Научи меня верить в любовь

Ника Климова, 2022

Марк Климов долго и упорно работал, чтобы стать тем, кем он является сейчас. Ему за сорок. У него есть все, кроме любви и семьи, но его это вполне устраивает. Он упивается свободой и одиночеством. Ровно до того момента, пока на его голову внезапно не сваливается племянница. Удастся ли Марку сохранить свой собственный мир? И на что готова Алиса, чтобы быть рядом с ним, пусть и неспособным на любовь? Им придется через многое пройти. Останутся они вместе или нет, неизвестно. Но их жизнь точно никогда не будет прежней.

Глава 1. Жизнь полна сюрпризов, и не только приятных

Глаза распахнулись за секунду до будильника. Темно настолько, что не видно даже очертаний предметов. Отключаю противный сигнал на айфоне и, отбросив одеяло, спускаю ноги на прохладный пол. Это возвращает меня в реальность, хотя перед глазами все еще стоит лицо матери. Она никогда не снилась мне. Да я и сейчас не мог вспомнить подробностей сна, но после него осталось неприятное давящее ощущение в груди. Терпеть его не могу. Особенно, когда не понимаю причин.

Пробежка, очень черный кофе, контрастный душ. Сегодня все это не помогает. Лицо матери не отпускает. Что? Зачем? Почему? Раздражает. Мы не были близки. Скорее, напротив. Она умерла несколько лет назад. И я тогда как будто облегченно выдохнул. Больше ничего не связывало меня с семьей, точнее, ее остатками. Отчим не в счет. Он никогда не был моей семьей. Впрочем, я не уверен, что у меня вообще когда-то была семья.

Нет, была. Много лет назад. Настолько давно, что это кажется нереальным, вымышленным.

Утонув в собственных мыслях и воспоминаниях, в последний момент торможу позади серебристого Matiz, остановившись в паре сантиметров от его бампера. Красный. Обычно на дороге я аккуратен и внимателен, но сегодня что-то идет не так. Мне не нравится. Недобрый знак. Не люблю.

В офисе какое-то оживление. Я это чувствую, едва перешагиваю порог. Суета, разрывающиеся телефоны, истерические ноты в голосах. Из кабинета наперерез мне вылетает Антон, один из наших аналитиков. В глазах паника, волосы взъерошены.

— Марк, — резко выдыхает он, пожимая мою руку. Его ладонь влажная. — Марк, все пропало.

— Что пропало? — застываю я, глядя в его глаза.

— Сервер навернулся. Все пропало, — его голос переходит на шепот.

— Что. Значит. Навернулся?

— Пытаются реанимировать. Пока не получается.

— Когда это случилось?

— Утром пришли. А он… В общем, Марк, что делать? Через два дня презентация. У нас заказы.

Я молча прохожу мимо, к себе в кабинет. Сегодня не киваю привычно своему секретарю, хотя краем сознания отмечаю, что она, как обычно, уже на месте. Опускаюсь в кресло, включаю комп. Грузится, но смысла от этого сейчас нет. Все наши проекты в сетевых папках для совместного доступа. И к ним сейчас не добраться. Почта не реагирует. Сеть «лежит». Прекрасное начало дня! В грудь снова возвращается ощущение тревоги, сдавливая легкие. Это оно? Причина в сервере? Не успеваю понять. Без стука в кабинет влетает Успенский. Хмуро смотрю на него, уже заранее зная, что он скажет.

— Марк…

— Где, черт возьми, наши новые сервера? — спрашиваю негромко, с трудом сдерживая ярость.

— Договор подписали на днях. Вели переговоры.

— Борь, сервера — это наше все, это гарант существования нашей фирмы, гарант доверия клиентов.

— Да знаю, Марк, знаю, — падает он в кресло напротив.

— Что говорят? Когда оживут сервера?

— Работают. Пока причина непонятна. Вечером все работало.

От моей отповеди Успенского спасает телефонный звонок. Номер неизвестный. Телефоны клиентов я обычно сохраняю. Значит, это не кто-то из них и может подождать. Сбрасываю звонок.

— Сейчас девять, — бросаю взгляд на часы. — Если к десяти ситуация не прояснится, собираем…

Снова звонок. Тот же номер. Наверняка, очередная реклама или кредит. Сбрасываю, возвращаясь к разговору с Успенским.

