Хищники

Анатолий Безуглов, 2019

В одном из пушных заповедников Сибири убит приехавший из Москвы специалист по соболиному меху Эдуард Авдонин. Дело поручено старшему следователю областной прокуратуры Ольге Павловне Дагуровой. Первоначально подозрение падает на лесника Осетрова Нила, потом на других лесников, но внезапно в убийстве признается местный псих Флейта. Следователь Дагурова и участковый Резвых отвергают одного подозреваемого за другим…

Глава 4

К дому Резвых Дагурова подошла в довольно скверном расположении духа. У калитки сидел пес. Роскошная немецкая овчарка. Собака проводила Ольгу Арчиловну тяжелым, грустным взглядом.

Следователь прошла во двор и легонько постучала в дверь той половины дома, что была оштукатурена снаружи. За ней послышались тяжелые шаги. Отворил капитан. При форме, с колодкой орденских ленточек на груди и значком «Отличник милиции».

— Да проходите, проходите… И зачем стучать? Ведь не в гости идете.

Она хотела сказать, что дом есть дом, но увидела, что это служебное помещение. На окнах — решетки (вот почему Дагурова инстинктивно прошла именно на эту половину), письменный стол, плакаты на стенах. На деревянной скамье со спинкой, обычной для отделений милиции, притулился в уголке спящий человек с русой копной волос. Спал он, положив под голову обе руки, как ребенок. На обнаженной шее под ухом темнело несколько родинок.

— Нил, вставай… Вставай, паря! — бесцеремонно тряхнул его за плечо капитан.

Осетров повернул голову, разлепил глаза, повел вокруг удивленным взглядом, все еще находясь где-то там, в своих сновидениях.

— Давай, давай, — подстегивал его словами Арсений Николаевич.

— Что? Зачем? Куда ехать? — встрепенулся Нил, поправляя сбившуюся одежду. Он тяжело расставался со сном.

— Ехать еще успеешь, — сердито проворчал Резвых, хотя повода к этому вроде и не было. Наверное, так, для порядка. — Да пригладь вихры… Следователь пришел.

Голубые глаза парня сразу потухли. Он медленно пригладил пятерней непокорные волосы, жесткие и чуть вьющиеся.

— Уф, — выдохнул он. И зачем-то застегнул доверху «молнию» на куртке. Она была легкая, из блестящего синтетического материала.

— Следователь прокуратуры Ольга Арчиловна Дагурова, — показала она свое удостоверение.

Осетров привстал.

— Нил… Нил Мокеевич Осетров, — машинально произнес он.

— А тебя, паря, пока не спрашивают, — назидательно произнес участковый инспектор. — Когда надо, тогда и отрапортуешься… Уж такой порядок… Привыкай.

— Извините, гражданин следователь, — смутился Осетров.

Резвых недовольно покачал головой, правильно, мол, твое дело лучше помалкивать. И обратился к Дагуровой:

— Здесь будете допрашивать или?.. — А что такое «или», он и сам вряд ли знал.

— Если вы не возражаете…

— Располагайтесь, — показал на место за столом участковый.

Но тут отворилась дверь, и в комнату вошла женщина. Высокая, широкая в кости, с продолговатым загорелым лицом и темными гладкими волосами, стянутыми на затылке узлом. Она была в длинном байковом платье в мелкий цветочек.

— Здравствуйте, — приветливо поздоровалась она и протянула следователю руку лопаточкой. — Олимпиада Егоровна. Жена, — кивнула она на капитана.

Следователь пожала ее крепкую ладонь, назвала себя.

— А я поесть спроворила, — сказала она скорее мужу. — Намаялись за ночь-то… Подкрепитесь, а уж потом…

Резвых растерялся. Посмотрел на следователя. Осетров безучастно глядел в окно.

— Арсений, приглашай гостью, — нетерпеливо произнесла Олимпиада Егоровна. — Могу и сюда подать…

— А что, заправиться и впрямь не мешает, — сказал капитан.

— Точно. Всем не мешает, — сказала Дагурова намеренно громко. — Мы вот так и сделаем: мужчины пусть здесь, а мы с вами посидим.

— Тоже верно, — с облегчением сказал Резвых. Сам он, видимо, тоже решал эту трудную задачу: как все сделать без ущерба уставу и субординации, но в то же время по-человечески.

