даже эти её дикарские замашки, всё-таки, она не была похожа на её прежнее окружение. Они почти ни в чём не соглашались друг с другом, но всё равно продолжали говорить много и обо всём.

Лика не скрывала своё честолюбие, своё желание нравиться людям. Подруге она призналась, что в те минуты, когда весь её облик выражает скромность, участие и интерес к окружающим, внутри себя она лишь торжествует от очередного комплимента. Она хотела добиться успеха во всём и чувствовала, что способна на это.

Дарина любила запах свежескошенной травы, земляники и дождя, и мечтала научиться изображать природу, предметы и явления так, чтобы созерцающие рисунок слышали запах. Особенно — запах дождя! Поэтому обязательными атрибутами в работе были дождевой плащ и зонтик. В непогоду она отодвигала все дела, шла на улицу и набрасывала в своём блокноте карандашом косые короткие полоски.

А Лика опять писала: «Мне часто кажется, что у меня внутри — магнит. Я чувствую даже эту точку, где накапливается такая энергия, она обладает магическими свойствами. Иногда непроизвольно, иногда нарочно я как бы позволяю этой энергии распространяться, и тогда вокруг меня образуется поле. И я чувствую, как это поле захватывает людей, они начинают по-особенному смотреть на меня. Кто-то смущается, кому-то становится хорошо находиться просто рядом, кто-то готов наброситься, но я и это могу контролировать. Это так странно, так пугающе и так — хорошо…»

После нескольких химических обработок Лика наконец-то стала настоящей красавицей. Огненно-рыжие кудри удалось осветлить до светло-золотистых. От гадких веснушек не осталось и следа. От прежнего образа только — ясно-синие пронизывающие собеседника глаза. Она жалела только о том, что это не может увидеть «летающий мальчик». Может, «летавший мальчик»? Нет, теперь-то уж точно — летающий. Она сотни раз вообразила себе такую сцену: он жив и случайно встречает её на улице… наконец, влюбляется… или лучше так: он и раньше был в неё влюблён, просто не мог подойти по какой-то причине… Но во сне она видела одно, навязчивое: он бежит, бежит от неё, падает и перестаёт дышать. Она хочет заплакать, но почему-то взлетает. Так она взлетала каждую ночь. И росла. Росла: становилась всё умнее, интересней и обаятельней. Как-то утром полёт закончился раньше прежнего. Лика лежала с открытыми глазами, сон не шёл. Подруга в это время обычно уже не спала.

Лика остановилась в дверях. О Господи, что делает эта странная девочка? Ну, судя по всему, встречает рассвет. Дарина была у окна, выходящего на восток. Солнечные блики играли на подоконнике, перебираясь на стены. Она, как пятилетняя девочка, ловила их ладонями. Пятно света на тоненькой ладони росло, светом наполнились пальцы. Тёплое сияние поднималось выше-выше по руке, до самой груди, шеи. И вот она засветилась вся. Вся! От макушки до пят. У окна стоял солнечный силуэт. Не чёрная тень на фоне ослепляющего потока, а ослепляющая фигура, вобравшая в себя все лучи, какие могли запомнить комнату. Как солнечный зайчик, только в виде девушки. У Лики перехватило дыхание, только поэтому она смотрела — молча, опираясь о дверной косяк. Это было очень страшно, но и очень красиво. Жутко красиво.

— Дарин, Дарин! — воскликнула она, когда наконец прорезался голос, и пошатнулась. Ослепительная картина сменилась темнотой. Она сползла по косяку.

И опять Дарина склонилась над ней, как перед их знакомством. Два взволнованных глаза и длинные волосы — до пола, потому что Лика была на полу.

— Что с тобой?

— Что со мной?! Что ты делала, Дарин?

— Ничего особенного.

— То есть, по-твоему, ничего особенного!

Подруга, с виду такая прямая, искренняя и открытая, искусно обманывает её, скрывает какую-то непонятную тайну?

— Я стояла у окна… — начала Дарина.

Или это просто так упал свет, а у Лики разыгралось воображение? Или Лика сошла с ума? Но Дарина, явно, не заметила, как только что превращалась в светящийся сосуд.

— Я просто радовалась.

— Радовалась?

— Я радовалась солнцу.

По выходным Дарина делала наброски её портрета. Она хотела, чтобы это была одна из её лучших работ.

— Ты красивая. Благодаря таким, как ты, рождаются шедевры.

— Шедевры рождаются благодаря таким, как ты. Красота со временем проходит. Тем более, что она у меня ненастоящая: я на самом деле рыжая и страшная. А ты с годами будешь свой талант только оттачивать. Лучше бы я умела что-то делать так, как ты рисуешь. Тебе ведь, Дарин, это нужно как будто только для себя. Просто для наслаждения от творческого акта. А мне…

— А ты бы хотела на таланте заработать свои миллионы? — засмеялась Дарина.

— Ды нет, — Лика чуть подумала. — Скорее, признание. И не ради того, чтобы мной восхищались — хотя и это важно! — как затем, чтобы заставлять людей испытывать определённые эмоции. Определённые — мной.

— Хочешь управлять сознанием масс? — опять засмеялась подруга.

— Поверь, я бы сеяла только доброе и светлое.

— Ну-ну… погоди, ты не знаешь, какой ты будешь тогда.

— Но пока я умею лишь продавать цветы, — вздохнула Лика. — Силы есть, боюсь их зря растратить.

— Не шевелись, пожалуйста!

У Дарины волосы доставали до пояса, а спина в этом месте была открыта. Волосы гладили спину, плечи — она никогда их не закалывала. Дарина что-то быстро заштриховывала карандашом. Глаза… в них был тот самый свет. И она понемногу излучала его, глядя на Лику. Лике становилось тепло и как-то по-особенному хорошо.

— Знаешь, как я буду тебя теперь называть? Девочка, которая умеет радоваться солнцу.

— Почти как «ёжик-друг-медвежонка», — опять рассмеялась Дарина. — Может, хотя бы «Девочка, которая радуется солнцу»?

— Нет. «Которая умеет радоваться…» Это важно! Не все умеют, даже, я бы сказала, немногие. Это тоже дар.

А про себя подумала: Я тебя люблю за это — больше всех.

— Мне было года четыре. Крутилась рядом с бабушкой, когда она возилась в огороде. Точнее, это прабабка моя была, но я её бабушкой всегда звала. Так вот, однажды она мне сказала «бери радость у неба и силу — у земли» Я запомнила, очень уж меня это впечатлило. Сейчас так и делаю.

— А-а-а… ромашковый чай, дождь, утро… понятно. Ты настоящая деревенская девушка, не то, что я… В хорошем смысле, конечно! Для тебя это не просто образ жизни, а целая философия. Ты смогла бы там жить. Потому что тебе кроме этого ничего не нужно…

— Теперь нужно, — прошептала Дарина и смутилась.

Лика вся напряглась. Что она имеет в виду? Радоваться сейчас или успокаивать её? Неужели она чувствует что-то подобное? И — нормально ли это?

— Хочешь, я тебя с ним познакомлю? — смущённо спросила Дарина, не отрывая карандаш от бумаги. И Лика с ужасом поймала себя на том, что почувствовала горечь. И ревность — впервые. Это оказалось больно.