–… Собираем совещание и решаем, что делать и как выплывать. Нам нельзя завалить этот контракт, Боря.

— Я понимаю, Марк, — кивает он. Глаза ошалелые.

— Почему сразу не позвонили? — требую ответ.

— Да все только на работу пришли. Никто еще толком ничего не понял.

Киваю и надеюсь на лучшее.

К десяти сервер не оживает, но становится ясна причина — навернулось железо. И нужно время, чтобы все исправить.

— Сколько? — вонзаю взгляд в Макса, нашего директора по информационной безопасности.

— Уже нашли, заказали, но нужно время.

— Сколько? — настойчиво повторяю вопрос.

— Два или три дня, возможно, больше.

Я вижу, как вжимается его голова в плечи, хотя он пытается сидеть ровно. Слышу стон Антона и тихие ругательства Успенского.

— Макс, у нас нет двух-трех дней.

— Я понимаю, — виновато произносит он, — но их нет в наличии на складе. А доставка…

Дергаю головой, останавливая его объяснения. Мне надо подумать. Два дня… Через два дня презентация. Большой проект на несколько миллионов. Мы все долго и упорно работали над ним и теперь просто взять и все вот так слить? Не вариант.

Потираю переносицу, лихорадочно пытаясь найти выход. Телефон на столе вздрагивает. Тот же номер. Сбрасываю и тут же забываю о нем.

— Антон.

Он весь подбирается.

— Материалы по проекту только в сетевых папках? На внешних носителях нет?

— Окончательный вариант только в сетевых.

— А НЕ окончательный?

— Можно поискать, но его надо дорабатывать, доделывать.

— Это лучше, чем за два дня до презентации начинать все с нуля.

Антон кивает, соглашаясь.

— Собирайте все, что у кого где сохранилось, затерялось, затесалось. Будем собирать по крупицам и доводить до совершенства. Обед и домой отменяются. Всё! Всем работать!

Антон вылетает из кабинета первым, за ним не спеша выходит Макс своей развязной походкой. Мы остаемся вдвоем с Успенским.

— Думаешь, реально? — смотрит он на меня с сомнением.

— Мы сами творим свою реальность, — криво ухмыляюсь я.

— Ты хочешь восемь месяцев работы сделать за два дня? — теперь он смотрит на меня как на спятившего.

— Именно. В точку, Боря.

— Но это же просто невозможно, — восклицает он. — Ты просто загонишь людей. Давай свяжемся с клиентом, объясним. Я уверен, он войдет в положение, поймет. Заработают сервера и мы проведем эту презентацию.

— Боря, — откидываюсь я в кресле, — напомни, сколько раз мы переносили эту презентацию?

— Два, но…

— Два, Боря! Это уже много, — снова выпрямляюсь я. — Это вопрос доверия. А Макс у меня еще получит за то, что не следит за серверами. Меньше баб трахать надо и больше работать.

— Кто бы говорил! — усмехается Успенский.

— У меня это не мешает работе, — отвечаю ему раздраженно. — Ладно, давай работать. Нам предстоят горячие дни. И ночи. Если презентация пройдет на пять с плюсом, устроим всем отдых.

На часах уже почти три утра. Я еще не выходил сегодня из офиса. От огромного количества выпитого кофе тошнит. В глазах песок, а в голове сплошной туман. В пору искать там лошадку. Надо поспать. Хоть пару часов, иначе завтра я буду ни на что не способным трупом. Ехать домой не хочу — нет времени, а сейчас на счету каждая секунда. Почти все по проекту удалось восстановить, но остались моменты, которые приходится делать с нуля. Я смотрю в монитор, но буквы и цифры сливаются, теряя резкость. Всё! Хватит! Иначе наделаю сейчас ошибок. А разгребать их времени уж точно нет.

Спать!

Уже дойдя до дивана, который стоит в углу моего кабинета, разворачиваюсь, услышав на столе жужжание. Телефон. Сообщение. Не хочу! Нет сил! Но пресловутое стремление контролировать всё и вся заставляет вернуться. Незнакомый номер. Тот же самый. С него мне сегодня звонили раз пять, но отвлекаться было некогда. А теперь смс. Открываю.

