Хищники

Анатолий Безуглов, 2019

В одном из пушных заповедников Сибири убит приехавший из Москвы специалист по соболиному меху Эдуард Авдонин. Дело поручено старшему следователю областной прокуратуры Ольге Павловне Дагуровой. Первоначально подозрение падает на лесника Осетрова Нила, потом на других лесников, но внезапно в убийстве признается местный псих Флейта. Следователь Дагурова и участковый Резвых отвергают одного подозреваемого за другим…

Глава 9

…Марина Гай встретила следователя в узких брючках с разрезами внизу и кофточке с глубоким вырезом на груди, плотно облегающей ее гибкий девичий стан. Брюки и кофточка были из небесно-голубого шелка. Прическа — поднятые наверх иссиня-черные волосы, прихваченные черепаховым гребнем.

Ольга Арчиловна поразилась, до чего изменился ее облик. Вчера — юная европейка из какой-нибудь средиземноморской страны, сегодня — словно молодой цветок Юго-Восточной Азии. И эта кротость в лице, семенящая походка, словно на ногах геты — деревянные сандалии на высоких подставках…

— Простите за беспорядок, — сказала Марина, вводя следователя в большую комнату. — Присаживайтесь, — указала она на тахту.

Ольга Арчиловна села, огляделась. Со стены стекал ковер, устилая тахту и еще полкомнаты.

На креслах, на столе были разложены платья, меховые вещи — красиво вышитый полушубок, шапка с длинными ушами из мохнатого белого меха, рукавички с национальным орнаментом. На полу лежал чемодан, наполненный женским бельем, блузками, чулками и колготками еще в целлофановых пакетах с яркими этикетками. Коробки с туфлями накренились, опершись о горку.

Противоположную стену украшал палас с простым геометрическим узором. В центре паласа висели два скрещенных охотничьих ружья, матово блестевшие холодным вороненым металлом и теплым светлым деревом лож. А по бокам их были прибиты оленьи рога, отполированные и покрытые лаком. Над ружьями из перекрестья дул смотрела на следователя оскаленная медвежья морда.

— Папа застрелил, — пояснила Марина, видя, с каким нескрываемым любопытством Ольга Арчиловна оглядывает убранство комнаты. — Сам и чучело сделал. На областной выставке охотничьих трофеев за эту голову ему дали диплом.

— Выразительно, — согласилась Дагурова.

— Он хороший таксидермист, — просто сказала Чижик. — У папы настоящая мастерская. Все свободное время проводит в ней…

— А это? — показала следователь на тюлененка-белька, лежащего на телевизоре.

— Как натуральный, правда? — Марина поднесла его к Ольге Арчиловне. — Японцы молодцы! Ведь это синтетика…

Ольга Арчиловна невольно провела по игрушке рукой — зверек и впрямь выглядел как натуральное чучело. Мех был мягкий, теплый.

— Эдгар Евгеньевич привез, — печально глядя на заморский сувенир, произнесла девушка. — Скажите, почему я совсем не так переживала, когда умерла моя учительница? А эта смерть… — Марина вздохнула. — Конечно, чужое горе и свое — разные вещи. Надо иметь большую душу, чтобы сострадать…

— А маму вы помните?

— Нет. Но это совсем другое. Она умерла, дав мне жизнь… Иногда мама снится мне живой. И папа с ней весь счастливый… Ведь у каждого мужчины должна быть рядом с ним достойная его женщина.

Марина убрала с одного кресла вещи и села, по-детски положив руки на колени.

— Но зато вот вы у него, — сказала Ольга Арчиловна.

— Последний день… А потом? Аделька? Ей-то ведь все равно, — с горечью произнесла девушка, положив голову щекой на подставленную ладонь. — Это разве любовь?

Дагурова удивилась: вот уж никогда бы не могла предположить, что между Гаем и Аделиной могут быть какие-то близкие отношения. А Марина продолжала:

— Сегодня один мужчина, завтра — другой… Но папа однолюб! Как лебедь. Так его жалко, так жалко! Неужели он ничего не видит?

Обсуждать с этой девочкой сердечные дела ее отца не входило в планы Ольги Арчиловны никоим образом. Поэтому она сидела и молча слушала, поражаясь совершенно зрелым рассуждениям Марины, а еще более — неожиданной откровенности, с которой та выдавала семейные секреты.

