Хозяин дракона

Анатолий Дроздов, 2012

В каком веке на Руси жить хорошо? В XXI или в XII? Странный вопрос – смотря кому… И уж точно не подростку Ивану… И если Русь начала второго тысячелетия поначалу показалась ему сказочной страной, то уж в России нашего времени он точно ничего хорошего не видел. Оказавшись в далеком прошлом, Иван нашел свое место. Хотя сказать, что оно сладкое, язык не поворачивается…

6

Олята бросил последнюю охапку соломы на пол и направился к выходу. Змей преградил дорогу.

— Чего более? — заворчал отрок. — Навоз убрал, тебя почистил, соломы для подстилки принес… Все сделал!

Олята двинулся к выходу, но змей, изловчившись, наподдал ему головой пониже спины. Отрок пролетел несколько шагов и зарылся головой в солому.

— Чего дерешься?! — закричал он, вставая. — Совсем ополоумел! Не погляжу, что смок, да как возьму вилы!

Змей подцепил зубами кожаное ведро, лежавшее у стены, и протянул Оляте.

— Мыл уже! — осердился Олята. — Коня так не мою, как тебя, идола! Слетал бы к реке да искупался!

Змей не отступил. Олята, вздохнув, взял ведро и, потирая ушибленное место, поплелся к бочке с водой. Смок повернулся к нему боком, и Олята, смачивая рогожу в ведре, стал тереть ею круп змея. Когда он добрался до основания шеи, смок шумно выдохнул, уложил голову на солому и прикрыл глаза. Олята стал тереть выпуклость на крупе, и смок блаженно заурчал.

«Чешется! — догадался Олята. — Что у него тут? Как зуб режется. Но какие зубы на теле?..»

Отрок переступил через шею смока — с другой стороны крупа была такая же выпуклость. Олята стал тереть и ее; змей, примолкший было, возобновил урчание.

«Надо у Некраса спросить, что это у него?..» — решил Олята, но не додумал. У входа в конюшню показалась Оляна.

— Что? — спросил отрок.

Сестра указала рукой в сторону дома.

— Приехал кто?

Оляна кивнула.

Олята отложил ведро и пошел к выходу. Змей не стал мешать.

У крыльца стоял конь в богатой упряжи, а рядом, сердито поглядывая на подходившего отрока, — Светояр.

— Некрас где? — спросил он, не отвечая на поклон.

— В посаде.

— Конным уехал?

— Конным, — подтвердил Олята. — Мигом сбегаю!

— Буду я ждать! — заворчал воевода. — Садись на моего коня — и духом!

Олята не заставил себя упрашивать. Взлетев в седло, крикнул сестре: «Потчуй гостя!», и сразу сорвался в галоп. Стремена оказались длинны, подтягивать их было недосуг: Олята колотил в бока откормленного жеребца кожаными поршнями. Конь шел ходко, всадник стрелою пролетел мимо конной стражи, охранявшей въезд в Волчий Лог. Завидев отрока на жеребце воеводы, дружинники в изумлении открыли рты, но перенять не успели — Олята был далеко. На полном скаку он ворвался в посад и осадил коня перед избой с резным петухом на воротах.

— Некрас! — закричал Олята, привставая в седле. — Некрас!

Привлеченные криком, из окошек изб стали выглядывать их обитатели; Олята приосанился, с гордостью поглядывая с высоты седла. Не каждому отроку удается сесть на такого жеребца!

Дверь избы стукнула, и на пороге показался Некрас в одной рубахе. Из-за его плеча выглядывала Улыба.

— Что тебе? — недовольно спросил сотник. — Чей это конь?

— Светояр в гости к тебе!

— Я мигом! — ответил Некрас и, отодвинув охнувшую Улыбу, скрылся в избе. Обратно он явился одетым и, на ходу застегивая пояс с саблей, пошел к воротам. Улыба, успевшая накинуть поневу, вывела из конюшни гнедую кобылку. Некрас легко взлетел в седло и, наклонившись, поцеловал зарумянившуюся Улыбу в уста. Через мгновение два всадника мчались друг за другом по узкой улочке посада…

Светояра сотник нашел в горнице своего дома. Воевода сидел за столом, попивая из глиняной кружки и заедая питье копченой сомятиной.