Перезвоните, пожалуйста. Это срочно!

Брови сходятся к переносице. Срочно! Мысленно пробегаю по списку клиентов. Нет, это не может быть кто-то из них.

Кто-то из бывших? Вряд ли! Я никому никогда ничего не обещаю, кроме секса. И сразу обозначаю эти границы. Кого не устраивает, уходят сразу. Остальным жаловаться не на что.

Хочется плюнуть и забить. Стрелки на часах приближаются к четырем. Меня вырубает. Перезвоню утром. Завтра. Точнее уже сегодня. Но едва закрываются глаза, как меня будит тихий женский голос и невесомые касания:

— Доброе утро, милый!

— Ммм, — мычу, не в силах проснуться.

— Климов, ты, что, домой не уходил? — голос отдаляется. Больше никаких касаний. С трудом раздираю глаза.

— Макеева, — голос срывается на стон. Ну так хорошо спалось. Зачем обломила? Хотя… Стоп! — Сколько время?

— Восемь. Без четверти.

— Черт! — подскакиваю, как ошпаренный, растирая лицо ладонями, чтобы прогнать остатки сна. Шею сводит, потому что на этом диване отлично трахаться, но не спать. — Черт! Почему ты не пришла раньше?

— У меня вообще-то рабочий день с девяти, — ухмыляется она, протягивая мне чашку кофе и коричневый бумажный пакет.

— А чего тогда так рано? — делаю большой глоток обжигающего кофе и только после этого заглядываю в пакет. Булочки! Еще теплые! Хотя я сейчас съел бы целого буйвола, зажаренного целого буйвола.

— Знала, что ты не поедешь домой и будешь стойко нести службу здесь. Кто-то же должен был о тебе позаботиться, — ухмыляется Юля, устраиваясь в моем кресле и закидывая ноги в туфлях на длинной тонкой шпильке на стол, но тут же опускает их под моим недовольным взглядом.

Не люблю, когда обо мне заботятся. Я предпочитаю делать это сам, как и все предыдущие… тридцать с плюсом лет. Не хочу быть кому-то за это обязанным. И просто потому, что не умею и не хочу заботиться в ответ.

— Ладно, расслабься, Климов, — примирительно поднимает Юля руки в верх. — Это просто кофе. Я ни на что не покушаюсь. Как дела?

— Нормально, — допиваю кофе, но к булочкам не притрагиваюсь. — Выживем.

— Я даже не сомневалась.

Грациозно поднявшись из кресла, Юля проходит к дверям, но там оглядывается и, бросив взгляд на так и не тронутый пакет с булочками, произносит:

— Какой ты все-таки Климов… сложный.

— За КОФЕ спасибо.

— Пффф, — фыркает она, перешагивая порог.

На случай таких внеплановых ночевок в офисе в моем шкафу имеется пара костюмов, рубашек и даже зубная щетка. Правда, пока придется походить со щетиной. Но это терпимо.

Напротив офиса небольшая кофейня. Она еще закрыта, но меня там знают. И за щедрые чаевые всегда рады накормить. После завтрака возвращаюсь в кабинет. В девять совещание. Медленно, но верно проблема решается. Это обнадеживает. Осталось немного. Почта по-прежнему не работает. Приходится писать клиентам с айфона. Не очень удобно, но лучше так, чем терять деньги. Набираю письмо и в самой его середине звонит телефон. Тот же номер! Черт, я совсем забыл про ночное смс. Ладно, надо ответит. Человек очень настойчив, наверное, что-то надо.

— Да, — отвечаю недовольно. В конце концов, он прервал мою мысль и заставил отвлечься от важных дел.

— Марк Александрович Климов? — слышу женский голос.

— Слушаю, — настораживаюсь, пытаясь вспомнить, не слышал ли его раньше.

— Здравствуйте! Меня зовут Наталья. Я… Я подруга Вашей сестры.

— Сестры? — переспрашиваю я. Какой-то развод. У меня нет… Есть. Но я понятия не имею, где она и что с ней. И даже иметь не хочу. Мы совершенно чужие друг другу люди.

— Да, Виктории.

— И что? — раздражаюсь я. Зачем мне что-то знать про нее? Я ничего не хочу о ней знать.

