Железо. Книга 2. Освобожденные от шлака

Андрей Но, 2022

Кровоточащий Каньон – место священное, а его жители следуют завещанной им высшей цели. Но нескончаемый голод, изоляция и моральное разложение уже давно склоняют аборигенов к мысли, что на самом деле цели никакой нет, место же – проклято. Растительности почти не осталось, а скалы будто окатило кровью, настолько высоко содержание железа в здешней руде. Сбежать из каньона невозможно: его осадили каннибалы, которых сдерживает на границе лишь доблесть братства Смотрящих в Ночь. Да и зачем сбегать, когда долг железу превыше всего? История племени продолжается. Тайна обитателей каньона под угрозой. Проигравший выборы в совет Венчура вместе с соискателями правды что есть сил расшатывает духовные скрепы. Среди Смотрящих в Ночь появляется предатель, а член воинского братства Жигалан всё глубже увязает во внутренних противоречиях. Вождю всё труднее оправдывать происходящее: даже у самых безоглядных его последователей наворачиваются на язык вопросы, на которые он может ответить только паникой и злостью. А воинам, охраняющим границу, стал досаждать чужак, которому невозможно противостоять: любая попытка что-либо предпринять в его присутствии оборачивается неудачей, что многие находят более чем странным. Вот-вот что-то произойдёт, и это чувствуют даже полоумные старики, не покидающие своих хижин. Но что именно?..

Глава 4. Проблемный новичок. Часть 2

Вохитика быстро вскарабкался к нему по склону. Поганьюн остался один, без Вугулая. Теребя в пальцах шип с бечевкой, он рассеяно осматривал неровности скальной породы, взвешивая, где стоит начать выработку. Буквально подкрадываясь к камню, он прислонялся к нему ухом и прислушивался.

— Как там тебя звать, не помню?

— Вохитика.

— Что думаешь? — почти прошептал Поганьюн, не отрывая щеки от нагретой солнцем плиты. — Где нам лучше начать колоть камень?

Парень растерялся.

— Я… не знаю, я же не…

— Да ладно тебе, — поморщился горняк-тактик. — Отбрось эти предубеждения. Просто скажи, как чувствуешь сам…

Вохитика честно попытался успокоиться и взглянуть на скальную породу перед ним другими глазами. Но это ничего не дало. Та была ребристой, с выпуклостями и впадинами, где-то щербатой, где-то гладкой… Ему это не говорило ни о чем. В довесок сверлящая боль в его обгоревшей голове, появившаяся еще со вчерашнего утра, была против всяких мыслительных усилий… Но Поганьюн демонстративно ждал.

Парень наобум ткнул пальцем в самое, как ему показалось, заметное углубление в плите.

— Здесь?

У Поганьюна изумленно расширились глаза, а тонкий рот разъехался в лучистой улыбке.

— Ну и ну… Я четыре зимы потратил в этой дыре на то, чтоб в ремесло вникнуть, а в итоге даже не знаю, как к этой скале подобраться… А ты с ходу, прямо играючи взял, да решил эту задачу. Ты, должно быть, врожденный горняк-тактик?

— Вряд ли, — сильно смутился польщенный Вохитика и отвернулся прощупать избранное им углубление в скале еще раз. Самодовольная улыбка бесстыдно лезла из него наружу, и он пытался ее скрыть. — Но тут же просто все… Здесь стена тоньше, а там толще…

— Да… да, — согласно закивал Поганьюн. — Но ведь не все же среди нас это поймут, иначе бы каждый уже был мастером!.. Тебя поди в племени уже чему-то такому успели научить?

— Нет, но у меня отец — резчик по кости, — с легкой гордостью поведал Вохитика. — Я часто следил за его работой, и он учил, как из одного предмета представлять на его месте другой… А потом вырезать из него в точности то, что представил…

Поганьюн тепло улыбался ему и одобрительно поддакивал.

— Так раз у тебя склад ума горняка-тактика, может, и снарядиться тебе следует, как подобает?

