Ольга – княжна Плесковская

Анна Влади (2023)

Книга о юности будущей великой княгини. После смерти родителей Ольгу воспитывает двоюродный дед по материнской линии — мудрый и деятельный правитель Плескова. Он растит Ольгу в любви, учит её грамоте, началам торгового дела и закону — правде. В жизни юной Ольги уже есть место тайне — её настоящее происхождение скрыто от окружающих. А оно позволяет ей претендовать на Киевский престол. И судьба будто помогает ей в этом — в Плесков приезжает Киевский князь Игорь, и дочь плесковского правителя очень ему нравится. Самой же Ольге мил не могущественный, пресыщенный властью князь, а молодой новгородский боярин. А потому ей предстоит нелёгкий выбор. Как его сделать — разумом или сердцем?

1. Гость

Было самое начало месяца листопада. Пришедшая на землю осень медленно и верно утверждала свой порядок: пригнула гибкие ветки кустов ягодами, пронизала лес серебряными нитями паутины, зажгла буйным пламенем листья на деревьях — золочёно-хрупкие, рудо-жёлтые¹ вощёные, черемчатые² резные, боканные, сочные кумашные и кое-где не сдавшиеся до конца осеннему натиску, ещё зелёные, но уже подёрнутые бурым, глубоким цветом тёмного мха. Часть листвы уже облетела, пробивалась сквозь неё пока ещё зелёная трава, а между кронами деревьев виднелась ясная и тёплая лазурь неба, какая бывает лишь золотой осенью. Шелестела листва, шептались травы, протяжно кричали птичьи стаи. Осень, щедрая хозяйка, ублажающая глаз и умиротворяющая душу, правила миром.

По осеннему лесу ехал всадник, и, казалось, был он погружён в глубокие думы и не замечал окружающего его осеннего великолепия, да и вообще ничего не замечал. Но это только казалось. Всадник был воином, и выработанное долгими годами ратных походов воинское чутьё безошибочно указывало ему на скрытое присутствие рядом живого существа. И другое чутьё, отшлифованное годами занятий иного рода, подсказывало ему, что существо это человеческое и присутствие его не таит угрозы. Тем не менее чужое пристальное внимание раздражало, но схватить наблюдателя в лесу, да ещё будучи верхом, не представлялось возможным, поэтому странствующий воин направил коня к примеченным густым зарослям, за которыми открывалась небольшая полянка, вынуждая тем самым любопытного незнакомца приблизиться.

Всадник выехал на полянку, остановился, как будто осматриваясь, а потом резко развернулся и направил коня прямо в лядину, выхватил на скаку меч из ножен и принялся рубить ветки. Всадник был воином, и движения его были быстрыми, как мысль, но тот, кто прятался за кустами, всё же оказался быстрей. Всадник вновь развернул коня и увидел на полянке отрока. Отрок — худой, роста среднего, на первый взгляд, обыкновенный смерд. Одет был отрок в порты, рубаху и меховую безрукавку, стянутую на поясе кожаным ремешком, с прикреплёнными на нём тулом, налучьем и ножом в ножнах. На голове, неожиданно крупной для тщедушного тела, — шапка, натянутая до бровей, на ногах — мягкие кожаные сапожки, позволяющие предположить, что перед всадником всё же не простой смерд. В руках отрок, ни много ни мало, держал лук наготове, с натянутой тетивой и вложенной стрелой. Лук был хоть и небольшой, но не какой-нибудь охотничий, а настоящий боевой. Но самым дивным гляделось налучье. Поверх искусно выделанной кожи оно было изукрашено серебряными накладками — вещь явно дорогая, отроку неположенная.

— Кто таков будешь, малец? — небрежно спросил всадник и закинул меч в ножны — невелика опасность.

— В моих руках лук, и стою я на своей земле, а ты — я вижу — гость в этих краях, может, вовсе бродяга лихой, меч-то достаёшь без упрежденья, так что тебе по первой и называться, — дерзко ответил отрок тонким голоском.