— Доброе пиво! — похвалил Светояр, небрежным кивком отвечая на поклон хозяина. — Холодное, из погреба. И рыба добрая! Пиво из княжеских погребов, а сом откуда?

— Олята рыбу коптит, — пояснил Некрас, подходя. — Ту, что змей не доест. Чтоб не пропала.

— Ишь, как! — вздохнул Светояр. — Малый, а наловчился! Забрать его у тебя, что ли? Люблю я рыбу! Да еще с дымком…

Сотник не ответил, и воевода указал ему на лавку напротив. Некрас сел. Оляна неслышно поставила перед ним кружку и блюдо с рыбой. Сотник омочил усы в холодном пиве и стал сдирать кожу с сазана. Некоторое время двое мужчин сосредоточенно пили и ели, смачно причмокивая и с шумом всасывая пиво из кружек. Первым оставил это занятие Светояр. Отодвинув кружку, он вытер ладони рушником и уложил их на стол перед собой.

— Дом у тебя исправный, сотник, конь и змей досмотрены, — начал он, пристально глядя на Некраса. — Слуги проворные, справу знают. Бабу себе нашел добрую — Улыбу, знаю ее. Живешь правильно — месяц за тобой приглядываю. Однако ж не верю тебе!

— Что так? — усмехнулся Некрас.

— Темный ты! Ничего про тебя не ведаю. Откуда ты, кто, где служил, у кого…

— У курского князя.

— Курский кмет? — изумился воевода. — Видел их: лучших воев нету на свете! Звал к себе — ни один не пошел. Ты как отбился?

— Был в полоне у половцев. Два года. Не выкупили и не выменяли на половца, как ждал. Поганые меня в рабы продали. Бежал…

— Почему не выкупили?

— Родных у меня нету, сирота — заплатить некому.

— Чтоб курский князь не выкупил кмета?.. — Светояр недоверчиво покрутил головой.

— Бывает.

— Не верю, что курский кмет! — сказал воевода. — Кметы оружие ведают, а ты худший меч выбрал, — Светояр глянул на саблю Некраса, лежавшую на лавке. — Я каждый нож в оружейной знаю.

Некрас встал, достал из кожаного мешка, висевшего на стене, короткий железный гвоздь — ухналь и положил его на край стола. Стремительным, легким движением выдернул саблю из ножен. «Потолок низкий, как замахнется?» — успел подумать Светояр, и тут Некрас коротким, скользящим ударом рубанул по столу…

Лезвие сабли легко развалило ухналь и на палец вошло в доску. Некрас вытащил его и протянул оружие воеводе. Тот внимательно осмотрел клинок — нигде ни вмятинки, ни щербинки. Святояр провел пальцами по лезвию, оценивая его выделку, затем ногтем попробовал острие. Внимательно присмотрелся к металлу: вдоль золотистого лезвия бежали узкие, сплетавшиеся в пучки, волнистые линии — следы многочисленных проковок.

— Иноземная работа! — оценил воевода. — Знатный меч! Как проглядел?

— Потому как ножны бедные и рукоять деревянная, — пояснил Некрас. — Дружинники на золото смотрят. Думают: раз богато украшен, так меч добрый.

— Ободрали, может, золото? — предположил Светояр.

— Нет. Прежний хозяин нарочно меч таким сделал: рукоять из дуба, в руке лежит твердо, не скользит. Ножны простые, но удобные. С этим мечом воевать шли, а не перед бабами красоваться. Половец им владел — видал я у них такие. Здесь половца засекли или стрелой сбили — так и попал меч к князю. У русских такие — редкость.

— В другой раз буду на клинок глядеть, не только на ножны! — вздохнул воевода, возвращая саблю Некрасу. — Себе бы взял, но раз ты выбрал — носи!

Некрас спрятал клинок в ножны и положил саблю на лавку. Сел рядом.

