Железо. Книга 2. Освобожденные от шлака

Андрей Но, 2022

Кровоточащий Каньон – место священное, а его жители следуют завещанной им высшей цели. Но нескончаемый голод, изоляция и моральное разложение уже давно склоняют аборигенов к мысли, что на самом деле цели никакой нет, место же – проклято. Растительности почти не осталось, а скалы будто окатило кровью, настолько высоко содержание железа в здешней руде. Сбежать из каньона невозможно: его осадили каннибалы, которых сдерживает на границе лишь доблесть братства Смотрящих в Ночь. Да и зачем сбегать, когда долг железу превыше всего? История племени продолжается. Тайна обитателей каньона под угрозой. Проигравший выборы в совет Венчура вместе с соискателями правды что есть сил расшатывает духовные скрепы. Среди Смотрящих в Ночь появляется предатель, а член воинского братства Жигалан всё глубже увязает во внутренних противоречиях. Вождю всё труднее оправдывать происходящее: даже у самых безоглядных его последователей наворачиваются на язык вопросы, на которые он может ответить только паникой и злостью. А воинам, охраняющим границу, стал досаждать чужак, которому невозможно противостоять: любая попытка что-либо предпринять в его присутствии оборачивается неудачей, что многие находят более чем странным. Вот-вот что-то произойдёт, и это чувствуют даже полоумные старики, не покидающие своих хижин. Но что именно?..

Глава 2. Похвала. Часть 2

Обнявшись на прощание с другом, он поплелся домой — к матери и младшему брату. Уже понемногу светало. Скоро Посланники Зари начнут давить из себя омерзительнейшие крики. Их пальцы будут сжимать железные болванки и лупить ими в чугунный гонг, подвешенный на шею. Железо жаждет освобождения. После сегодняшней ночи у Венчуры больше не осталось иллюзий, что за волей железа неуклюже пряталась широкомордая прихоть вождя. Добытое, выплавленное и прокованное, не имеющее себе равных в прочности и остроте, судя по воинским акинакам… Зачем оно вождю в таких количествах? Кому он его отдает? Венчура мрачно усмехнулся про себя.

Не сегодня, так завтра, вождь и сам охотно ответит на все вопросы соплеменникам, будучи подвешенным за лодыжки над воротами Площади Предков…

— А ты знал, что упыри проводят большую часть жизни перевернувшись вниз головой, внутри темной и сырой пещеры?

Венчура скосил глаза на небольшой песчаный холм — за ним полустоял-полулежал, скрестив руки на груди, паренек чуть старше его. Шерстяные леггины из шкуры бизона и меховая безрукавка со змеиными клыками в качестве застежек. На плече подвязка из перьев, а на шее бусы из редких камней. Взгляд хищный, как замерший в кукурузных стеблях воин, и полный азарта, а улыбка — красивая и бесстрашная, как падение солнца за горизонт. Выйдя из-за холма, он вразвалку подошел к Венчуре. Они были примерно одного роста.

— Так и чего добьешься, подвесив его за лодыжки? Он того и глядишь причмокивать начнет… Упыри света боятся, а еще у них очень чувствительный слух…

Венчура не выдержал его прямого, насмешливого взгляда, и с ухмылкой потупил глаза.

— И что предлагаешь тогда?

— В глаза воткнуть горящие головешки, — пожал плечами разодетый паренек. — А уши, коли такие чувствительные, заткнуть наконечниками стрел…

Венчура снова ухмыльнулся, но уже не так весело. Паренек это заметил.

— Ты ведь никогда не любил насилия, — проговорил он. — Но как быть с теми, кто его плодит?

— Прогнать их подальше?

— Упырей прогнать непросто, — задумался паренек, потеребив клык на безрукавке. — Но они в ужасе улетают, едва заслышав стрекот ястреба или сапсана…

— А как он звучит, этот стрекот?..

Парень надул щеки и произвел губами неблагозвучное трещание. Венчура грустно рассмеялся.

— Совсем непохоже…

— А ты попробуй сам.

Венчура попробовал, но вышло даже еще глупее. Паренька это повеселило.

— Почему ты не сказал мне раньше? — вдруг спросил Венчура.

Улыбка сошла с лица паренька. Смех померк в его глазах, уступив место холодной и всепрощающей отрешенности. Растерянно проведя пальцами по застежкам своей безрукавки, он распахнул ее и будто с удивлением воззрился на свой живот. Там был провал, рваная рана. Внутренности отсутствовали.

— Почему не сказал, что тебя убили эти двуличные твари?