Что это? Наболевшее? Или отсутствие собеседника, которому можно довериться? Но почему именно ей, следователю?

— Я понимаю, Эдгар Евгеньевич был не похож на тех, кто здесь окружает Адельку… — Девушка обхватила руками одно колено. — Наверное, у нее это так, привычка — чаровать каждого нового…

А вот это заставило Ольгу Арчиловну насторожиться. Куда как прозрачно: Адель, выходит, имела какие-то виды на Авдонина.

«Ничего себе ситуация, — усмехнулась про себя Дагурова. — А что, если не классический треугольник, а четырехугольник? Даже пяти…»

Ее так и подмывало расспросить девушку подробнее, однако удерживала элементарная этика — перед ней почти еще ребенок…

— Может, она польстилась на подарки? — по-детски надула губы Чижик.

— А он ей дарил? — вырвалось у Дагуровой.

— Ну что вы! Насколько я знаю… — Марина задумалась. — Нет, нет. Я говорю, может, она завидовала, что он мне дарил…

— Что, например?

Марина обвела глазами комнату. Встала, подошла к горке, вынула из нижнего отделения портативный магнитофон.

— Ой, как хорошо, что вы напомнили, — обрадованно сказала она. — Честное слово, забыла бы… Подарок Эдгара Евгеньевича.

Она положила магнитофон в один из чемоданов.

Ольга Арчиловна обратила внимание: магнитофон японский, как две капли воды похожий на тот, что лежал в чемодане Авдонина.

— А вот… — Чижик взяла с другого кресла платье и приложила к себе. У Дагуровой на секунду даже шевельнулось чувство зависти. Очень красивое платье. Длинное, расклешенное, без рукавов, из светло-сиреневого материала с люрексом, оно переливалось, играло, как чешуя сказочного животного. — Идет мне? Только честно…

— Очень, — откровенно похвалила следователь.

— И в театр можно, и вечером по улице пройтись, — проговорила Марина, словно это было на демонстрации мод, и сложила платье в чемодан. — Правда, плечи у меня немного худые, ну да ничего, как вы считаете?

— Ничего, — улыбнулась Дагурова. — Уверяю, в Москве вы произведете впечатление…

— И немножечко подушиться. Самую капельку. У меня «Шанель»… — Марина от удовольствия даже раскраснелась и так вошла во вкус, что достала откуда-то из вещей в чемодане изящную коробочку с французскими духами и поднесла к носу Дагуровой. Духи были отличные, пикантной, тонкой композиции.

— Тоже Эдгар Евгеньевич?

— Папа.

— Ну да, те, что подарил Авдонин, выпил Уралов… — вспомнила Ольга Арчиловна запись в дневнике Осетрова.

Девушка посмотрела на нее чуть ли не с испугом.

— А вы… Откуда? Вы знакомы с Родионом? — удивленно спросила она.

— Мариночка, — с улыбкой сказала Дагурова, — я же следователь. А следователь должен знать такое…

— Какое? — вскинула на нее глаза Чижик.

— Нил посвятил вам четыре стихотворения…

— По-моему, пять, — сказала Марина, глядя на Ольгу Арчиловну настороженно и подозрительно.

— Про пятое я не знаю. Это, наверное, совсем недавно…

— Да, Нил написал его неделю назад.

— Вы уговаривали Осетрова поступить в Литературный институт, — продолжала Дагурова. Ее стала забавлять игра.

— А он и слушать не хочет, — кивнула Марина. — Говорит: поэт не профессия, а призвание. Выучиться нельзя. Если есть талант — проявится и без Литинститута.

— И еще. То, что находится недалеко от Монаха, принадлежит вам обоим…

Девушка присела в кресло.

— И это вам известно! Но откуда? Нил ни за что и никогда не сказал бы вам этого!

В дневнике Нила была такая запись: «Договорились с Ч.: то, что у Монаха, принадлежит нам обоим. И если случится, что это очень понадобится кому-нибудь из нас, тот придет к Монаху и выкопает…»

— Не сказал. — Дагурова пожалела, что увлеклась и затронула, кажется, какую-то их тайну. И чтобы исправить ошибку, ласково произнесла: — Поверьте, Мариночка, я не знаю, что там у вас спрятано, возле камня с таким необычным названием…

— Спрятано, — почему-то усмехнулась Чижик. — Ну да ничего не спрятано, — сказала она веселее. — Решительно ничего.

