После Дракона

Анна Ковалевская

Жизнь как награда. Дышать счастьем каждый день, радуясь мимолетным чудесам, пойманным в трепете листвы и в беге капель по стеклу. Что же заставило героиню стать неспособной принять этот дар? Что таит в себе большая любовь? Счастье полета среди облаков и пения птиц или трагедию не найти себе место на Земле, когда любовь и полет внезапно оборвутся? Сможет ли она приспособиться к миру без любви или обретет собственные крылья, чтобы самой воспарить к лазурным просторам небосвода?

Глава 2

Есть вещи, которые нужно любить. Это вроде нормальной реакции организма. Если видишь яркий свет, зрачки сужаются. Если слышишь пение птиц, смех детей — сердце должно биться радостней, а вся ты растворяться в умиротворенной улыбке.

Так обстоят дела и с утром. Начало дня, солнце встает, люди пробуждаются навстречу новому дню, таящимся в нем свершениям и радостным событиям. Но люди из серии «аномальное явление» не рады ни птицам, ни детям, ни утренним лучам солнца. Звонок будильника для них не символ пробуждения, а сигнал к старту, к непонятному и утратившему свою привлекательность забегу по кругу.

Вот и Дора когда-то любила утро, любила просыпаться раньше всех и наслаждаться миром, принадлежавшим в утренние часы только ей. А теперь она радовалась вечерам, чем ближе сумерки, тем легче на душе. Уходят ожидания, снижаются требования к себе, и все мечты и планы переносятся на завтра. А новый забег отодвигает их на задний план, и только во время короткой передышки блеснут и тут же померкнут, испугавшись возможных последствий, мысли: «Для чего ты здесь, и кто все эти люди вокруг тебя?»

«Подумаю об этом завтра, — стандартный способ обмануть собственный ход мыслей. — Завтра все сделаю иначе, хотя бы попробую добраться на работу новым маршрутом. Известный совет, почему бы не попробовать», — думала Дора, накрываясь одеялом с головой, прячась от мира в своих грезах.

Светлое и многообещающее завтра плавно переросло в хмурое и малоперспективное сегодня. Где она, радость от предвкушения новых свершений и чудесных метаморфоз судьбы? Ей даже лень идти ставить чайник, не то, что бежать, да еще и с радостью, навстречу новому дню.

Рядом вполне мирно посапывал муж, не хотелось будить его, прибираясь на кухне.

Дора решила понежиться в постельке еще полчасика, пожертвовав завтраком и макияжем. Пока устраивалась поудобнее, телефон ускользнул в пространство между диваном и стеной. Рука, пошарив, извлекла пропажу, а вместе с ней и книгу, прочитанную ею пару дней назад.

Открыв наугад, она тут же утратила счет времени и ощущение действительности. Шум ветра сдувал все мысли, словно невесомые пушинки, оставляя на их месте безмятежное чувство покоя и радости.

Покой и радость прервались внезапно. Леон резко выхватил книгу из ее рук и зашвырнул в ближайший угол.

— Опять ты свой бред читаешь? Почему ты не можешь, как нормальная девушка, читать женские журналы? Обычные глянцевые журналы про косметику, шмотки или что там еще баб беспокоит?

Что этих баб беспокоит, Дора не знала, так как женским глянцем преднамеренно не увлекалась.

— И тебе доброе утро, милый.

Улыбнулась. После такого выпада целовать его не хотелось. Но, сделав усилие, все же примирительно чмокнула в щеку.

Леон проснулся, теперь можно и пошуметь. Она выбралась из постели и начала собираться.

— Ты вообще время видела? — он явно был раздражен.

— Да, — удивленно ответила Дора, поглядывая на часы и пытаясь понять, что с ним, с Леоном, и со временем не так.

— Ты опять опаздываешь на работу, я расстраиваюсь, когда ты так делаешь. Ты должна уметь контролировать свое время, — раздражение в его голосе продолжало нарастать.

Дора понимала, что еще пара минут, и его недовольство обрушится на нее Ниагарским водопадом.

— Я контролирую, я все успею, — пытаясь застегнуть молнию, лепетала Дора, торопясь как можно быстрее скрыться из поля зрения его темно-карих, мечущих молнии глаз. Она едва доставала ему до плеча, и по сравнению с ней он казался огромным, а гнев придавал его смуглой коже и темным густым волосам устрашающий Дору вид.