— Ты не был готов узнать, — сглотнув, ответил ему паренек. — Что бы ты сделал с этим знанием в том возрасте? Побежал бы о нем во все стороны кричать? Без друзей, без мудрости, без твоего нынешнего влияния? Тебя бы заткнули. Грубо и бесшумно.

Венчура горько склонил голову. То было правдой.

— Но сейчас ты готов, и я горжусь тобой, — паренек приобнял его за плечо и они вместе двинулись к дому его семьи. — Тебе нужна поддержка, как никогда раньше… И я готов тебе ее дать.

— Спасибо, отец, — Венчура ему был за это очень благодарен. Ему вечно недоставало отцовской похвалы. Он так хотел услышать одобрение, что он делает хоть что-то по-настоящему важное. Он даже был бы рад отцовской брани и осуждению, и тогда бы они смогли с ним обсудить, что же именно его сын делает не так. Вместе они бы выяснили, как правильно.

Паренек ему ободряюще улыбнулся — необычайно по-взрослому для его лет. От этой мальчишеской, задиристой улыбки, какой бы широкой она не была, все равно сквозило леденящей тоской, что все перечеркивала и оставляла Венчуру вечно голодным, сколько бы отец его не ободрял.

— Не иди туда. Там ты не найдешь поддержки, — отец попробовал повлечь его к красной скале, к хижине Куклука Черноротого, но Венчура твердо направлялся к матери.

— В этот раз она не станет спорить, — понадеялся он. — Я скажу ей, от чьей руки ты на самом деле погиб. Скажу ей, что на самом деле здесь происходит. Она поймет, что все это время ошибалась и пожалеет, что не была на моей стороне… Она пожалеет, что выбрала этого безрогого вола, не видящего дальше плуга, в который его запрягли…

— Не надо так про Брюма, — паренек успокаивающе потряхивал Венчуру за плечо. — Вы бы без него совсем пропали… А шезлонг из моих костей? Она еще сидит в нем? В моих объятиях?

Венчура заглянул в вопрошающие глаза паренька — те явно желали услышать, узреть, что он первым был, первым и остался. Азарт охотника — угодить стрелой в самое сердце, чтобы та осталась в нем до самого последнего толчка. И неважно, сколько перед ним, самым последним, оно еще побьется. Венчура не хотел обманывать отца. Но и расстраивать тоже. Он отвел взгляд. Паренек понимающе кивнул.

— Знаю, она рассказывает тебе, что я самая большая ошибка в ее жизни — часто и громко, чтобы и самой в это поверить. Пойми ее. Брюм — надежный мужчина, и она должна быть его верной женщиной. Хотя бы снаружи. А что ей еще остается?.. Я не перестаю себя ненавидеть, за то что так вас подвел…

— Ты не подводил, — процедил Венчура. — Ты бы вернулся с охоты, как и всегда. Это тебя подвели, предали… те, к кому ты не боялся повернуться спиной… Проклятые Смотрящие в Ночь… Ты знаешь, кто из них… сделал с тобой это? — он опустил глаза на смертельное увечье отца.

— Это сделал вождь, — проговорил тот. — Их руками. Пока его собственные руки покоились на горле их близких, готовые в любой миг сжаться… Нас всех подвели и вынудили подводить других… Но уже очень скоро ты все это прекратишь. Только тебе это под силу.

— Я не так уж и силен…

Паренек отвесил ему легкий подзатыльник.

— Вот где твоя сила, балда… Спору нет, ты столь тощий, что тебя сдует ветер. А Брюма ветер не сдует — зато вьюга снесет. Но если вы все встанете толпой и крепко возьметесь за плечи — сама зима в ужасе повернет вспять…

— Зима неотвратима…

— Это так, — сплюнул паренек и утер губы плечевой подвязкой. — Но есть места, куда она никогда не приходит… Где листья зелены, а плоды на них сочны и бесчисленны, а дичь буквально сама выпрыгивает навстречу… Я вижу по твоим глазам, как ты жаждешь листвы… Я наблюдал сегодня за тобой, на границе… Ты старался не думать о ней, но я уловил твой жадный взгляд, брошенный на деревья за рвом… Ты поведешь туда людей. Вам незачем здесь оставаться. Это место проклято и бесплодно, и этот Скальный дворец — пусть он остается упырям…

— Как мне вести за собой людей, если меня не готова выслушать даже собственная мать?..

— Ты бы еще спросил, как выстрелить из лука собственной рукой, что его натягивает, — усмехнулся паренек. — На то она и твоя мать, чтобы никогда тебя не слушать… Пошли лучше в гости к Куклуку Черноротому… Тебе необходимо выспаться. Тебе предстоит очень тяжелый день…

— Пойдем, если наконец назовешь свое имя.