— А то, что вам Нил тоже делал подарки… — начала снова Ольга Арчиловна.

— Пожалуйста, могу показать. — Девушка вышла в другую комнату и вскоре вернулась с большой картонной коробкой. В ней лежали всякие диковины — закрученная спиралью и отливающая розовым перламутром раковина, гроздь прозрачных кристаллов какого-то минерала, другой минерал по форме напоминал веточку.

— Коралл, — пояснила девушка. — Редкий. Сам Нил доставал. С аквалангом… А это знаете что? — показала она мутноватый изогнутый кусок кости. — Бивень мамонта, настоящего.

Ольга Арчиловна вынула из ящика странную безделушку — крохотный плоский бочоночек на цепочке. Все это было сделано из серебра, а бочонок еще и отделан синими и розовыми камешками.

— Изящная вещица, — сказала Марина. — Называется тумор. Вроде амулета… Нил с Памира привез. Настоящая бирюза и настоящие памирские лалы. — Чижик нежно погладила камешки. — По-нашему — рубины… Вот сюда, — раскрыла она бочоночек, — клали бумажку с изречением из Корана. Считалось, что это оберегает человека от беды…

— Я вижу, у Нила страсть к путешествиям, — заметила Ольга Арчиловна.

— Да это его все Алексей Варфоломеевич с собой таскает…

— Кто?

— Меженцев. Папин заместитель… Профессор…

«Значит, это его письмо я обнаружила у Осетрова», — подумала следователь.

— Как заместитель? — удивилась она. — Он же, кажется, не живет здесь, в заповеднике?

— Приезжает, уезжает… Впрочем, я не знаю. Спросите у папы.

Дагурова невольно сравнила: японский магнитофон, такое дорогое платье, французские духи и эти диковины, собранные в разных далеких местах, цену которых трудно определить в деньгах, а надо измерять чем-то другим…

Авдонин и Осетров. Два совершенно разных человека. Со своими мерилами ценностей.

— Вы мне сказали: Нил жестокий. — Дагурова внимательно посмотрела на девушку, перебиравшую в руках подарки Осетрова. — Из чего вы это заключили?

— Я сказала, жестокий? — удивилась Марина. — Впрочем… В отношении браконьеров — да! Нил говорил, что, когда он видит браконьера, его буквально трясет! Наверное, потому, что его папу убили…

— Вы помните его отца?

— Очень смутно… Такие плечи широкие. — Девушка показала руками. — Густые усы… Я ведь маленькая была, когда его убили…

— А какие отношения у Нила с другими людьми?

— Ну, жестоким его назвать нельзя. Категоричный, что ли… У Нила все или черное, или белое. Это плохо, а это хорошо. Или любишь, или не любишь… Он оттенков не понимает… Родион Уралов выпил, и вы бы слышали, что он говорил! А Нил от него в восторге. Прямой, мол, честный парень…

— Так о чем Уралов говорил?

— Даже стыдно пересказывать… — Марина опустила голову. — Например, как актрисы получают роль, становятся звездами… Надо, говорит, понравиться режиссеру, стать его любовницей, тогда…

— Вы ему сказали, что хотите поступать в Институт кинематографии?

— Ну да! — недовольно воскликнула девушка. — Зачем мне ему говорить это. Эдгар Евгеньевич еще раньше сказал Родиону… Так вот, когда он стал такое рассказывать, мы поспорили. Я не верю, что это так… А если бездарная? Все равно получит главную роль, став любовницей режиссера?

Ольга Арчиловна невольно улыбнулась.

— А что, я не права? — вскинула Марина голову. — Родион смеется, говорит, что поэтому у нас и хороших актрис наперечет… Все это гадко и пошло! Ну если думаешь так, то и молчи. Держи при себе…

— Авдонин был при этом разговоре?

— Нет. По-моему, он, знаете, так к Уралову не очень благоволил. Они знакомые давно, но близкими друзьями не были… А в тот раз встретились в аэропорту. Уралов летел на БАМ выступать с бригадой артистов… Эдгар Евгеньевич сказал, если будет, мол, время, заезжай в Кедровый. Просто ради вежливости… А Родион и прикатил. Понравилось ему здесь. Еще бы, все его приглашают, угощают. Живой киноартист! И попьянствовать можно на дармовщину…

Марина закрыла коробку с подарками Осетрова.