— Вика… умерла.

Умерла… Я слышу это слово, но ничего в связи с ним не чувствую. Умерла. Мне даже неинтересно, почему и как.

— Сочувствую, — произношу дежурную фразу.

На том конце тишина. Женщина, наверное, в замешательстве. Не ожидала такой равнодушной реакции, но мне все равно. Хочется поскорее закончить этот бессмысленный для меня разговор и вернуться к делам.

— У Вики осталась дочь, — произносит она.

— Дочь, — повторяю на автомате, пролистывая то, над чем работал ночью, в поисках ошибок или нестыковок.

В дверь заглядывает Антон. Машу ему, чтобы зашел.

— У нее нет никого, кроме Вас. Вика перед смертью просила связаться с Вами.

— Зачем? — я теряю нить разговора. На экране что-то не так. Не понимаю, что, а этот голос в трубке отвлекает, вызывая раздражение.

— Но Вы же… Вы же дядя… Брат Вики. И Вы единственный родственник, — Наталья растеряна.

— Да, — отвечаю задумчиво, вглядываясь в экран.

— Если Вы не заберете ее, то девочку определят в детский дом, — продолжает она.

Мне нет никакого дела до того, что будет с этой девочкой. Совершенно чужой мне девочкой. В памяти яркой картинкой некстати всплывает вчерашний сон. Вместо цепочки букв и цифр вижу лицо матери, ее глаза. Что в них? Не понимаю. Чего она от меня хочет? Зачем?

— Я зайду попозже? — одними губами шепчет Антон. Дергаю головой, веля ему остаться.

— Так что? Вы заберете Алису? — спрашивает ненавистный голос в трубке.

— Кого? — переспрашиваю я, не понимая, о ком речь.

— Ну Вашу племянницу, дочь Вики, — Наталья раздражается.

Зачем она мне? Что мне с ней делать? Я ничего не хочу с ней делать и знать ее не хочу.

— У нее, что, нет других родственников?

— Нет.

— Бабушки, дедушки, дяди, тети?

— Вы дядя и больше никого нет!

Не хочу! Мне это не надо! Тем более ребенок. У меня никогда не было детей. И я совсем не горю желанием ими обзаводиться. Да еще и чужими.

— Если Вы не заберете ее в ближайшие дни, то девочку определят в детский дом, — Наталья злиться и не пытается этого скрыть. — Вы понимаете, что такое детский дом? Она же Ваша племянница, дочь Вашей сестры. Неужели, Вам все равно, что с ней будет?

В голове какой-то сумбур, смесь программного кода и обрывков телефонного разговора. Я не хочу ничего решать. Я не хочу забирать к себе эту мифическую девочку, которую я не знаю. НЕ ХОЧУ!

— Я не могу сейчас говорить. У меня важное совещание, — решаю закончить разговор.

— Вы перезвоните? — настойчиво спрашивает Наталья.

Сбрасываю звонок, оставляя вопрос без ответа. Пусть считает меня сволочью. Плевать. Я себя вполне устраиваю и менять это не собираюсь.

Смотрю на Антона, но в голове почему-то все еще звучит голос этой подруги:

— Вы понимаете, что такое детский дом?

Понимаю. И там этой девочке будет однозначно лучше, чем здесь со мной. Да по херу мне, как ей там будет.

— Марк? — осторожно спрашивает Антон.

— Да. Что у тебя? — тут же выбрасываю из головы телефонный разговор и возвращаюсь к насущным проблемам.

К презентации все готово. Мы молодцы. После надо будет обязательно выписать людям премию. А сегодня — как следует выспаться. Я закрываю глаза, рассчитывая, что сон сморит меня быстро — устал, вымотался, выжал из себя и своей команды все по максимуму. Но уснуть никак не удается. Снова это чертов голос в голове:

— Если Вы не заберете ее в ближайшие дни, то девочку определят в детский дом… Неужели, Вам все равно, что с ней будет?

Да, все равно. Я даже не стану пытаться отыскать в себе какие-то зачатки чувств к этой девочке. Их просто нет. Как и жалости к ней. Меня никто не жалел. Так почему должен я?

— Ты сегодня остаешься без ужина…

— Почему?