Не дожидаясь ответа от запунцовевшего парня, он стянул через лохматую голову свою жилетку с вдетыми в нее инструментами и осторожно водрузил на него. Вохитика почувствовал приятную тяжесть на плечах, от которой захотелось не сгорбиться, а наоборот, важно распрямиться.

— Как влитая сидит, — выдохнул Поганьюн, отшагнув назад, чтоб полюбоваться новоявленным мастером.

— Абхчгор-й-йа-а-а!.. — донеслось снизу. Коротышка вернулся.

У Вохитики все сжалось внутри от вида карабкающегося к ним Трех Локтей, и он впечатался в углубление, надеясь стать незаметнее. Поганьюн остался таким же непринужденным, однако дружелюбие покинуло его улыбку, и та стала вымученной.

— Ху-гайа-а?! Ханчхора вуйа-а!.. — возмутился коротышка при виде лысины Вохитики. Еле дотянувшись своими кривыми обрубками до его обожженного затылка, он грубо саданул ими, а потом будто что-то зажав в подушечках, ткнул это под нос парню. — Агуй-хгуйа-а?! — пальцы недовольно поелозили друг о друга. — Гу-йа-а!..

Вохитику воротило от тухлой вони изо рта Трех Локтей и его широкой безобразной рожи, пытающейся лезть ему прямо в лицо, будто для поцелуя. Благо, что эта рожа не дотягивалась ему даже до плеча.

Вдоволь поздравив новенького со стрижкой, коротышка повернулся к Поганьюну и хлестнул жердью по плите.

— Бр-р-р-гу-йа-а?! — курлыкнул он что-то похожее на вопрос. Поганьюн слегка поклонился ему.

— Скоро начну.

Три Локтя снова вмазал жердью по камню и стал горняка чему-то поучать, явно не заботясь, что его наречие здесь непонятно никому, кроме него самого.

— Да, так и сделаю, — подчеркнуто учтиво повторял и кивал Поганьюн. — Хорошо.

Коротышка еще что-то понудел, постукивая тростью по выступам на стене.

— Му-йао-о-га-йа-а!.. Ву-йа-а? — напоследок спросил он, будто желая удостовериться, что его наставления были усвоены.

— Поешь говна, — заверил его Поганьюн, почтительно склонив голову.

Вохитику чуть не разорвало от смеха. Горняк не отводил участливых и серьезных глаз от рожи коротышки, а на его собственном лице не дрогнул ни один мускул. А Три Локтя даже не понял, что его чудовищно оскорбили. Удовлетворенный послушностью горняка-тактика, он что-то проворчал и съехал по склону, чтобы домогаться других.

— Судя по его дыханию, он и так уже перекусил им на завтрак, — трясясь от беззвучного хохота, выдавил Вохитика.

С лица Поганьюна все еще не сходила учтивость, однако взгляд, который он скосил на Вохитику, пронзил того неожиданным холодом. Парень поперхнулся от все еще подступавшего к горлу веселья — взгляд горняка заставил его почувствовать себя последним дураком. Но почему?

Шутка оказалась слишком глупой? Или ей он позволил себе чересчур много?..

Поганьюн вернулся вниманием к стене и вновь принялся будто бы ласкать ее и проявлять чуткость, словно к своей женщине. Вохитика переминался рядом, все больше ощущая себя дурнем. Почему горняк продолжает что-то искать, если по его словам, Вохитика уже нашел решение с первой попытки?.. Парня все подмывало спросить, но Поганьюн выглядел уж больно сосредоточенным. А гуляющая на его тонких губах улыбочка так и вовсе на каком-то животном уровне вызывала в Вохитике неясную тревогу и осторожность.

Он вдруг вспомнил, когда это чувство посещало его в последний раз. При виде змеи меж стогами высушенного сорняка, что приподнялась, завидев незнакомца, и плавно закачалась, будто убаюкивая его своим танцем. К змеям отец настрого запретил приближаться, и мальчику тогда хватило ума вспомнить об этом предостережении. Но ведь Поганьюн змеей не был.

— А почему все боятся коротышку? Почему терпят его выходки? — вылетело у Вохитики.

Поганьюн развернулся к нему с усмешкой, больше похожей на оскал.

— Ты тупой?

Вохитика захлопал ртом.