— Всерьёз мнишь из этой палки гнутой меня убить, пострел? — усмехнулся всадник.

— Убить, может, и не убью, а поранить сумею, — спокойно сказал отрок, но лук опустил.

— Ну что ж, коли не шутишь, придётся назваться. Игорь я — князь Киевский. Слыхал о таком? А земля, что ты своей называешь, под моей дланью. И довольно тебе терпение моё испытывать. Молви, кто ты и откуда.

— Вольг меня кличут. Младший отрок при дружине на заставе воеводы Яромира в Выбутах. А где твоя дружина, ежели ты и вправду князь? Или ты самолично в дозоре?

— Будет и дружина, отрок, мало не покажется. А пока давай-ка сказывай, как мне в эти самые Выбуты попасть.

— Следуй за мной, князь, — помедлив, промолвил отрок, убрал лук в налучье и змейкой скользнул между деревьев.

Всю дальнейшую дорогу по лесу отрок так и не приблизился к всаднику. Юрко мелькал между деревьями, петлял как заяц, дожидался князя и опять устремлялся вперёд на безопасное расстояние. И лишь когда деревья расступились, и князь выехал в открытое поле, раскинувшееся на берегу реки, отрок решился подойти.

— Вот, князь, общинные поля. Через них переедешь, а там и будут Выбуты.

— А ты куда? Новых лиходеев караулить? Ты ж вроде как дружину хотел посмотреть, вот сейчас и увидишь. — Князь соскочил с коня и цепко ухватил отрока за плечо. Его чуткое ухо воина уже услышало приближающийся конский топот. Да и отрок, видно, тоже внял, поэтому и поспешал скрыться, но на сей раз князь был быстрей. Дружина приближалась с противоположной от реки стороны, через поле. Было в ней навскидку десятков семь человек, часть из них княжеские, часть воеводы Яромира, что ныне был посадником в Плескове. Дружина приближалась, и несколько человек, завидя князя, отделились от неё и, ускорив конский бег, вскоре подъехали к князю. Был среди них и воевода Яромир, муж знатный, почтенных лет.

— Ох и заставил ты нас поволноваться, князь, — спешиваясь, запыхавшимся голосом сообщил воевода. — Уж весь окрест хотели на ноги поднять.

— Олень там, на полянке в лесу, тушу найти, в село притащить, — распорядился князь, обращаясь к окружившим его людям. — А ты, воевода, расскажи-ка мне, что за отроков в своей дружине пестуешь, что в Киевского князя стрелы метят? — недовольно спросил Игорь, обращаясь к Яромиру.

— Кто ж посмел, княже? Только скажи, три шкуры спущу с паршивца.

— Спустишь, спустишь, — усмехнулся князь и вытолкнул отрока, притулившегося у него за спиной, пред очи воеводы.

— Этот? — вдруг ахнул воевода и побледнел.

Отрок в натянутой на самые глаза шапке стоял, низко склонив голову. Весь его вид выражал полнейшее смирение и покорность.

— Этот. Узнаёшь смутьяна?

— Да, мой человек, — невнятно пробормотал воевода и, схватив отрока за руку, затащил его уже к себе за спину, где стояли подоспевшие гридни его личной дружины. — Накажу, княже, ох накажу, по всей строгости, хворостинкой пониже спины!

— Ладно уж, не усердствуй, воевода, но парубков своих учи князя от бродяги безродного отличать, — снисходительно промолвил Игорь и поднялся в седло, намереваясь ехать и давая понять, что неприятное происшествие исчерпано.

Но тут один из гридней, рослый молодец по прозвищу Сорока, приглядевшись к отроку, вдруг оглушительно захохотал.

— А малец-то с косой, — сообщил Сорока, не прекращая хохотать.