— Спасибо, — обернулся ко всем Нил. — Я не хочу есть.

— А тебя никто не спрашивает, — благодушно усмехнулся Арсений Николаевич.

Дагурова вышла вслед за хозяйкой. Они прошли двором на другую половину.

— Мы в горнице посидим. Проходите. Вот только снесу мужикам…

— Я помогу, — предложила Ольга Арчиловна.

— Добро, — просто кивнула Олимпиада Егоровна.

Она положила в эмалированную миску жареной рыбы, свежих огурцов и хлеба. Дагуровой были вручены тарелки и вилки.

Когда обе женщины вошли на «службу» — так назвала вторую половину дома жена участкового, — Осетров сидел в своем углу на скамье и все так же смотрел в окно.

— Ты, паря, нос не вороти, — услышала сзади себя Дагурова, когда они уходили. — Там тебе такое не подадут… А день предстоит ой тяжелый…

Что ответил Осетров, Ольга Арчиловна не услышала.

— Жалко парня, — вздохнула Олимпиада Егоровна. — Как матери сообщить? Она-то, сердешная, при чем?

— Что, еще не знает?

— На БАМе… Поварихой заделалась, — покачала головой жена участкового.

Они прошли в горницу. Посреди комнаты был накрыт стол. Тарелки, блюдо, чашки — все было сервизное, но недорогое. Хозяйка сняла с блюда перевернутую тарелку. От жареной рыбы повалил аппетитный запах.

— Берите, какая на вас смотрит, — сказала Олимпиада Егоровна. И, видя нерешительность гостьи, положила ей на тарелку самую крупную рыбину.

— Что вы, мне этого не съесть…

— Еще попросите, — улыбнулась хозяйка. Она положила ей разрезанный вдоль огурец, сочившийся прозрачными каплями, несколько ложек маринованных грибов.

Ольга Арчиловна развалила вилкой рыбу и… Она вспомнила мертвое тело, залитое кровью лицо убитого. Что-то сдавило горло, и Дагурова поняла, что не сможет проглотить ни кусочка. Видимо, она побледнела.

— Может, молочка? — засуетилась хозяйка. — Вчерашнее, правда. Аделька еще сегодня не приносила.

— Благодарю… Ничего не надо.

— Чего так? — спросила Олимпиада Егоровна.

— Не могу есть… Понимаете, в первый раз такое дело… — виновато произнесла Дагурова.

— Смотри-ка… А Арсений говорит: хоть и росточком не очень… — Олимпиада Егоровна спохватилась: — Ой, простите, Ольга Арчиловна, не обижайтесь.

— Что есть, то и есть, — улыбнулась следователь. Ей почему-то стало легко и просто сидеть и говорить с Олимпиадой Егоровной.

— А все мужики, говорит, у нее работают, любого может на место поставить…

«Интересно, — стала вспоминать Дагурова, — кого это я поставила на место? А, кажется, летчика. Ворчал, что ему надо поскорее возвращаться… Значит, рано еще на мне ставить крест…»

В стенку что-то стукнуло.

— Чаю требуют, — поднялась хозяйка. — Посидите, я мигом.

Она ушла, позвенела на кухне посудой, хлопнула входной дверью. А Ольга Арчиловна сидела одна за столом, с любопытством осматривая комнату.

На столике возле кресла лежали журналы «Здоровье» и «Техника — молодежи», стопка газет. На стене красовался большой портрет молодого капитана милиции. Дагурова подумала: Арсений Николаевич в молодости. Но тот, на фотографии, походил лицом скорее на Олимпиаду Егоровну. Впрочем, говорят, если супруги долго живут, становятся похожими…

— Николай, сын, — сказала хозяйка с порога. Зашла она бесшумно. И заметила, что гостья смотрит на портрет. — В Москве учится, в Академии МВД… Тридцать лет, а уже капитанские погоны… Мой-то их получил под пятьдесят… А ведь Сеня районным угрозыском командовал, — сказала она с гордостью. Видя, что Дагурову это заинтересовало, она продолжала: — А годика четыре назад попал в переделку. Участвовал в задержании. Он же у меня горячий, все сам да сам… Даром, что ли, фамилия такая?.. Уже простилась с ним: продырявили, что твое решето… Пятнадцать месяцев как один день по больницам валялся. Вышел вот такой, — она показала палец. — Списать хотели… Кому такой нужен… Да и выслуга уже подошла. А Сеня не хочет в пенсионерах небо коптить… Едва оклемался, поехал в область. Генерал его всегда привечал… И вот, добился сюда, участковым… Моему-то без милиции — никуда…

— Но как же он после такого ранения? — удивилась Ольга Арчиловна.