— Что дальше было? — продолжил Светояр. — Когда сбежал?

— Пошел в Туров. Тамошний князь дружину набирал…

— Недалеко от Киева, — задумчиво произнес воевода. — Как в Белгород забрел? Прогнали?

— Сам ушел.

— Платили мало?

— Из-за змея. Пока был маленький, держал для забавы. Другие приходили поглядеть. Потом смок вырос. Князь сказал: на кой нам это чудище поганое? Убей! Я не схотел и ушел. Скитался, службу искал. Тяжко было. Прослышал, что князь Ростислав с великим князем Святославом воевать сбирается. Прошлый год недовоевали, снова силы копят. Подумал, где лучше сгожусь, и пришел в Белгород.

— Почему не к Великому — он богаче?

— Не взял бы — воев у него хватает. А меня, чтоб к Ростиславу не пошел, велел бы зарезать.

— Потому на две гривны согласился? — сощурился Святояр. — Не знал — яро надо было рядиться!

— Слово-то дал! — усмехнулся Некрас.

— Уговор дороже! — согласился воевода и решительно отодвинул блюдо с недоеденной рыбой в сторону. — Ведаешь Городец?

Некрас кивнул.

— Был там?

— Проходил мимо. Мы со змеем по рекам спускались — от Турова до Белгорода. Его рыбой кормить надо, а та в реке… Видел Городец, но не заходил.

— Смотри! — воевода плеснул из кружки на стол, пальцем сделал из лужицы долгую мокрую линию. — Это река. Здесь стоит Городец — на том берегу. Наш город был, Великий его летось захватил и не отдает. И не вернет по доброй воле. Место очень доброе: один брод на много верст вокруг, закрыл его — и нам в земли Великого не перебрести. Стены Городца высокие, воев там много — не один месяц могут в осаде сидеть. Разумеешь?

— Что?

— Городец надо сжечь!

— Пошли людей!

— Посылал уже. На броде сторожа крепкая, чужого сразу перенимают и волокут на допыт. Яриться станешь — секут без разговору. Четверых у меня засекли.

— Пошли полк!

— Нельзя нам войском! Первыми на Великого нападем — все князья удельные нас осудят, в войско к Великому потянутся. Сладко чужие земли жечь и грабить, когда право на твоей стороне. Надо, чтоб Великий первым напал, тогда его осудят, глядишь — и нам помогут! Князь Ростислав и Великий крест целовали о мире, вся Русь ждет, кто первый целование нарушит. Разумеешь?

— Нет.

— Городец должен сгореть сам! Сушь стоит — мало ли, кто лучину обронил или жар неостывший на двор выбросил. Так должны подумать.

— Я должен зажечь?

— Хвалился, что можешь.

— Могу. На виду у всех подлететь и масло горящее на городницы сбросить. Но змея в небе не спрячешь; все знают, у кого я на службе — тайно не выйдет.

— А ты ночью!

Некрас замолчал и пристально глянул на Светояра. Тот не отвел глаз, но понял по-своему.

— Я обещал десять гривен в месяц. Дал две. Спалишь Городец — отсыплю двадцать: за месяц, что уже отслужил, и следующий. Згода?

Некрас кивнул.

— Не медли! — добавил воевода, подымаясь с лавки. — Смеркается, пора лететь. До Городца верст пятьдесят — скакать долго, да и лететь не скоро.

Светояр надел шапку и вышел. Некрас остался за столом. Неслышно вошел Олята и стал напротив.

— Что ты? — спросил Некрас, поднимая глаза от стола.

— Возьми меня!

— Слышал разговор? — сощурился Некрас.

— Говорили громко.

— Что тебе до Городца?

— Батьков вои Великого посекли!