Нет, ничего она не успеет, приедет впритык к началу утренней смены. И будет выслушивать от начальника, что нужно являться минимум за пятнадцать минут до ее начала, чтобы успеть настроиться на работу.

Она заранее морщилась от предвкушения диалога, портившего настроение на близлежащий час. Это была инициатива начальника их отделения, и штрафа за то, что ты не приходишь раньше, не полагалось, но лучше бы он просто молча ее штрафовал и пропускал свои нравоучительные беседы о времени.

Еще и Леон решил заняться ее воспитанием. Два руководителя, дома и на работе — сказочное везение.

И только сев в автобус, Дора поняла, что ее вчерашнее намерение изменить ход, если не всей жизни, то хотя бы сегодняшнего дня, с треском провалилось.

Она забыла о планах ехать на метро и привычно выбрала каждодневный автобусный маршрут. «Ну и правильно сделала, — поспешила похвалить себя, — автобусом быстрее, а судьбоносный эксперимент оставим на вечер».

Вопреки мрачным прогнозам Леона, она не просто успела к началу рабочего дня, но и прибыла к месту раньше. И стоило из-за этого с утра портить ей настроение? Она столько лет знала Леона, но все никак не могла привыкнуть к его резкому тону и количеству замечаний, способных обрушиться на нее безжалостным и леденящим кровь градом в считанные минуты. В такие моменты ей было сложно его любить. Ей вспомнились истории о наложницах, соблазнивших и покоривших своих властителей и превратившихся из рабынь в хозяек царских сердец и дум. Она бы вряд ли смогла пополнить плеяду великих женщин; одно грубое слово или критичное замечание лишали ее способности быть привлекательной и обольстительной на целый день. Она словно улитка пряталась в свой домик и робко выглядывала, проверяя, миновал ли ураган, и засветило ли солнце. Такая ее реакция раздражала его еще больше, и Дора зарабатывала новые окрики и пряталась обратно, могла неделями сидеть в скорлупе, выращивая ноющую боль в области сердца и целый набор страхов и комплексов.

Она никак не могла вспомнить, за что он ее полюбил, и понять, что с ней стало не так. Почему она стала его так раздражать и злить? Едва ей стоило переступить порог дома, как он тут же находил десятки причин повысить на нее голос и обвинить в нелепости сам факт ее существования на этой планете.

При этом он так же бурно и резко утверждал о своей любви к ней. Дора же затруднялась определить свои чувства: она много лет была с ним рядом, он по-прежнему восхищал ее своей горделивой красотой и успехами. Но все чаще и чаще ей хотелось спрятаться от его требовательного взора и не испытывать ставшую невыносимой тревогу.

А вот с работой у нее все было гораздо проще. «Любите ли вы свою работу?» — пожалуй, самый нелепый вопрос, который можно придумать. Она любила работу ровно 15 минут в день перед окончанием смены, и раз в месяц, когда получала положенное материальное вознаграждение за свои усилия.

Работа телефонным консультантом не имела ничего общего ни с ее мечтами, ни с ее образованием, и уж тем более с удовольствием. Она просто делала то, что требовалось, и была рада, если это получалось не хуже, чем у других.

Нет, нужно признаться откровенно, она не любила свою работу и свою жизнь, и даже саму себя, во всяком случае, в этой жизни точно. И была рада, что еще одна смена, приближающая ее к выходному, окончена. Она мучилась угрызениями совести, ведь жизнь по определению должна быть счастьем и прекрасным даром Божьим. В ней есть родные и любящие люди, солнце и море, пение птиц и аромат цветов, много всего есть. Но в метро, куда спустилась Дора в попытке изменить свою жизнь, не было ничего из вышеперечисленного.

Серый холод, слившиеся в штормовой вал люди в ожидании своего вагона и гул поездов. М-да, не самое подходящее место для судьбоносных перемен. Нужно было удовлетвориться, пройдя пару кварталов до следующей остановки, и считать задание «изменение маршрута» выполненным.