— Н…н-нет…

— Тогда чего спрашиваешь? — углы губ вокруг его оскала вдруг опустились, как у готовящегося напасть койота. Глаза больше не были теплыми, а горели, как сопла доменной печи. Вохитику потрясла эта перемена настолько, что он позабыл о чем спросил.

— Так чего спрашиваешь, говорю? — повысил голос Поганьюн.

— Я спрашиваю… — заикнулся парень. — Потому что не знаю…

Горняк снова заулыбался. Успокаивающе хохотнув, он примирительно протянул к Вохитике ладонь.

— Да расслабься, шучу я, конечно… Как ты можешь быть тупым, если ты в два счета просчитываешь в уме, как камень перед тобой устроен?.. — протянутая рука Поганьюна сомкнулась на крючковатом клине, что был вдет в одну из петель жилетки Вохитики, и мягко выдернула его. — Три Локтя из мелкого племени, откуда родом мать Бу-Жорала…

— Бу-Жорал — это же смотритель карьера?

— Нет, это такой невероятно жирный толсторог со спиленным рогом, ты его еще увидишь, он здесь появляется порой на горизонте… Толще, чем само солнце на закате, ни с чем не спутаешь… Так вот, я без понятия, за чем он смотрит, но точно не за карьером… Но его так называют, верно… Смотритель карьера, хранитель гор, приближенный советник вождя… А вождь своих не бросает. Друзей, так тем более… И друзей его друзей в том числе… Понимаешь, к чему веду?

Вохитика не желал, чтобы его снова прозвали тупым, поэтому быстро кивнул.

— Уродцев из того племени понабрали еще тогда, когда вот этой дыры не было, а на ее месте красовалось поросшее зеленью плоскогорье. Говорить на нашем они не умеют. Да и не хотят. Да и зачем, если они тут в сиропе? Бу-Жорал пристроил их надзирателями. А в чем их обязанности?

— Не знаю, — покачал головой Вохитика, заметив, что горняк ждет от него ответа. — Я здесь второй день и пока что не понял, в чем заключены обязанности Трех Локтей…

— А ты и не поймешь, — усмехнулся Поганьюн. — Нет у них никаких обязанностей здесь, кроме как встать столбом и мешаться на проходе и вызывающе глазеть на добытчиков… А когда время от времени в узкий лоб заползает неприятная догадка, что пользы от них, как от сорняка зерна, так сразу пытаются доказать обратное… Помнишь, как вчера над пропастью камень долбили?.. Ну так знай, все это было ради того, чтобы маленький человечек не чувствовал себя никчемным…

Вохитика вспомнил, как утром коротышка заставил одного горняка перетаскивать с места на место мешок с углем без всякой пользы. Три Локтя отдал этот приказ, чтобы не чувствовать себя бестолковым в глазах наблюдавших за ними плавильщиков? Понимал ли он, что этим только вызовет у них смех?..

— Мне кажется, ему просто нравится власть, — проговорил Вохитика.

— Не без этого, — подтвердил Поганьюн, приставив клин к стене. Его рука снова скользнула к парню и выхватила из-за его ремня молот с разбухшим от воды и ударов деревянным бойком. — Поэтому если не угодишь коротышке, то в лучшем случае тебя скинут к пудлинговщикам. В худшем — увлекут туда всех нас за тобой следом. Так что не вздумай с ним заигрывать, понял? — в глазах Поганьюна снова блеснул угрожающий жар, он выжидающе смотрел на новенького.

Вохитика ему мрачно кивнул.

— Ты здесь уже восемь зим, — подметил он, глядя на угольно-черные шрамы на плече горняка-тактика. — За это время ты видел, чтобы Три Локтя хоть раз сделал что-то полезное?

— Придумал название игры, — ухмыльнулся тот. — Муджок.

— Что это за игра? — в который раз загорелся Вохитика. Никто не считал нужным посвящать его в суть этой игры, даже его собственная мать. Особенно его мать.

— Игра для отбитых животных, — процедил Поганьюн. — Ты к ним относишься что ли?

— Нет…

— Тогда чего спрашиваешь?