— А тебе, трещотка, слова не давали, — воевода злобно зыркнул на Сороку — так, что тот тут же поперхнулся своим смехом, но было уже поздно, князь развернул коня и, вперив взгляд сначала в воеводу, потом в отрока, с изумлением спросил:

— Девка?

— Не серчай, князь, это ближка моя, Олёнкой кличут, — виновато молвил воевода. — Сирота она, вот дикаркой и растет. — Воевода расстегнул плащ, снял с себя и окутал им поникшие плечи девушки. — Дозволь, князь, лошадку ей дать, пущай едет себе в село, не потешит дружину.

— Дай. — Князь продолжал с любопытством рассматривать отрока, оказавшегося девушкой.

Подвели лошадь, и девчонка ловко запрыгнула в седло.

— А ну-ка стой! — крикнул князь ей в спину и жестом велел одному из своих гридней, по имени Некрас, остановить девушку.

Некрас спешно подъехал к девушке, ухватил её лошадь под уздцы, развернул и подвёл к князю, и нагло сорвал шапку с девичьей головы. Под шапкой оказалась толщиной в руку, уложенная венцом светлая коса, того оттенка, что называют пепельным. Именно она вкупе с шапкой создавала впечатление крупной головы. Без шапки впечатление исправилось, девушка была очень хороша.

Худенькое личико с заострённым подбородком, нежная кожа, тронутая загаром, щёчки — яблочки, бровки тёмные вразлёт, а глаза были по-прежнему опущены долу.

— Значит, Олёнка, — с улыбкой промолвил князь.

— Олёнкой меня батюшка Яромир ласково кличет, а матушка Ольгой нарекла, — ответила девушка и вскинула глаза. И как только князь увидел эти огромные очи — два бездонных озерца — обрамлённые тёмными ресницами, колыхнулось в душе какое-то смутное воспоминание-узнавание, и, кажется, уже когда-то кручинилось сердце об этих синих очах.

— Воевода сказал, что ты сирота, а кто же были твои батюшка и матушка? — затаив дыхание, спросил князь.

— Матушку Вельдой звали, она дочка воеводы Стемида, что под рукой Олега-князя ходил, а мой батюшка — Эймунд, первенец ладожского воеводы Олава, отроком был в княжеской дружине.

— Деда я твоего знавал, да и матушку помню. Дом их на Подоле стоял. Как же вас в глушь-то этакую занесло?

— Долгий сказ, княже. — Ольга вновь опустила глаза.

— Так мы и не торопимся, тронемся на Выбуты, по дороге мне всё расскажете.

— После смерти Стемида, Олёнкина бабка, Прибыслава, моя родная сестрица, собралась замуж за плесковского купца, — начал сказ вместо Ольги воевода Яромир. — А Вельда уж с Эймундом свадьбу сыграли. Эймунд к отцу хотел идти в Ладогу. И отправились они в Плесков путём водным о двух стругах. А недалече от Выбут, когда они струги поволокли в обход нашего брода, налетели на них тати лихие, людей поубивали. Вельде убежать удалось. В Выбутах схоронилась.

— А ратники твои с заставы что ж лихих людей проглядели?

— Люди те были из летгалов. В тот год по весне посылал я в их земли дружины. В походе мои гридни захватили семью какого-то местного князька, кого убили, кого в полон взяли. Собрал летгальский князь рать и пошёл в моё село месть кровную творить. Шли они скрытно, знали, что лишь врасплох смогут нас захватить, два дня хоронились в лесах, вкруг заставы, о третий день ночью собирались село пожечь, на дозорных моих напали. А тут кто-то из воёв, что струг блюли, заметили заварушку, вмешались, ну и пошла кровавая сеча. Покуда гридни мои с заставы подоспели, тати лютые уж и Эймунда, и Прибыславу убили, и сына меньшого сестрицы моей. В общем, удалась та кровная месть, — закончил Яромир тусклым голосом и погрузился в тягостные воспоминания.