Но нет, Дора мыслила глобально. И вот теперь стоит, сжатая толпой таких же хмурых «любителей жизни», и мечтает быстрее закончить свое путешествие под землей и встретиться со свежим воздухом и небом.

«Ну, хоть один плюс, — у нее появилась мечта и ей, в отличие от большинства ее аморфных мечтаний, вполне реально сбыться. — Еще полчаса мучений, и свидание со свежим воздухом состоится».

Дора убрала волосы в капюшон и разместилась на освободившемся месте, радуясь, что оставшуюся часть пути проделает сидя. Она любила одежду с капюшоном, он ей заменял подушку в долгих поездках домой и на работу. Спрятавшись от раздраженной и уставшей толпы, Дора не нашла, к чему прислониться, и просто опустила голову на грудь.

Нужно переключиться от бесчисленных вопросов, требований и жалоб, от того, что было основной составляющей ее рабочего дня, на что-то более жизнеутверждающее и умиротворяющее.

Она так давно не видела моря, и теперь ее человеческого зрения едва хватало, чтобы понять всю его величественную красоту, манящую и переливающуюся прохладу. Восходящее солнце преломило свои лучи между камнями, лежавшими на морском дне, и вода подсветилась золотой сеткой вуали. Вот как должно начинаться каждое ее утро: шум ветра и волн пели ей песню, а взмах его крыльев вторил им и уносил ее навстречу новому дню и солнечному теплу.

— У тебя совесть есть? — рявкнул кто-то, и она завалилась на правый бок.

Взору предстал грязный пол вагона метро, она лежала на скамье. Людей стало намного меньше, рядом сидел, негодующе косясь на нее и пыхтя, краснощекий усатый мужчина средних лет. Видимо, это он и взывал к ее совести.

— Извините, — на всякий случай сказала Дора и поняла, что от полета в горле пересохло.

Она заставила себя сесть ровно и сделала усилие, чтобы полностью раскрыть глаза; шея затекла. «Интересно, какая сейчас станция?»

— Сейчас будет «Институт Космонавтики», Вам, видимо, туда. Вы же летали во сне? — со смехом сообщил ей мужской голос.

Она резко встала. Перед ней стоял молодой мужчина лет 25—27, и радостно, и что самое ужасное, абсолютно искренне улыбался, демонстрируя мальчишеские ямочки на щеках.

«Дракон, — стрелой пронеслось в ее еще неясном сознании. — Откуда он знает про Дракона, он что, видел их? — от резкого подъема и воспоминаний о полете кружилась голова. — Это же сон, глупый навязчивый сон». Никто не смеет смотреть ее сны, да еще смеяться над ней.

Ее лицо покраснело то ли от гнева, то ли от стыда. А незнакомец, тем временем, продолжал свою беззаботную болтовню.

— Так всегда, на самом интересном месте, да? А ведь хочется знать, что же будет дальше? — он вопросительно уставился на нее. Его голубые, ясные, как у ребенка, глаза не давали ей шанса соврать или оставить его вопрос без ответа.

— Нет, мне не хочется, — взяв в себя в руки, буркнула Дора, и натянула капюшон, чтобы он больше не мог смотреть ей в глаза.

Сама же она продолжала его рассматривать. «Откуда он взялся здесь? Под землей, в узком и тесном вагоне метро. Такой крепкий, свежий, словно стебель бамбука. Причем здесь бамбук?» — одернула себя Дора и начала пристальней изучать его загорелое лицо. Парень был довольно симпатичным. Конечно, в отличие от Леона его сложно было назвать красавцем, но его живые, полные радостного огня глаза, искренняя улыбка и то тепло, которое Дора чувствовала, находясь даже на расстоянии полуметра, придавали ему магическую силу и обаяние. Если Леон был прекрасен, словно суровая вершина горного пика, то незнакомец казался сродни солнечному теплу. Всемогущему, живительному, но, в то же время, неуловимому для человеческого ока. Казалось, если он наберет полную грудь воздуха и рассмеется, выдыхая его, то и вагон, и метро, и все они разлетятся, словно щепки. И пассажиры, чувствуя его силу, предпочитали держаться в стороне от его крепкого и совсем не по погоде одетого тела. И что за нелепая для поздней осени красная футболка с крыльями? «Тоже мне, Дракон», — фыркнула Дора и отвернулась.