— Но я же не знал, что она для отбитых… Ты сказал это после того, как…

— Да расслабься… — перебил его Поганьюн, размахнулся и ударил молотом по клину. Крошка брызнула во все стороны, царапнув щеку и лысину Вохитики. Тот украдкой почесал их. — Чего такой серьезный-то? Юмора что ли не понимаешь? Или хочешь поцепляться за мои слова?

— Да ничего такого я не хочу!.. — торопливо дал ему понять Вохитика.

— Чего мне зубы заговариваешь-то?.. Боишься, что я тебя ударю, а? — спросил он. Не отрывая выпученных глаз от побледневшего парня, Поганьюн снова нанес мощный удар точно по клину. Тот наполовину вошел в плиту.

— Я боюсь того, чего не знаю, — неожиданно выдал глубокую мысль Вохитика, глядя на подрагивающий молот в опущенной и, казалось бы, расслабленной руке горняка. Тот охнул от его ответа.

— Действительно, — подивился он. В его черных, быстрых глазах мелькнула непонятная искра. — Так и есть. Страшно, когда не знаешь, чего ждать… Как приноровиться… Как не промахнуться… — он подергал за клин, проверяя, насколько тот прочно засел. — Так выходит, ты ни разу не был в зрительских рядах, когда Говорящий с Отцом объявлял муджок?

— Мать запрещала мне посещать, — пожаловался Вохитика. — Не для моих глаз, говорила она…

— Вон как… Наверное, она тебе еще и желуди лущила? И зерна маиса обжаривала и в рот клала?

— В рот не клала, но жареных зерен с собой мошну в дорогу дала… Хочешь, угощу, как вернемся в штольню?

Поганьюн расплылся в странной улыбке и вновь отвернулся к стене. Тонкие пальцы сколопендрой подползли к мотку бечевки на его поясе и стали распутывать.

— Полное название игры — муджокаханчхорра-доджауппунгуйа… — протараторил горняк. — Или что-то вроде того… Но людям не подобает лаять койотом или рычать скунсом, поэтому, чтобы не вывихнуть язык, все сокращенно называют ее муджок… Эту фразу Три Локтя орал по кругу непослушному рудокопу, которого бросили за провинность в яму со строительным мусором. Дословно она значит — прыгни головой об камень, чтобы разбить.

— Разбить что? — не понял Вохитика. — Камень или голову?

Поганьюн негромко посмеялся.

— А вот и гадай… Наречие выродков, одним словом. Уже ночью этого рудокопа нашли убитым на границе — каннибалы искромсали его и выжрали печень. Но примечательно другое… В яме, куда его бросили, помимо прочего мусора были и сломанные кости, которым не смогли найти применение резчики по кости… Так вот, этот умник додумался из поломанных бедер соорудить себе лестницу. А остальные кретины посчитали забавным взять этот поступок за основу игры. А Говорящий с Отцом потом еще и заявил, что якобы сам Отец благословляет эту дурь, — Поганьюн скривился. — Так бы и признал, что любит поглазеть на дерущихся полуголых мужиков, и так всем видно, как он к ним неровно дышит… Но люд у нас простой, вот и поверил, так что раз в несколько лун мы вынуждены на это смотреть, не отворачиваясь…

— И вправду звучит глупо, — сказал Вохитика, пытаясь угодить горняку. — Выходит, игроки дерутся и пытаются построить себе лестницу из костей?

— Именно так, — сплюнул Поганьюн. — Играют на дне старого карьера, который еще много зим назад забросили из-за обедненных рудных жил. Протягивают над ареной веревочку, а на ней подвешивают безделушку из железа, что смахивает на человеческую кость. Четыре команды носятся по арене, собирают вот эдак распиленные кости, чтоб можно было друг в дружку их вдевать, а потом вот так вот насаживают их одну на другую… Пока не нарастят трап высотой в трех мужчин…

— А потом дерутся за право взобраться по нему первым?