— А вои Ростислава посекут батьков других, — вздохнул Некрас. — Кто за тех отомстит? Ладно, сбирайся… Стой! — остановил он заторопившегося Оляту. — Надень самое худое, что у тебя есть, ясно? Сними с кобылы седло и занеси в конюшню — на одном не усидим. И еще… Найди глиняные горлачи — неси все, какие у нас есть…

⁂

К Городцу долетели с рассветом. Небо за гребенкой леса стало бледнеть, когда смок пересек реку и устало опустился на песок близ узкой и длинной промоины в обрывистом берегу. Некрас и Олята соскочили со змея, быстро расседлали его, смок тяжело заполз в промоину, где сразу скрылся от любопытных глаз. Там змей лег на песок и уснул. Некрас, будто и не было бессонной ночи, вытряхнул из мешка невод, разделся сам и велел сделать это Оляте. Утренняя вода в реке оказалась жутко холодной, у Оляты перехватило дыхание, но Некрас молчал, и отрок стерпел. Вдвоем они перегородили неводом тихую затоку и споро вытащили на берег ворох сонной рыбы. Некрас быстро и привычно разобрал ее по величине, насек в кустах веток-куканов, нанизал рыбу под жабры (Олята помогал) и, забросив куканы в реку, намертво пригвоздил их берегу.

— Смоку надо свежую рыбу, высохшую есть не станет, — пояснил Оляте. — А не поест — пешком обратно пойдем!

Покончив с рыбой, Некрас ловко зажег костер, они обогрелись и позавтракали — хлебом и копченым салом. Олята робко заикнулся о свежей рыбке, но сотник только отмахнулся:

— Некогда печь! Да и не хочу — наелся на год вперед, за смоком недоедки подбирая. Коли охота к вечеру не спадет, напечешь, сколько захочешь! Невод есть — еще раз в реку забрести можно…

После завтрака они спрятали сбрую и невод в промоине и берегом двинулись вверх по течению. Некрас шагал быстро, Олята едва поспевал. По пути отрок вспоминал полет. Некрас усадил его за спиной, привязав ремнями не только к седлу, но и к себе. Когда смок оторвался от земли, Оляте стало жутко, и он вцепился в пояс сотника. Змей, мерно взмахивая крыльями, набирал высоту. Стояла ночь, земли не было видно, и от этого становилось еще жутче. Оляте казалось, что они не поднимаются, а падают в бездонную прорву, и падение это будет продолжаться бесконечно долго — пока они не умрут от голода и жажды. К счастью, из-за облаков показалась луна, и Олята воспрял духом. К его удивлению, Некрас даже в полной темноте не сбился с пути — они летели по-над берегом реки. Мягкий лунный свет заливал землю: мерцала вода в реке, частым гребнем врезалась в темно-синее небо гребенка леса, земля внизу была тиха и спокойна. Такой красой и покоем веяло от расстилавшейся перед ними картины, что у Оляты защемило сердце. Он смотрел во все глаза и никак не мог наглядеться. Змей то поднимался выше, то скользил вниз на расправленных крыльях; река поворачивала, лес то приступал к ее берегам, то отступал далеко, менялись виды, но каждый из них был по своему красив и мил сердцу. Впервые в своей короткой жизни Олята задумался о том, как хороша земля, на которой он родился и вырос, и поблагодарил Господа за такое счастье.

Устав смотреть на землю, Олята стал следить, как Некрас управляет полетом, но так и не разобрался до конца. Если следовало повернуть, сотник тянул за поводья, но отрок не понял, как Некрас заставляет змея подниматься или спускаться. Затем он устал от впечатлений и захотел спать. Некрас словно почувствовал это — посадил смока на пустынном холме. Здесь он скормил змею захваченную из дому рыбу и велел отроку отдыхать. Олята прикорнул прямо на траве, прислонившись спиной к теплому крупу смока. Он так и не понял: спал ли сам сотник во время недолгой остановки? Некрас разбудил его и велел залезать в седло. Последовавший затем полет был утомительным, и Олята подремывал, прижавшись к спине сотника, пока змей не пересек реку.

С высоты Олята не заметил Городца и сейчас, шагая за Некрасом, не знал, долго ли идти? Оказалось — долго. Солнце уже стояло над лесом, когда они выбрели на малоезженую дорогу и стали подниматься вверх от реки. Теперь Некрас шел сторожко и Оляте дал знак не шуметь. Никто не встретился им на пути. Лазутчики незамеченными выбрались на опушку, залегли в густую траву и стали наблюдать за Городцом.