— Так у него лекарство — ого! — Олимпиада Егоровна показала рукой в окно. — Лучший доктор. Спаситель, это я вам говорю…

Дагурова глянула в окно и ничего не поняла. Ягодные кусты, деревья, сарайчик, наверное…

— Облепиха? — спросила она уверенно.

— Банька, — улыбнулась Олимпиада Егоровна. — Она родимая. Простая русская банька… Будет у нас сегодня время, я спроворю. Венички у нас березовые, настоящие. Есть и наши, здешние, из кедра… А полок Арсений чин по чину соорудил — липовый. У меня и травка насушена. Для духовитости. Ромашка, шалфей, мята. И свой особый рецепт имею — из листьев лимонника…

— Сегодня вряд ли, — уклончиво ответила следователь. Ей не хотелось отказом обижать хозяйку. Но и обещать не могла, не знала, как сложится день.

— Ну что же, — не настаивала Олимпиада Егоровна. — Надумаете, дайте знать. В городе такой радости вы ни за какие деньги не получите.

В стенку снова стукнули.

— Ага, — поднялась хозяйка, — позавтракали.

Ольга Арчиловна встала.

— Красивая овчарка, — кивнула следователь на собаку, когда они вышли во двор. Та все еще сидела по ту сторону калитки и так же грустно и внимательно посмотрела на людей.

— Рекс — умнющий пес, — уважительно произнесла Олимпиада Егоровна.

— Чей?

— Нила Осетрова. Он на границе служил… Есть давала, не берет ни в какую. Пока сам хозяин не разрешил…

По дороге проехал уазик. За рулем сидел Гай. Где-то пропел запоздавший петух, промычала корова. Ворона лениво спланировала в чей-то огород…

Осетров сидел на своем месте, в уголке скамейки. Теперь он был умыт, влажные волосы тщательно причесаны. Резвых прохаживался по комнате. Олимпиада Егоровна собрала посуду, смахнула со стола и вышла.

— Если понадоблюсь, стукните в стенку, — показал Арсений Николаевич на скалку, лежащую на подоконнике. И тоже удалился.

Дагурова осталась с лесником с глазу на глаз.

— Садитесь поближе, — сказала она Осетрову.

Тот пересел на стул, заранее приготовленный капитаном. Следователь записала на бланке протокола допроса его данные.

— Ну рассказывайте, Нил Мокеевич, — попросила она, отложив ручку.

— О чем? — Лесник не знал, куда девать руки: то сцепит пальцы, то положит на колени. Потом зачем-то сунул в карман куртки. Волновался…

— О себе.

— С рождения, что ли?

— Давайте со вчерашнего дня…

— С воскресенья?

— Да, — кивнула следователь. — Чем вы занимались с утра?

— Как и в обычные дни. Объезжал свой обход… Выходные дни как раз больше внимания требуют. Туристы. Да и браконьеры могут объявиться.

— Обход — это что?

— Мой участок.

— Большой?

— Тысяч пять гектаров будет.

— И рано приступили к своим обязанностям?

— Вчера немного припозднился. Пока из Заречного добрался…

— Откуда?

— Поселок тут недалеко. Километров тридцать… На свадьбе у друга был. Вместе служили в армии. Всю ночь гуляли…

— А потом в дорогу? Рискованно, — заметила следователь.

— Какое у нас тут движение, — махнул рукой лесник.

— Аварии что, только в городе бывают?

— Я аккуратно… Не превышал…

Все сказанное отразилось в протоколе в одной строке: «В ночь на 27 июля находился на свадьбе у приятеля…»

Дальше Осетров рассказал, что, приехав домой, оставил мотоцикл у себя дома на кордоне, пересел на лошадь и до обеда находился на своем обходе. В середине дня посетил Турунгайш. Передал Гаю карточки наблюдений, скопившиеся за неделю…

— А что это за карточки? — поинтересовалась следователь.