— Не… в этот момент уже не дерутся, а слегка убивают… А до этого времени колошматятся, мешают соперникам и изобретают всякие подлости… Тут большинство на карьере только и живут мыслями об этой игре, вынашивают в уме тактику для следующего мордобоя — кто кого будет отвлекать, кто будет бегать за новыми ступеньками, а кто будет ими лупить по лбам, и что главное, по чьим лбам… Сборная наших горняков, сборная носильщиков, сборная болотных рудокопов… и, конечно же, пудлинговщики…

— А плавильщики? — спросил Вохитика, глянув через плечо на мужчин в кожаных рукавицах и передниках, что хлопотали вокруг печей.

— Этим хватило ума и достоинства не принимать участия в зверинце, — протянул Поганьюн. — Еще обогатители не выходят на арену, но там по очевидным причинам… Одни калеки, да старики… Так что только четыре сборных…

— И кто обычно выигрывает? — затаил дыхание Вохитика.

Горняк недовольно сощурился.

— Никто. Все проигрывают, и перестают считаться людьми с того самого момента, как вступают в эту тупую игру, ты так и не понял?

— Кто обычно первым хватает эту железную кость? — поправился парень.

— Болотные рудокопы. Работают они в кромешной грязи. Играют соответствующе…

Вохитике стало страсть как интересно хоть глазком взглянуть на эту игру, но перед Поганьюном он сделал вид, что услышанное его раздосадовало. Впрочем, тот не смотрел на него, а прикладывал натянутую в руках бечевку к плите так и эдак.

— Понятно, — пробормотал он себе под нос и повернулся к скучающему Вохитике. — Эй, так если ты у нас уже стал горняком-тактиком, чего зря прохлаждаешься? Знаешь, почему на карьере так хреново?.. Потому что ему вечно недостает умных людей и их грамотных расчетов!.. Вот потому все здесь так криво и устроено… — он швырнул парню моток с бечевкой. — Иди измеряй вон тот перекресток, где сейчас носильщик с волокушей прошел. А следом измерь вон ту груду отколотых глыб, в обхвате, чтоб прикинуть, насколько надо тропы расширять… Узелки на бечевке можно двигать, делай ими пометки!..

Вохитика стиснул моток в пальцах и довольный, поощренный, побежал выполнять задачу. Инструменты в его жилетке позвякивали при каждом шаге, и парень поймал себя на том, что специально делает шаг шире и утвердительнее, чтобы железки на его ремнях дребезжали как можно звонче, заявляя всем вокруг о его новых, серьезных обязанностях.

Воткнув шило в гравий, он протянул веревку через перекресток и стал подтягивать на ней узелок для пометки. Бредущему с ношей на плечах носильщику пришлось замереть и дождаться, пока Вохитика закончит. Покончив с делом, новоявленный горняк-тактик с миролюбивой улыбкой уступил проход. Мужчина же в ответ на него только презрительно зыркнул.

Они тут все такие, — понял Вохитика, ничуть не обидевшись на носильщика. Прав был Поганьюн… Все они до ужаса боятся почувствовать свою никчемность, поэтому готовы оскорблять и принижать всех направо и налево, лишь бы заглушить в себе это досадное чувство…

Измеряя в обхвате камни, он продолжал ловить на себе пристальные взгляды. Даже Руган на него оборачивался на каждом новом повороте вала у домны. Должно быть им всем завидно, что новенький уже на второй день попал на ответственную должность. Вохитика не отвлекался, а продолжал опутывать камни веревкой и насвистывать губами мелодии. Жаль, что пимака не было при нем.

Брюм часто хвалил Вохитику, что тот все схватывает на лету. Так будет и здесь. Как только он покончит с этим делом, Поганьюн следом попросит его рассчитать в уме, как правильно проложить дороги уже в других участках карьера. По расчетам Вохитики, дороги пролягут так, что подниматься по ним станет намного быстрее и легче, и все они будут с подветренной стороны, чтобы ветер в спину толкал, а на спуске изнуренные носильщики так вообще смогут буквально отдыхать на ходу, а может даже и немного вздремывать…

А потом Поганьюн предложит Вохитике сосредоточиться уже на камне. Новенькому удастся прочувствовать скалу до такой степени, что он научит всех остальных горняков буквально двумя ударами по клину заставлять скалы впредь фонтанировать железняковым щебнем. Карьер начнет прямо-таки утопать в руде, и вся она посыплется и покатится лавиной по спроектированным Вохитикой тропам прямиком в плавильни. И все это приведет к тому, что у мужчин попросту не останется работы.