Только теперь Олята понял, почему Светояр захотел сжечь город. Там, где поворачивала река, в нее врезался высокий мыс. С западной стороны его — крутой берег и река, с северной и южной — отвесные обрывы. Их прямые склоны несли следы рук человека — слишком гладкими и ровными выглядели. С востока к Городцу змеилась узкая дорога. Пространство мыса было огорожено по краям высокими стенами из срубов-городниц, засыпанных изнутри землей. Городницы имели заборола из бревен с прорезанными в них бойницами и тесовые крыши. Единственный въезд в крепость также сторожили городницы, тянувшиеся вдоль него с обеих сторон. Нападавшим, случись им явить безрассудство и приступить к воротам, пришлось бы идти внутри этих стен под градом стрел, камней и кипящего вара. С других сторон приступать к городу и думать было нельзя: высота обрывов со стенами была не менее тридцати саженей.

К посаду Городца вели две дороги: одна, слева — от реки, вторая, по правую руку — с востока. Западная дорога выглядела пустынной. По восточной один за другим тянулись возы. Часть их была нагружена сеном, другая — рогожными кулями и мешками, но что в тех мешках, издалека было не разобрать.

— Припасы свозят к войне! Готовятся… — заключил Некрас и повернулся к Оляте. — Пойдешь в город! Глянешь: сухи ли городницы, где за стенами стреха соломенная, а где, может, сено или солома сложены. Остановят — скажешь, что ты из веси, ищешь батьку, что повез сено и домой не вернулся. Спросят, из какой веси, скажешь: Заболотье.

— Вдруг нет такой? — насупился Олята.

— Каждая вторая весь на Руси — Заболотье, — усмехнулся Некрас, — а каждая первая — Забродье. Твою-то как звали?

— Забродье…

— То-то!

Олята встал, но Некрас остановил его. Внимательно осмотрев отрока, он зачерпнул с дороги горсть мягкой пыли, обильно посыпал ею рубаху и порты Оляты, вдобавок провел грязной ладонью по щекам.

— Поршни сыми! Новые. Босым пойдешь! Только не гляди на стражу волком! Не на войну отправляешься — батьку искать! Будут грозить — беги! Гнаться не станут — что им отрок? К тому же в броне да при мечах бегать тяжко…

Выправив Оляту, Некрас проводил его взглядом и схоронился под разлапистым кустом боярышника. Лег на спину, заложив руки под голову, и смежил глаза. Он не спал, а дремал, чутко прислушиваясь к монотонному шуму леса, как привык делать это на протяжении последних лет. Его столько раз пытались убить, что Некрас уже не мог иначе. Спал сторожко, как волк, разве что ушами не водил во сне. Даже в постели с Улыбой он просыпался, стоило кобыле во дворе фыркнуть или ветру ударить ставней. Определив источник шума, Некрас снова засыпал, — чтобы встрепенуться на следующий звук. Вот и сейчас, едва тело его размякло, налившись приятной тяжестью, как отдаленный топот копыт заставил Некраса открыть глаза. Он прислушался — топот приближался. Сотник привычно определил, что всадников трое, и они торопятся. Некрас не встревожился — от дороги до куста боярышника, где он схоронился, было шагов десять, разглядеть его в зарослях невозможно, но давняя привычка взяла свое. Некрас извлек из ножен саблю и положил ее перед собой. Понадобится — успеет схватить. Сжимать рукоять нет нужды, да и рука затечет от напряжения. Он не отрок, идущий в первый бой…

Копыта простучали рядом, и топот стал затихать вдали. Некрас собрался было прятать саблю, как услыхал, что всадники возвращаются. В этот раз они ехали шагом. Некрас осторожно раздвинул ветки кустарника и скоро увидел троих в бронях и при оружии. Тот, что ехал спереди, внимательно смотрел на пыльную дорогу, выглядывая следы, двое шарили глазами по обочинам. Напротив куста боярышника вои остановились. Некрас нахмурился и взялся за рукоять сабли.