Отец горестно вздохнул и застегнул безрукавку на своем порванном животе.

— Я мастерски ловил зверей, — сказал он. — А ты мастерски ловишь на слове. Ну хоть что-то тебе от меня передалось…

Отвернувшись от сына, он зашагал обратно к скалам и скрылся в их высоких тенях. В его последних словах Венчуре почудилась укоризна. Негоже было расстраивать отца.

* * *

Колопантра сосредоточенно плела пончо из кукурузного лыка, пока Венчура полумертвым голосом рассказывал ей о границе, о несуществующих Пожирающих Печень и об убийстве его отца предателями с копьями. Ее подбородок был наморщен от внимательности, а глаза под набрякшими веками не сводились со змеиного клыка, которым она водила туда-сюда, стягивая нити. Заметив, что сын замолк, она сварливо покосилась на него, скрипнула зубами, и вернулась к делу. Венчура растерялся.

— Ты слушала, что я рассказывал?

— Ну и? — небрежно выдавила она.

— И… что? — Венчура утратил дар речи. — И… что, тебе нечего на это ответить?

— А что я должна тебе ответить?

— Не знаю, но… Я думал… тебе могло быть интересно узнать, как на самом деле погиб отец…

— Какой отец?

— Мой.

— Твой отец уже проснулся и ушел к Прощающим Холмам, заниматься своим делом… в отличии от некоторых… И я занята делом!.. — завелась с полоборота Колопантра, выпучив глаза и отложив пончо. — И даже твой брат уже на карьере и тоже занят делом…

— Вохитика отбыл на карьер? — ахнул Венчура. — Я же просил…

–…и только ты слоняешься неизвестно где без дела! — повысила голос мать. — А тут решил явиться пораньше непонятно откуда и отвлекать меня своей чепухой!..

— Мам!.. — заорал сын. — Мой отец!.. Его убили Смотрящие в Ночь, а не каннибалы!.. Каннибалов не существует!.. Нас обманывают!..

Колопантра взглянула на него чуть ли не с презрением.

— Ох, как бы я сейчас двинула по твоей неблагодарной морде, — наконец выдавила она сквозь зубы. — Кому ты еще такое ляпнул? Как тебе не стыдно, настолько позорить себя и, что главное, нас? Брюм, да хранит его Отец, вкалывает изо дня в день, чтобы было, чем прокормить нашу семью… Он не заслуживает, чтобы в нас тыкали пальцем, из-за такого, как ты…

— Такого как я? — рассвирепел Венчура. — Да всем на вас плевать!..

— Что ты сказал?..

— Ты сама говоришь, все заняты делом, кроме меня, — спохватился сын. — Разве у занятых людей остается время на то, чтобы тыкать пальцем в меня, а потом еще и в вас? Никому нет дела до нас, покуда своих дел невпроворот…

Мать сощурила набрякшие глазки, не до конца поняв, признает ли сын свою неправоту или же наоборот, оскорбляет ее и Брюма.

— Но позволь спросить, почему ты и Брюм так много работаете, но по итогу так мало получаете?..

— Ты еще считать будешь, сколько мы получаем? — ощетинилась Колопантра. — Сам еще ничего не заработал…

— Я воду таскал!..

— Как дурак!.. — крикнула мать. — Мог бы уже и на карьер пойти, как все нормальные!.. Да, работаем мы много, а получаем мало!.. Но глянь вокруг, люди пальцы уже грызут, жрать нечего…

— Вот именно!.. — поддакнул Венчура. — Но почему?

— Что значит почему, дурья твоя голова? — выругалась Колопантра. — Война идет! Соседи нас защищают, а мы их кормим в ответ!.. Ты же сам стоял на арене и все слышал!..

— А я только что сказал тебе, что войны никакой нет! — с нажимом повторил сын. — Смотрящие в Ночь стоят на границе, чтобы отлавлить беженцев из нашего племени. Они их убивают и уродуют тела, чтобы свалить вину на выдуманных людоедов, и запугать остальных!..

— А кому тогда отвозят пищу и железо?

Венчура был вынужден пожать плечами.

— Пока не знаю, это еще только предстоит всем нам выяснять…

— Так, — мать в ярости отбросила пончо и лыко с коленок и вскочила на ноги, — я вижу ты уже совсем с ума сходишь и не знаешь чем себя занять… Сейчас принесу желуди, будешь их лущить…

— Тебе что, вообще все равно, что я говорю? — не поверил Венчура. — Какие в жерло желуди? Я не хочу их лущить!.. И я не хочу работать как-либо еще!.. Это нужно только вождю, это он нас захватил и поработил…

Мать замахнулась на него черпаком, оросив водянистым супом все стены.