— Какие звери встречаются, птицы. Их следы. Наша основная работа. Где встретил, в каком количестве… Так учитываются обитатели заповедника…

— С кем встречались еще? — спросила Дагурова. — Я имею в виду — здесь, в Турунгайше?

— С Юрием Васильевичем.

— Кто он?

— Сократов… Научный сотрудник.

— Еще с кем? — продолжала следователь.

— С Чижиком… То есть с Мариной… Дочерью Федора Лукича.

— О чем вы с ней беседовали?

— О разном… Завтра она в Москву уезжает…

«Завтра? Странно, — подумала Ольга Арчиловна. — Почему же Гай ничего об этом не сказал? Да-а, директор заповедника очень не хотел, чтобы я увиделась с его дочерью… Но почему?»

— Авдонина встречали в тот день?

— Нет, — отрицательно покачал головой Осетров.

— А знали, что он приехал?

— Откуда?

— Может, Марина сказала? Или этот… Юрий Васильевич?

— Нет, мне никто ничего не говорил, — угрюмо повторил лесник.

— А в котором часу вы были тут?

— Около двух…

«Уточнить у Гая, когда 27 июля появился в Турунгайше Осетров и когда приехал Авдонин», — записала в блокнот Дагурова и снова обратилась с вопросом к леснику:

— А дальше?

— Я поехал домой… Вздремнуть хотел немного. Ведь всю ночь не спал… Да не удалось.

— Почему?

— Шишкарей засек.

— Кого? — не поняла следователь.

— Ну людей, которые шишку бьют. Кедровую. Орехи промышляют… А у нас запрещено. На то и заповедник…

— Вы их остановили?

— А как же! Человек шесть прятки со мной затеяли… Но одного я схватил… В руках байдон^[2] — кувалда пуда в полтора… Чуть меня не задел. Провозился с ним больше часа… Все умолял отпустить, не составлять акт… Спустишь раз — повадно будет, — покачал возмущенно головой Осетров. — Ведь знают же, подлецы, что нельзя! Нет, лезут… Главное — орехи только-только созревать начали. Представляете, с какой силой надо бить по стволу этим самым байдоном, чтобы несколько шишек упало? Так и уродуют кедр! — горячился лесник. — А им все до фонаря…

— Ну вы составили акт. А потом?

— Какой уж там сон. Разозлился я… Думаете, приятно задерживать? Честное слово, за людей стыдно! — Осетров провел ладонью по лицу. — А с другой стороны — как тайгу уберечь? Зверье и прочее? Вот и приходится… — Лесник вздохнул, помолчал. Затем продолжил: — Потом с Мариной встретились…

— Где?

— У Монаха, — показал он рукой в окно. — Километра два отсюда… Камень такой большой, на человека в хламиде похож. Черный весь…

— Заранее условились?

— Да, — кивнул Осетров.

— В котором часу?

— В шесть… Ну, поговорили. Я пошел ее провожать… — Об этом Осетров выпалил скороговоркой. Было видно, не хотел выдавать подробности. Ольга Арчиловна решила пока на их встрече не заострять внимания.

— Мы уже почти расстались. Дальше Чижик одна хотела идти… До Турунгайша недалеко… Вдруг вижу, Рекс забеспокоился…

— Собака была с вами?

— Рекс всегда со мной… А если он что-то учуял — неспроста. Да и мне показалось: кто-то крадется по тайге… Я сказал, чтобы Чижик шла домой, а я посмотрю, что за шум. Рексу я приказал, чтобы сопровождал Марину.

Осетров замолчал. Следователь не торопила: воспоминания не из легких.

— Значит, двинулся я на шорох. Сначала думал — медведь. Прислушиваюсь, не похоже. Скорее человек. На границе ведь как? Лежишь в дозоре и по звукам должен определить, кто идет: кабарга или кабан, сохатый или человек. Зря тревогу поднимешь, ребята засмеют… Двинулся я, значит, бесшумно за ним. Смотрю: человек. В капюшоне. На одном плече не то мешок, не то рюкзак, на другом — ружье… И оглядывается, словно прячется от кого-то. Подозрительно… Я дважды крикнул: «Стой!» А он как припустил — только сучья трещат. Я опять: «Стой, стрелять буду!» Он еще быстрее. Ну я выстрелил вверх. Тогда он останавливается, поворачивается — и в меня. Наверное, у него осечка вышла: я только щелчок услышал. Правда, в тот самый момент что-то над самым ухом просвистело. Как пуля… Я даже присел. Тогда он из другого ствола — шарах! Я тоже выстрелил…

Осетров замолчал, сглотнул слюну.