— Ты не убрался в комнате и не вынес мусор.

— Почему всегда я? Она тоже может.

— Она еще маленькая. А ты здоровый мужик.

Дверь в комнату закрывается, отрезая меня от огромной фигуры отчима. Как же я его ненавижу! И мать не защитит. Она никогда не защищает. Хочется все крушить. Ладони сжимаются в кулаки. Слышу хруст. Ненавижу!

Переворачиваюсь на другой бок, пытаясь избавиться от непрошенных воспоминаний. Но на их место приходят другие.

Мне больно. Из разбитого носа идет кровь, заливая мою футболку. Он снова орет на меня. Сегодня — за разбитую чашку. Снова замахивается, отталкивая с такой силой, что я падаю, ударяясь ребрами об диван. В дверях спальни стоит моя… сестра. Ее глаза распахнуты в испуге. Она прижимает к себе куклу и смотрит, как отчим избивает меня. Матери нет — она на работе. Но даже если бы и была, то встала бы на сторону отчима. Я пытаюсь защищаться, но он сильнее. Вырвавшись, сбегаю на улицу. Только там могу чувствовать себя свободно и спокойно. Но меня находят и возвращают обратно домой. Уже под утро. Мать плачет. Отчим снимает ремень.

Я с силой зажмуриваюсь и даже сейчас чувствую на спине ожог от тяжелой пряжки. Отбрасываю одеяло и рывком поднимаюсь с постели. Легкие ломают ребра. Дышу глубоко, упираясь ладонями в стену.

— Его нет, его больше здесь нет, — повторяю про себя. Меня бьет озноб. Кожа покрывается испариной.

Спустя минуту отпускает. Но не ненависть к отчиму, матери и сестре. Им было плевать на меня! Так какого хрена я должен заботиться о какой-то там племяннице? Она мне никто! И плевать я хотел, что с ней станет.

Презентация прошла на ура. Клиент доволен. Можно выдохнуть, но ненадолго. Впереди предстоит еще много работы, чтобы завершить проект и сделать его реальностью.

— Ты как всегда оказался прав, сукин сын, — беззлобно произносит Успенский, касаясь краем своего фужера моего. — И мы снова в выигрыше.

Я молча делаю глоток коньяка, но оставляю его во рту, наслаждаясь теплом, которое разливается внутри.

— Как у тебя это получается?

— Что именно? — окидываю зал ленивым взглядом, но подмечая при этом малейшие детали. Юля активно окучивает клиента. Он улыбается. Это хорошо. Это нам в плюс. Антон что-то живо втирает Максу. Тот сосредоточенно кивает, пытается возражать, но не успевает, захлопывая рот.

— Всегда быть уверенным в успехе. Я бы пошел на попятную, умолял бы клиента дать нам отсрочку. А ты…

— Вот поэтому, Боря, ты у нас отвечаешь за финансы, а я за все остальное, — поворачиваюсь к нему.

— Мне иногда кажется, что ты сумасшедший, — Успенский залпом выпивает коньяк.

— А, может, тебе не кажется? — взгляд возвращается к смеющейся Макеевой, цепляясь за ее тонкие щиколотки, запястья и длинные пальцы с ярким маникюром.

Телефон в кармане звонит так настойчиво, что, кажется, сейчас взорвется. Недовольно смотрю на номер.

— Что-то не так? — спрашивает Боря, наблюдая за мной.

Сбрасываю вызов.

— Все в порядке.

Снова звонит.

— Да что ж ты такая заноза? — спрашиваю в полголоса.

— М? Бывшая? — с интересом смотрит на мой телефон Успенский.

— Если бы.

— Клиент?

— Это было бы еще лучше.

— Тогда кто? Почему не отвечаешь?

— Не вижу смысла, — убираю телефон в карман пиджака и тут же чувствую короткую вибрацию. Опять сообщение. Наверное, стоит ей прямо ответить, что меня не интересует судьба этой девчонки. И пусть делает с ней, что хочет. Но почему-то откладываю это. И не читаю сообщение.

Все уже разошлись. И мне тоже пора домой. Выключаю компьютер, запираю сейф и, прихватив со стола телефон, направляюсь к дверям. Заглядывает Успенский.

— Еще тут?

— Уже ухожу.