И вот они зевают и потягиваются, и расходятся по домам, по племени, по своим семьям. Кровоточащий Каньон процветает, а вождь выбегает из рукоплещущей толпы к Вохитике и падает ему в ноги, осыпая благодарностями и прочими добрыми словами. Но Вохитика смущается и помогает толстому мужчине в роуче подняться с колен, уверяя, что он не стоит всех этих добрых слов. Он всего лишь делал то, что от него требовалось, с помощью тех сил и дарований, которыми он был наделен при рождении и воспитании. И тогда вождь бежит к его матери и отцу, и приступает благодарить уже их за такого славного сына…

Следом из толпы выходит Говорящий с Отцом и объявляет, что благодаря решениям новенького на карьере, железо за считанные дни освободилось полностью.

Соседи получают длинные и неподъемные железные акинаки в избытке и уже к следующему утру одолевают в решающей борьбе Пожирающих Печень. Война выигрывается. Смотрящие в Ночь расходятся. Обиды прощаются.

Руган ворчливо признает Вохитику мужественным храбрецом, ум которого, тем не менее, позволял держать себя и свои кулаки в узде, что опрометчиво истолковывалось остальными мужчинами, как трусость. Строптивый сверстник в знак примирения попросит научить играть его на пимаке…

— Вуга-ай-а-а-А-А-а!.. — истошно прокричал коротышка, в конце чуть не сорвав горло. Вохитика перевел затуманенный взор на него, не понимая, что происходит.

Коротышка возвышался на перекрестке и, как оказалось, уже долгое время наблюдал за тем, что творит новенький. Некоторые из трудяг даже приостановились, с любопытством и смешками косясь на назревающий скандал.

— Я делаю замеры, — по слогам объяснил ему Вохитика, демонстрируя надзирателю бечевку, и тыкая пальцем в инструменты на своем поясе. — Поганьюн меня попросил…

Коротышка внезапно прыгнул через булыжники, которые замерял Вохитика, и выхватив из его рук веревку, ловко набросил ему на шею. Вохитика успел просунуть ладони под петлю, не дав той сомкнуться на горле.

— Гуйа-а-хгуйа-а-брглму-йа-а!.. — ругался Три Локтя, таща парня за собой, словно непослушный скот. Вохитике ничего не оставалось, как спотыкаться и трусить за ним, задыхаясь от потрясения и злости. Ему так хотелось пнуть коротышку, но даже несмотря на хрип и плывущий в глазах пейзаж, он не забывал о грозном предупреждении Поганьюна — не рисковать остальной командой, что бы между ним и Тремя Локтями не происходило.

Три Локтя брызгал слюной, отчитывая Поганьюна, а тот ему покорно кивал и виновато разводил руками. Дернув в последний раз за веревку, заставив Вохитику припасть на колено, коротышка с ругательствами съехал по склону и пошел проверять, как идут дела у других.

— Почему он так со мной? — тяжело дышал Вохитика. — Что я делал не так?

— Всё, — ответил ему Поганьюн. — Он спросил, что за хренью ты занимался, и как я мог это проглядеть… И, как я вижу, не он один задался этим вопросом…

Вохитика оглянулся вниз — носильщики, и пара усталых трудяг у мехов все еще поглядывали на них с кривыми усмешками.

— Но я ведь делал то, что ты попросил…

Улыбка Поганьюна стерлась с его лица с истерической быстротой.

— И?.. Что ты хочешь мне этим сказать?

Вохитику передернуло.

–…хочу сказать, что ты же… Не мог ошибиться!..

— Вот именно!.. — воскликнул Поганьюн. — На карьере очень много тупых, которым не дано понять и осмыслить, — он остервенело потыкал себя пальцами в виски, — действия таких молодцов, как мы с тобой…

Тряхнув головой, что разболелась пуще прежнего, Вохитика подобрался, отступил в тенек и взялся украдкой наматывать бечевку обратно на палку.