До сих пор лютая тоска грызла сердце Яромира, что не уберёг сестру и племянника. И горькая вина не отпускала. Умолчал воевода о том, что дружины его не раз и не два ходили в летгальские земли и народу уводили ой как не мало. Пленников воевода отправлял в Новгород, где купечествовал его третий сын, Годлав. А Годлав в свою очередь вёз пленников в Болгар, а порой и в Хазарию, и получал взамен серебряную арабскую монету. Дело было прибыльным, бойко шло. Та весна и лето были особенно удачны, много пленников захватил Яромир в соседних землях, да наказали, видно, боги за жадность, жестоко наказали. Меру должно знать во всём. Дело это Яромир, конечно, не оставил, но богов старался щедро благодарить да и не шибко усердствовал. Главное, чтобы закрома не пустовали и торговля в Плескове не замирала. Потому как монету Яромир в сундуках не запирал, а отдавал в рост местному купечеству. Ехали с серебром плесковские купцы в земли варяжских славян, и дальше на запад: к данам, саксам, фризам, закупали разные товары, которые потом продавались и в землях кривичей, и в Болгарской земле, и в ту же Хазарию шли. А часть прибыли Яромир направлял на содержание своей дружины, вернее нескольких дружин, что взимали мыто на волоках речных торговых путей и несли дозор в окрестных селах, обеспечивая взамен дани, собираемой в землях кривичей и чуди, мир и порядок их жителям. А как же иначе? Плесков-то город межевой, не ровен час, соберутся воинственные соседи не в ту шутливую ватажку, что Выбуты воевать пошла, а в серьёзную рать, держись тогда и Плесков, и Изборск.

Без малого три десятка лет, хоть и имелось в Плескове вече по образу новгородскому, и назывался Яромир Войславич скромно — посадник, был он в своих землях всё равно, что полновластный князь. А в Изборске сидел его старший сын — Гунар. Семья второго сына — Войслава — жила в городце Гдове. Четвёртый сынок — Искусен, которому едва миновало восемнадцать вёсен, семьёй пока не обзавёлся и тоже, как и Годлав, тяготел к купеческому делу, только торговать ходил не на Восток, а в земли немецкие и варяжские — продавал там то, что Годлав из Болгара привозил.

Ольга, не просто ближница³, а наречённая дочь, росла девицей смышлёной и всё схватывала на лету, любила постигать новые знания, владением женскими премудростями вроде вышивания, ткачества, шитья и приготовления снедей, не довольствовалась, хотя и всеми этими умениями хорошо владела. Ловко управлялась Ольга с луком, была умелой наездницей. Наставники из Моравской земли учили названую дочь славянской грамоте и даже греческому языку, а сам Яромир посвящал её в торговые дела и брал с собой на разрешение судебных тяжб. И выросла Ольга разумной не по годам.

Разумна-то разумна, а с князем-то вот ведь как вышло. Девчонка ещё всё-таки, всего-то четырнадцать вёсен, хотя и женихи вовсю заглядываются. Не без оснований Яромир полагал, что скоро ждать ему сватов. В червень месяц ездил он вместе с Ольгой в гости к Годлаву в Новгород. Ольга приглянулась сынку тамошнего купца Горазда. Говорили, что богаче Горазда в Новгороде никого нет. И этот самый нарочитый новгородский муж, была б его воля, в тот же месяц поженил бы своего сына с Ольгой. Только Яромир не спешил родниться с первым же соискателем руки его дочери. Пригожая умница, которую он воспитал, была достойна и более влиятельного супруга…

Нет, всё же молодец, девка! Отчаянной выросла! А князь Киевский пусть своё место знает! Это ему не по Киеву разъезжать. Здесь земля северная, суровая, и пусть не думает, что девки его тут цветами засыплют, а вот стрелами — пожалуйста! Неожиданно воеводу развеселила Ольгина выходка, тоска отступила. В общем, хоть и вдовствовал Яромир уже несколько лет, а печалиться особо не о чем было, семья у него — крепкая и дружная, гордился он и своими родными сынками и названой дочкою.