— Ты обещал выходной. Ребята спрашивают.

— Я обещал отдых, но не выходной, — закрываю за собой дверь. — Завтра скажу Регине, чтобы нашла хороший клуб или ресторан.

— Вечеринка за счет большого босса? — ухмыляется пьяными глазами Боря.

Не успеваю ответить — снова телефонный звонок.

— Да ответь ты уже. Человек чего-то хочет, — кивает на мой айфон Успенский.

— Впарить мне чужого ребенка, — бормочу я, чтобы он не слышал, но у него превосходный слух.

— Что? У тебя есть ребенок? — ошарашенно смотрит на меня мой компаньон.

— Боже упаси! — поднимаю я руки.

— Тогда откуда ребенок.

— Племянница, — слово дается мне не без труда.

— Племянница??? — все, Успенский окончательно протрезвел. — У тебя есть сестра? Или брат? Ты никогда не говорил.

— Потому что нет, — нажимаю на кнопку лифта.

— Тогда откуда племянница?

— Это долгая и неинтересная история.

— Почему ты не отвечаешь на звонок? Не хочешь с ней разговаривать?

— Именно.

— Почему? — не сдается Боря, заходя за мной в лифт.

— Потому что мне нет никакого дела до этой так называемой племянницы, — начинаю я раздражаться.

— А что с ней?

Еще одной занозы на мою голову не хватало!

— Ее мать умерла и мне пытаются ее впарить.

— А отец?

— Понятия не имею.

— Сколько ей?

— Не знаю, — с трудом сдерживаю раздражение. Отвлекают цифры на табло, отсчитывающие этажи.

— Большая? Маленькая?

— Не знаю.

— А зовут как? — двери лифта распахиваются. Я выдыхаю и выхожу.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Так, постой, ты, что, единственный родственник? — не отстает Успенский.

— Наверное, — мне все равно. Прощаюсь с охранником и выхожу в вечернюю прохладу. Уже темнеет. На парковке ждет такси.

— И тебе все равно? — шагов за спиной больше не слышно.

— Бинго, Боря! — поднимаю руки, не оглядываясь.

— Она же ребенок, — доносится мне в спину растерянное.

— Мне. Нет. До нее. Никакого. Дела, — поворачиваюсь к нему.

— Ты же не можешь быть такой сволочью, Марк.

На его лице растерянность и шок.

— Почему? — искренне не понимаю я.

— Она твоя племянница. Ты, что, позволишь отдать ее в детский дом? Да, Марк? Вот так просто позволишь?

Я молчу, глядя ему в глаза. И не чувствую при этом ни малейших угрызений совести.

— Нет, Климов, я знал, что ты отмороженная сволочь, но не думал, что настолько, — почти шепчет Успенский.

— Ну вот и познакомились, — ухмыляюсь я и снова разворачиваюсь, чтобы уйти. До такси каких-то пять метров. Хочу домой, в душ и спать. К счастью, Успенский больше не пытается читать мне нотации. Через стекло такси я вижу его лицо. Он осуждает меня. Может быть, даже ненавидит. Но мне плевать. Я закрываю глаза, позволяя машине укачать меня.

Пока утром варится кофе, пролистываю телефон, удаляя лишние сообщения и номера. Черт, я же вчера так и не ответил этой подруге.

— Ты, что, позволишь отдать ее в детский дом? — вспоминаю слова Успенского. И тут же — он сам из детского дома. Да, он не понаслышке знает, как там. Да и по херу! Почему я все время об этом думаю? Мне плевать! ПЛЕВАТЬ! Но это продолжает сидеть внутри моей головы и зудеть, жужжать, как бор-машина. Раздражает. Сегодня все раздражает. Слишком яркое солнце. Начинающаяся жара. Пробка. Сигналящие машины. Хочется что-нибудь сломать, попинать, выпустить пар. Не понимаю, что меня так завело. Почему я не спокоен? Что случилось? Мы спасли проект. Мы спасли контракт. Нас ждет миллионная прибыль. Что не так, Климов, твою мать? Что ты бесишься?