— Куда они подевались? — зло сказал первый всадник. — В лес, что ли, свернули?

— Говорю тебе: наш это, давно в корчме сидит! — ответил ближний к Некрасу воин. — Что рыщем?

— Сторожа ясно видела: шли от реки вой и какой-то отрок. Не наши. Что нашему у реки делать?

— Рыбу ловить! — предположил второй всадник. — Посидели на зорьке с удочкой или, может, невод забросили. Или… Думаешь, это был отрок? Вдруг девица переодетая? — он хихикнул. — Сам ведаешь: не любят посадские дочек с нами отпускать…

— Вдруг они с того берега?

— Как? На броде сторожа, по берегам день и ночь конные рыщут. Лодью или челн сразу углядят. Мимо наших птица не пролетит! Поехали лучше в корчму! От такой скачки во рту высохло!

— Тебе бы только брагу цедить с утра до ночи! — заворчал первый всадник, но коня повернул. Следом направились и другие.

«Крепко сторожат! — укорил себя Некрас. — Светояр упреждал. Ворочаться надо через лес. Только про птицу он зря — змея не углядели…» — усмехнувшись этой мысли, сотник спрятал саблю в ножны и вновь устроился под кустом.

…Олята вернулся нескоро. Некрас услыхал его шаги издалека, перебрался под другой куст и оттуда внимательно смотрел, не идет ли кто следом за отроком. Не шел. Сотник вышел навстречу и сразу увидел на грязных щеках отрока две широкие дорожки от слез.

— Били?! — спросил сочувственно.

— Нет! — радостно ответил Олята. — Это я, чтоб в город пустили. Батьку ищу! Сжалились… Только тиун увидел — и плеткой! — отрок задрал рукав рубахи и показал багровый след на плече. — Потрох сучий!.. Все равно я высмотрел!

— Что?

— Внутри города все завалено сеном — до самых заборол!

— Натащили в город сена?! — изумился Некрас. — Зачем?

— Не знаю…

— Они же сами себя спалят!

— Сотник, что над воями стоит, запретил жечь огонь в городе. У жильцов отобрали кресала, вынесли все светцы, лучины, дрова. Еду готовят в посаде, там и обедают — жильцы и вои.

— Как выведал?

— Зашел в корчму, посидел в уголке… Люди громко говорят.

— Молодец! — похвалил Некрас. — Вот тебе! — он достал из-за пояса и протянул отроку нож в кожаных ножнах.

— Мне?! — вспыхнул краской Олята. — А как ты?..

— Еще один есть! — Некрас похлопал по голенищу сапога.

Обратно они шли через лес, поэтому к своей промоине добрались к вечеру. Смок встретил их радостным рыком. Некрас первым делом замел на берегу утренние следы, присыпал песком кострище, затем вытащил куканы и накормил змея рыбой. Отправив Оляту собирать хворост, он развел в дальнем конце промоины костер и обжарил на прутиках ломти копченой свинины. Для Оляты оставил несколько рыбин на кукане — пусть лакомится! Отрок, натащив хвороста, принялся печь рыбу на углях, затем они пообедали — каждый своим печевом. Некрас запивал свинину медом из фляги, Олята обошелся речной водицей. Они заканчивали есть, когда из сгустивших сумерек выплыла белая тень.

— Это мое место! — капризно сказала гостья. — Зачем вы здесь?

Некрас схватился за саблю, но присмотрелся и опустил руку. Перед ними стояла то ли девочка, то ли девица в драной рубахе до щиколоток. Немытое лицо, нечесаные волосы и черные от грязи ноги… Гостья шагнула ближе, и Олята разглядел неподвижное лицо и странный взгляд.

«Навка!» — понял он и оцепенел от ужаса. Но Некрас не смутился.

— Садись, гостья дорогая! — сказал он, указывая навке пень, с которого вскочил. — Не побрезгуй, отведай нашего угощения!