И как у городского посадника, всё у воеводы было честь по чести. Закрома в детинце плесковском всегда полны, заставы в порядке, и тяжбы воевода разрешал по справедливости, да и дани для Киева всегда были готовы, вернее не дани, а скорее добровольные дары, потому как после смерти Великого Олега был Плесков не данником киевским, а скорее добросердечным союзником. Но Яромир судил так, что ссориться нет смысла, ведь добрые отношения с редко навещавшими его киевскими гостями поддерживать ему не трудно. Воевода Олег Олегович всего лишь раз пожаловал за полтора десятка лет. Теперь вот повержен Олег Олегович, бежал в земли Чешские, спасаясь от гнева Игорева. А Игорь ныне полновластный князь Киевский и всех земель, что дань Киеву платят, и никаких воевод доблестных да родовитых при нём нет, лишь послушные исполнители его воли, смиренные слуги. Только Яромиру это без разницы: князь Киевский ему не указ.

— А что же с Вельдою стало? — прервал князь глубокие воеводины раздумья.

— Вельда непраздна была, Ольгу здесь в Выбутах и родила. Потом уж Вельда повторе замуж пошла, за Томилу, тиуна моего в Выбутах. Но после вторых родов в светлый Ирий отправилась. Олёнке два годика тогда было, я её к себе в Плесков забрал, дочкой нарёк.

— Как же ты, Яромир, сестрину⁴ свою, дочь славного воеводы, за простого тиуна отдал? — удивлённо укорил Игорь.

— Так не хотел, княже, да Вельда никого не слушала. Она, когда со струга в село прибежала, сама не своя от горя была. Шутка ли, мать, брата да мужа на глазах убили. Бредила она, в беспамятство впала, чуть дитя не потеряла, а Томила печаловался о ней, себя не щадил. А едва Вельда в себя пришла, так сказала, как отрезала, что здесь в Выбутах и останется. Раз суженый и матушка с братцем здесь погибли, то и ей здесь помереть. Напророчила, — вздохнул Яромир и вновь погрузился в думы.

Замолчал и князь, мысли его умчались на полтора десятка лет назад. Ох, Вельда, Вельда… О чём думала, куда бежала? Красавица была, аж дух захватывало. Лучшие мужи киевские о ней спорили. Один из них был сам князь, а второй — Олег, двоюродный брат Игорю, сын Олега Вещего. Ведь могла бы Вельда женой князю стать, пусть не водимой, да зато любимой. А потом как сгинула, ни слуху, ни духу. Тогда после смерти Вещего, закружила Игоря, захороводила чреда неотложных дел, не до сердечных печалей было. Потом уж померк, поблёк образ красавицы Вельды. А вон оно, оказывается, как вышло. Спорили наследники князей, а досталась простому тиуну, а потом и вовсе в светлый Ирий ушла совсем молодой. Жаль Вельду… А дочка-то обещает красавицей стать не хуже матери. Князь перевёл взгляд на Ольгу. Яромир, словно почувствовав ход мыслей князя, сразу же обратился к Игорю:

— Княже, уж до Выбут рукой подать, дозволь, я Олёнку отправлю в село, челядь предупредить, чтобы баньку истопили да столы накрывали к твоему приезду?

Князь кивнул, и Ольга, подстегнув лошадку, стрелой полетела вперёд. Конечно, это был лишь предлог, чтобы отправить девушку подальше от любопытных взоров княжеской дружины. Конечно, в Выбутах и бани были уж давно истоплены, и столы ломились от яств. Да и князь Киевский не указ ему, воеводе Плесковскому, вот только сжалось отчего-то сердце у Яромира, сжалось и отпустило, может, возраст своё берёт?

Примечания

1

Рыжий — здесь и далее прим. авт.

2

Черемчатый, боканный, кумашный — старославянские названия оттенков красного цвета

3

Родственница

4

Племянница, дочь сестры