Успенский со мной не разговаривает. Точнее, я только догадываюсь об этом, потому что он не звонит и не заходит ко мне. Может, просто много работы. Не знаю. Не хочу гадать. Регина нашла ресторан. На следующую пятницу. Отлично. Мне нужно расслабиться. Выпить. Заняться сексом. Сексом, да. Что-то Макеева тоже не жалует меня своим вниманием в последнее время. Ах да, у нас же договор. Без моей инициативы она не лезет. Отличная партнерша. С ней никаких проблем и никакой головной боли. Рука тянется к телефону, отыскиваю ее номер.

— Да? — отвечает почти сразу.

— Зайди.

Минута. Две. Три. Ее нет. Чувствую, как внутри зреет взрыв. Вдох-выдох. Все хорошо. Нет никаких проблем.

— Что случилось?

Ну, наконец-то.

— Закрой дверь. На ключ, — приказываю я, скидывая пиджак.

— О, нет, Марк не сегодня, — пятится Юля назад.

— Что? — замираю я. — Почему нет?

— У меня… эти дни.

Все против меня!

— Макеева, ты издеваешься?

— Нет. Марк, я серьезно, — она смотрит виновато. — Хочешь, сделаю минет?

— Хочу, — злюсь я.

— Ты чего такой нервный? — она идет за мной к дивану.

Не отвечаю, расстегивая ширинку. Мне нужна разрядка. Быстрая и без сантиментов. Юля умеет это делать. Отличная любовница. Надо будет ее чем-нибудь вознаградить за это.

Я смотрю сверху вниз, как ходит ходуном затылок Макеевой, и пытаюсь заставить себя расслабиться, отдаться во власть ее податливого рта и умелых пальцев, но ничего не выходит. Закрываю глаза, откидываясь назад. Дышу глубоко. Выбрасываю из головы все мысли. Пальцы запутываются в мягких волосах. Я хочу, чтобы она взяла его всего. Хочу чувствовать ее горло. Оргазм близко. Бедра сводит. Затылок вдавливается в диван. Я не замечаю, как пальцы с силой удерживают ее голову. Где-то на границе сознания слышу возмущенный стон. Отпускаю. Становится легче. Напряжение отступает. Посидеть пару минут — и снова за работу.

— Климов, ты сволочь, — Юля недовольно поправляет волосы. На губах капля спермы. Брезгливо отворачиваюсь, застегивая ширинку. — Ты когда-нибудь оставишь меня без волос или задушишь.

— Я контролирую себя. Тебе нечего бояться, — произношу спокойно.

— Ты чего такой напряженный? Все же хорошо. Или я чего-то не знаю? — она салфетками вытирает губы и, комкая их, бросает в мусорное ведро под моим столом. Меня передергивает от этого.

— Нормально все. В следующую пятницу идешь на вечеринку? — сажусь за стол с мыслью, что надо попросить кого-нибудь вынести мусор.

— Конечно, — радостно улыбается Макеева. — Ты же знаешь, я не пропускаю ни одной вечеринки.

— Надеюсь, твои… дни закончатся к этому времени? — вскидываю бровь, глядя на нее.

Она смеется, поправляя блузку.

— Будь уверен.

— Иди работай, — киваю ей на дверь.

— А как же поцелуй? — надувает она губки.

— Макеева, не беси.

— Нет, Климов, ты все-таки сволочь, — идет она к дверям. — Медаль тебе надо большую. С надписью «Сволочь».

— Большими буквами, — киваю я.

— Да, большими буквами.

— Так что ж ты трахаешься со мной, если я сволочь? — ухмыляюсь я.

— Дура потому что, — поворачивает Юля ключ. — И трахаешься ты классно.

Мои губы растягиваются в довольной улыбке. Что есть, то есть.

Не успевает за ней закрыться дверь, как в кабинет заходит Успенский. Мрачный, как небо октября. Молча садится в кресло напротив.

— Натрахался?

Для него наши с Макеевой так называемые отношения давно не секрет. Он никогда не осуждал. Значит, причина его недовольства в другом.

— Ты чего такой? — спрашиваю, вглядываясь в него внимательно. — Какие-то проблемы?

— Слушай, ты же прекрасно знаешь, что я провел в детском доме почти все свое детство.

Черт! Только не это!

— Знаю, — отвечаю ровно.