Некрас положил на лист лопуха оставшуюся свинину, ломоть хлеба, прибавил печеных судаков. Все это с поклоном подал девице. Та, поколебавшись, взяла еду и села на пенек. Свинину отложила, а рыбу стала есть, отхватывая зубами большие куски и чавкая.

«Навка! — утвердился в своем подозрении отрок. — Рыбу выбрала…»

Тем временем Некрас поднес навке фляжку. Та надолго приникла к горлышку, а затем, отбросив обглоданный хребет, схватила следующую рыбу и не остановилась, пока не обгрызла, не обсосала ее до последней косточки.

— Укусно! — заметила навка, бросая на песок и этот хребет. — Не хочу более! Добрые вы люди… Что делаете здесь?

— Рыбу ловим! — пояснил Некрас, кланяясь. Когда сотник выпрямился, Олята заметил в его глазах какие-то странные искорки.

— Здесь я рыбу ловлю! — нахмурилась навка.

— Прости, не знали! — развел руками сотник. — На рассвете уйдем!

— Ладно! — согласилась навка. — Но чтоб на рассвете… Это кто? — навка испуганно указала на голову подползшего к костру змея.

— Смок мой, — пояснил Некрас. — Не бойсь, он добрый.

— Не укусит? — деловито осведомилась навка.

— Ни в жисть! — заверил Некрас.

Навка встала, подошла к змею и осторожно тронула его ладошкой. Смок закрыл глаза и заурчал. Навка погладила его по колючей голове и отступила к костру.

— Пойду! — сказала она, потягиваясь. — Спать хотца. Отрок пусть идет со мной!

Олята испуганно отшатнулся.

— Не бойсь! — шепнул ему на ухо Некрас. — Она безвредная…

Олята робко встал, навка взяла его за руку и повела за собой. «В воду потянет! — дрожал Олята. — Там обовьет руками — и на дно!» Отрок оглянулся в надежде, что Некрас заберет его, но сотник только улыбнулся в ответ. Навка, к облегчению отрока, повела его не к реке, а в лес. Недалеко. У высокой сосны она наклонилась и стала странно грести руками. Олята присмотрелся и понял, что навка разравнивает кучу сухого мха.

— Добро будет! — сказала гостья, разгибаясь. — Ложись! Спать будем!

Олята, поколебавшись, робко прилег, навка тут же пристроилась рядом. Обняв Оляту, она уткнулась носом в его плечо и ровно задышала. От странной гостьи пахло потом и немытым телом, и Олята вдруг сообразил, что навки так не пахнут. Они же в реке живут, должны быть чистые! Олята осторожно отодвинулся от странной девицы, рука ее соскользнула с его плеча.

— Не ходи во двор, Василько! — пробормотала она. — Засекут! Они злые…

Олята замер, чуть дыша, и девица успокоилась. Скоро она стала мерно посапывать. Олята осторожно отполз в сторону, встал и пошел обратно. Некрас ничуть не удивился его появлению. Он вообще занимался странным делом: зажав меж ног глиняный горлач, ножом вертел в боку его дырку. Круглую рукоять острого ножа сотник пристроил меж ладоней и вращал нож их встречными движениями. Обожженная глина скрипела, но поддавалась. Олята удивился, почему сосуд не трескается, но, присмотревшись, разглядел: внутри горлач забит песком.

— Думал, навка! — сказал Олята, присаживаясь рядом. — Испугался…

— Блаженная она, — сказал Некрас, не отрываясь от своего занятия. — Глаза ее видел? А рубаху? Живет в лесу, ест, что найдет, — сотник вздохнул.

— Почему она взяла меня?

— Кого-то напомнил. Брата или жениха. Или убили того, или сгинул, а она умом тронулась… — сотник провертел, наконец, свою дырку, высыпал из горлача песок и полюбовался на работу. В пузатых боках горлача темнели три отверстия.

— Думал, навка, — повторил Олята, все еще под впечатлением случившегося.

— Навок не бывает!

— Да ну? — не согласился отрок.

— Сколько по лесам ходил, у реки ночевал — ни одну не видел. Выдумывают люди…

«Увидел бы, так сгинул! — подумал Олята. — Наверное, смока навки боялись…»

— Нож не потерял? — повернулся сотник к нему.