— Значит, Авдонин стрелял дважды? — уточнила следователь. — Один раз была осечка, а во второй раз — выстрел?

— Так и было, — кивнул лесник.

— Вы сразу подошли к нему?

— Какой там… Ноги к земле приросли, двинуться не мог… Зверя приходилось, а тут… Хотел Чижику крикнуть — горло перехватило. — Осетров вытер со лба испарину. — Как пересилил себя, не знаю… Лежит на боку. Я попятился… Дальше как в тумане… Не то я побежал, не то Марина с Рексом вернулись…

— А может, он был только ранен? — осторожно спросила Дагурова.

— Да что вы… Столько кровищи… — Лесник судорожно вздохнул. — Ну, Чижик к отцу побежала, а я к участковому…

— Погодите, Нил, — остановила его следователь. — Когда вы приблизились к лежащему Авдонину, ружье и мешок где находились?

— Не помню… Честное слово, не до того было…

Ольга Арчиловна настойчиво спросила:

— Так все-таки они были?

— А из чего же он стрелял? — хмуро спросил лесник. — Из палки?

Ольга Арчиловна снова и снова возвращалась к тому, как Осетров увидел пробирающегося по лесу человека, как произошла перестрелка. Лесник твердо стоял на своих показаниях.

Следователь сопоставила время. Выходило, что капитан Резвых прибыл на место происшествия не позже чем через тридцать минут. И возле трупа ничего не обнаружил. Участковый не покидал своего поста до прилета следователя. Ни мешка, о котором толкует Осетров, ни ружья Авдонина он так и не видел…

— Вы мне не верите? — спросил Осетров у следователя напрямик.

— Понимаете, Нил, — ответила она, — факты против вас… Нет ружья. Нет мешка. И вот что странно: зачем Авдонину было стрелять в вас?

— Может, принял меня за бандита?.. — неуверенно сказал Осетров.

— Вы были знакомы с Авдониным?

— Мы ни разу не говорили.

— Но виделись?

— Издали… Признаться, даже хорошо его в лицо не разглядел. А когда в распадке заметил человека с мешком, честное слово, и в голову не пришло, что это Авдонин.

Последнее заявление насторожило следователя: лесник упорно хочет убедить ее, что не узнал Эдгара Евгеньевича. Не слишком ли? И Авдонин, выходит, перепугался ни с того ни с сего…

Как ни крути, история выглядела весьма запутанно. Если Осетров намеренно не запутывал ее сам.

— Нил, — задала еще один вопрос Дагурова, — распадок, то есть место, где был убит Авдонин, относится к вашему обходу?

— Нет. А что?

— Выходит, вы стреляли в человека, который показался вам подозрительным, на чужом обходе? — уточнила Ольга Арчиловна.

— Вы хотите сказать, что я только у себя, на своей территории лесник? — хмуро произнес Осетров. — А перешел на метр границу своего обхода — уже посторонний, так? — Он усмехнулся. — Хорош был бы, допустим, милиционер, который сдал дежурство в восемь часов и уже через пару минут не считал бы себя блюстителем порядка. Значит, хоть убивай на его глазах? — Осетров тряхнул головой. — Нет, всегда и везде я прежде всего лесник! Защитник природы! И не только на моем шестом обходе, а во всем заповеднике. Да что в заповеднике? Где бы ни встретил браконьера, пусть за тысячу километров отсюда, я должен, обязан его задержать!..

Затем Дагурова попыталась заговорить о Марине Гай, об их отношениях. Но почувствовала, что Нил об этом говорит неохотно. Своей дружбы с дочерью директора заповедника не отрицал, но подробностей сообщать не желал.

Когда нет доверия — контакта не получается. Ольга Арчиловна решила на этом закончить первый допрос. И выйти с Осетровым на место происшествия. Фотографировать она попросила Веселых. Понятыми на этот раз были Олимпиада Егоровна и тот самый Сократов — научный сотрудник заповедника, о котором упоминал лесник.

Примечания

2

Байдон — дубина, которой ударяют кедровые деревья, чтобы стрясти шишки (местн.).