— Не смей так говорить про Пу-Отано!.. Тебя еще на свете не было, когда он вытравил из наших земель бледнолицую паскуду!.. Чтобы такие как ты, неблагодарные койоты, выросшие, поливали его грязью и выводили честных людей из равновесия… Война идет, и каждый делает, что может… Я не желаю тебя видеть в своем доме, если ты не собираешься быть, как все нормальные…

— Быть как все нормальные — это, в твоем понимании, ворчать у прилавка Жадного Гнада при виде своих вчерашних вещей, которые жнецы забрали на склад для вспоможения? А затем послушно и терпеливо выкладывать свои пожитки в обмен на эти самые свои вчерашние вещи? Ты права, я поступил, как ненормальный, и поймал советников на этом воровстве!.. Вот жаль только, что не Кватоко, а мелкую сошку Лиллуая…

— Ну и зачем ты его поймал? — воскликнула мать. — Ну всегда найдется крыса в мешке с кукурузой, этим ты никого не удивил… А понимал ли ты, что своей выходкой подвергнул опасности меня, отца и своего брата? Конечно же, нет!.. Зато за тобой носилась толпа таких же бездельников, которые мечтают лежать пузом кверху, а не работать!.. А ты, наверное, чувствовал себя таким важным и героическим, да? Тот был таким же заносчивым дурилой…

— Кто тот?

Мать поджала губы.

— Как звали моего отца?

— Никак его не звали!.. — огрызнулась Колопантра. — Его только леса звали, вот в них он и закончил… Всем сказали сидеть по домам!.. Нас окружили враги, очень опасные враги!.. Нет, надо переться в лес, ему же все нипочем!..

— Его убили Смотрящие в Ночь.

— Да как ты смеешь!.. — взвизгнула Колопантра, и ее лицо перекосило от злобы.

Венчура отшатнулся, только сейчас обнаружив, насколько ее лицо оскотинилось. Он уже много зим в него не заглядывал, предпочитая отводить глаза или вообще сбегать из семейного дома. Но то, что он сейчас узрел, не оставило в нем сомнений — его матери давно нет в живых.

— Как ты смеешь, — прошипела она снова, — осквернять о нем память? Ты в то время еще мочился под себя, а мои друзья, близкие, и люди вокруг гибли, гибли, гибли… — она трясла головой с каждым словом, а слюни яростно разлетались в стороны, — ГИБЛИ!.. Бледнолицые с грохочущими палками, Пожирающие Печень, Танцующие на Костях!.. Хоть на голую скалу лезь, хоть вой койотом!.. Столько стариков видели все эти ужасы своими глазами, и вот, только немного в племени улеглось, как находится бестолочь, которая не хочет, видите ли, страдать за еду, потому что самая умная… И начинается… Не было никаких Пожирающих Печень, говорит, советники нам врут… Смотрящие в Ночь, храни их Отец, нас, оказываются, убивают… И все ради того, чтобы тебе снова порукоплескали?.. Да как ты смеешь!.. И это я тебя родила… Какой позор!.. — Колопантра душераздирающе разрыдалась.

Венчура ошеломленно стоял, не зная, какие слова тут можно подобрать. Какой бы противоестественной не казалась вся эта чушь, выкрикнутая матерью, его все равно проняло чувством непонятной вины и беспомощности. В самом ли деле он бестолочь, которая хочет совершить нечто важное и героическое, и только?.. Все ради похвалы? Что за чушь… Венчура с отвращением тряхнул головой, будто ее облепили навозные мухи. Как же был прав отец — не надо было ему сюда приходить.

— И что, опять со своими дружками соберетесь? — сдавленно вскрикнула мать сквозь слезы. — Мало тебе славы с прошлого раза, хочешь больше? Рожа треснет!.. Я не позволю тебе рисковать нами!.. Сам катись, куда угодно, можешь хоть вслед за этим дурилой в лес, там и подохнешь, но если снова вздумаешь морочить людям головы, ставя нашу семью под удар, я лично пойду к воинам!.. Слышишь?! Я пойду к воинам, и потребую, чтобы тебя сослали на карьер… Вот там голову и прочистишь от своих думок!.. Если бы не добряк вождь, которого ты так обвиняешь во всех бедах, я бы тебя не спрашивала, давно бы уже запнула на карьер… Тебе повезло, что он оставил за людьми право чем заниматься, даже несмотря на войну… Пахать на тебе надо, я считаю, только тогда в человека превратишься!.. Я давно Брюму говорю, что если он вновь объявит…

Венчура не стал дослушивать, кто там что вновь объявит. Он молча взметнул кисею и покинул жилище.