Олята покрутил головой.

— Тогда иди к берегу и нарежь ивовых веток. Тонких, для корзины.

Когда Олята принес ветки, перед сотником стояли два дырявых горлача. Взяв ветки, Некрас ловко и очень быстро сплел небольшую корзину. Застелив ее дно оторванным от рубахи куском (Олята только вздохнул, видя такое небрежение), Некрас горстями насыпал в корзину песка, встал.

— Седлай змея! Летим!

Прежде, чем они забрались в седла, Некрас нагреб в горлачи жарких углей, выбирая те, что побольше, и поставил в корзину. Корзину передал Оляте, велев держать перед собой. Ничего не понимая, Олята привязался ремнями, сотник шлепнул змея по шее, и тот, переваливаясь с ноги на ногу, пошел к реке. «Будем переплывать? — удивился Олята. — Так на том берегу сторожа!» Однако смок, зайдя в воду, поплыл не поперек реки, а против течения. Двигался он все быстрее и быстрее.

— Береги угли! — сказал вдруг Некрас, поворачиваясь. Олята не успел сообразить, почему именно сейчас угли надо беречь, как змей расправил крылья и захлопал ими по воде. Олята склонился на корзиной, прикрывая телом угли от брызг и не видел, как смок разбежался и плавно взмыл над рекою. Неспешно помахивая крыльями, змей поднялся над лесом и полетел по-над берегом. Было уже за полночь, луна стояла высоко, и Олята вновь увидел внизу серебряный блеск воды, темную гребенку леса и луг, над которым они медленно плыли.

— Приготовься! — сказал Некрас, не поворачиваясь. — Когда скажу — подашь мне под правую руку корзину. Сам возьмешь второй горлач. Будешь делать, что и я.

Олята послушался. Держа корзину в руках, он напряженно ждал и скоро дождался.

— Давай! — шепнул Некрас.

Олята подал, сотник на ощупь выудил из корзинки горлач и крепко ухватил его за толстую ручку. Отрок последовал его примеру. От этого движения пустая корзина выскользнула из его рук и полетела вниз. Олята проводил ее взглядом и увидел, как прямо на них надвигаются высокие темные стены.

— Бросай!

Некрас швырнул свой горлач в сторону, Олята немедленно сделал то же. Оглянувшись, он увидел, как оба горлача, кувыркаясь и разбрасывая по сторонам красные искры, летят вниз — прямо в темную массу, оставшуюся за спиной. В то же мгновение смок часто замахал крыльями, они стали подыматься. Над рекой Некрас развернул змея, и они полетели обратно. Некрас свесился влево, глядя вниз, отрок сделал то же, но ничего не увидел — все та же темная масса спящей крепости. Над лугом они опять развернулись к реке.

— Придется лететь к Светояру за горючим маслом, — вздохнул Некрас. — Не вышло…

— Гляди! — прервал его Олята.

Сотник глянул вправо — над крепостью поднимался багровый язык пламени. Затем выскочил еще один, следом еще… Небо над Городцом осветилось, в потоке горячего воздуха, летевшего ввысь, дрожали и расплывались звезды. Послышались крики, которые вскоре слились в один сплошной вой. Некрас с Олятой летели над посадом. Пламя, доев сено, перебросилось на стены Городца, улицы посада были ярко освещены. По ним двигались какие-то точки, присмотревшись, Олята понял — люди! Все бежали прочь от города, некоторые уже миновали посад и неслись по лугу. Все это промелькнуло в один миг — поджигатели были над рекой.

— Дай бог, посад не сгорит! — вздохнул Некрас. — Куда ж людям зимой?

Смок пересек реку, Олята в последний раз оглянулся. Городец пылал. Там, где еще сегодня утром стояла неприступная крепость, бушевал огонь, ярко освещая все на версту вокруг. Даже на хвосте смока отбивался багряный цвет.

— Так вам! — радостно прошептал Олята. — За батьков! За Забродье мое! Чтоб ты сгорел, Великий! Как этот Городец…