— Да что ты можешь знать! — взрывается он, вскакивая с кресла и начинает метаться по кабинету, потом резко останавливается. — Что ты можешь знать про детский дом? Скажи, у тебя была семья? Ты же вырос в семье? Отец, мать.

Я молчу, глядя на него и не моргая. Не стоит тебе, Боря, трогать эту тему.

— Что ты молчишь? — снова срывается он. Глаза бешенные. С трудом контролирует себя. — Знаешь, каково там в этом детдоме? Всем на тебя НАСРАТЬ! Сможешь — выживешь, нет — так тебе и надо.

Успенский замолкает, уставившись куда-то в пространство. Наверное, вспоминает, но недолго. Я терпеливо жду, когда он закончит.

— В детском доме ты никто. Каждый день тебя упрекают за сам факт твоего существования. Все, что у тебя есть вкусного, красивого, интересного, отбирают те, кто сильнее. Жаловаться бесполезно — будет хуже.

Я слушаю спокойно. Но это спокойствие только внешнее. Внутри меня все сжимается. Тихий напряженный голос Успенского уносит в детство. Детство, которое я никогда не хотел бы вспоминать.

— Тебе плевать, верно? — горько ухмыляется он, не дождавшись от меня никакой реакции.

Я моргаю, возвращаясь в настоящее.

— Мне жаль, что тебе не повезло, Боря, — говорю ровным голосом, но мне на самом деле не жаль, потому что я знаю, что в семье может быть хуже.

— Да плевать тебе, Климов, — Успенский машет рукой. — И на меня плевать, и на Макееву тебе плевать. И на эту девочку, племянницу твою.

Челюсти сжимаются против воли при одном упоминании этой девчонки.

— Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя. Во мне, в Юле, в других. А в своей племяннице ты не видишь выгоды, поэтому ты позволишь сдать ее в детский дом. Может, оно и к лучшему. Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.

Последнее слово он выплевывает из себя, как что-то мерзкое. Я провожаю взглядом его стремительно удаляющуюся фигуру. Работать не получается. Успенский своей речью поднял со дна моей души все, что я столько лет тщательно прятал, запирал на сотни замков, топил. Я не хочу вспоминать это. Но он заставил. Чертов, Успенский, на хрена он приперся?!

На часах два ночи. Я не сплю. Опершись рукой о пластиковую раму, смотрю на ночной город. В доме напротив в нескольких квартирах тоже не спят. У них, наверное, дела, но почему я еще не в постели? Не могу. Сегодня не могу заставить себя лечь. Гаденыш Успенский! Форменная тварь! Отталкиваюсь от окна. Пара таблеток успокоительного и все придет в норму, но не пью. Сердце стучит часто. Дыхание сбивается. Плечи сводит от боли, но сегодня никто не бьет меня по ним.

— В детском доме ты никто, — слышу в ушах крик Успенского.

Уверяю тебя, Боренька, не только в детском доме.

— Жаловаться бесполезно — будет хуже.

Мои губы кривит безрадостная улыбка.

Ладони сжимаются в кулаки.

— Да плевать тебе, Климов!

Кулак входит в стену. Больно. Но это хорошо. Боль отрезвляет. Боль делает сильнее. Боль очищает. И я бью снова.

— Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя.

Это правда. Черт возьми, это правда и мне за нее не стыдно. Все мы в этом мире держимся друг за друга, пока нам выгодно. Дружба, любовь, альтруизм? Ах, оставьте все это книгам и красивым сказкам. Они не имеют ничего общего с реальной жизнью.

— Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.

Кулак снова входит в стену. Боль пронзает до самого локтя. Сломал? Нет, целая. Пальцы сжимаются и разжимаются. Придется делать ремонт. В груди болит, выворачивает, закручивает. Успокоиться легко — надо просто ничего не менять. И все снова станет хорошо. Но я беру в руки телефон. Пальцы с трудом попадают по буквам. Меня это бесит, но я продолжаю упорно писать. Как какой-то мазохист. Ответ приходит почти сразу. Адрес. Нижний Новгород. Хочется удариться об стену головой. Это какой-то трэш. Ненавижу этот город! Ну почему именно там? Снова хочется послать все к черту, но опять делаю совсем другое. Сообщение уходит. Все, теперь оставьте меня все в покое. Я собираюсь спать!