— Ничего с собой не возьмете? — кивнула на коробку Дагурова. — В Москве любят всякие редкости…

— Просто некуда, — пожала плечами Марина. — Да и не знаю, где там буду жить… — Она задумалась о чем-то и продолжала: — Так хочется побывать в Центральном доме работников искусств. А Дом киноактера. Дом кино!.. Эдгар Евгеньевич обещал мне все показать, познакомить с интересными людьми. Звездами… Да и во ВГИКе многих знал…

— Обещал помочь с поступлением? — уточнила следователь.

— Да… — смутилась Марина. — Вы не подумайте, что я хочу пролезть по блату… Но все-таки лучше, когда знаешь обстановку, требования…

— А Осетрову вы об этом говорили?

Девушка кивнула.

— Как он прореагировал на то, что Авдонин взялся помочь? — спросила Дагурова.

— Никак. Просто сказал, что счастливым можно быть и здесь…

— Скажите, Марина, Нил никогда не высказывал в адрес Авдонина чего-нибудь оскорбительного, не грозился?

Вопрос этот был одним из главных, и Ольга Арчиловна долго готовилась, чтобы задать его. И кажется, это было самое удобное время.

— Я понимаю, для чего это вам нужно, — ответила девушка спокойно. — И знаю, что от этого зависит многое… Так, Ольга Арчиловна? Действительно, зависит?

Дагурова поняла: девочку она недооценила, та умеет определить главное.

— Вы как в этом анекдоте: что лучше — хороший диагноз или правильный, — сказала следователь с улыбкой. — Поймите, нужна правда! Всем. И вам и мне. И, если хотите, больше всего Нилу.

— Ну если я буду его топить, какая ему польза?

— Слово не то, девочка… — покачала головой следователь. — Я ведь тоже не собираюсь его топить… Ложь — плохой помощник ему. Она все равно вылезет. Хоть самый кончик, а выглянет… Диагноз должен быть поставлен не только правильно, но и вовремя.

— Нет, никаких угроз я не слышала, — сказала Марина твердо. — И высказываний в адрес Эдгара Евгеньевича тоже… Но Нил его не любил…

— В чем это выражалось?

— Понимаете, это трудно объяснить… Недомолвки, само выражение лица, когда при Ниле заговаривали об Авдонине… Нил даже не бывал в Турунгайше, если знал, что Эдгар Евгеньевич здесь… В этом характер Нила… Вам понятно, о чем я говорю?

— Разумеется. Да, кстати, позавчера, когда произошла вся эта история, Осетрову было известно, что Авдонин в заповеднике?

— Не знаю…

— Вы ему не говорили?

— А зачем? Я ведь не маленькая, Ольга Арчиловна. Говорить с Нилом об Эдгаре Евгеньевиче — значит обидеть его… Нил мой друг, что бы там ни было. — Марина даже с каким-то вызовом посмотрела на следователя.

— Как получилось, что вы с Осетровым оказались в том месте, когда по распадку шел Авдонин?

— Это случайность! Честное слово, случайность! — горячо воскликнула девушка, хрустнув пальцами. — У нас с Нилом… Ну, словом, это было прощание… Нил говорил: у него предчувствие — мы больше никогда не встретимся… Вернее, уже не будем друзьями. Что я забуду о нем… Он никогда в жизни не уедет из тайги, а я — из Москвы… И мы шли с ним, шли… Было очень грустно. Так хотелось плакать. И в Москву хочется, и тут… Потому что папа и Нил. Эти деревья, близкие, родные до каждого листочка. Меня ведь отец привез сюда совсем маленькой. Так привыкла! А как буду жить без Турунгайша? — Она в отчаянии развела руками.

— Это понятно, — сказала Ольга Арчиловна. — Каждому человеку дорого детство… Ну что ж, Мариночка, не буду больше отнимать у вас время, — сказала Ольга Арчиловна. — Вам столько надо еще сделать…

— Да, прямо не знаю, что куда складывать, — охотно согласилась прекратить беседу Чижик.

— Еще пять минут. Надо оформить протокол…

— Значит, это был допрос? — удивилась девушка.

Ольга Арчиловна кивнула.

— И вы все-все запишете?

— Нет, только то, что нужно для дела, — успокоила Чижика следователь.

Когда Дагурова прощалась с Мариной, в коридоре послышались шаги. Первой в комнату вбежала лохматая большая собака с остро торчащими ушами и умными глазами. Она остановилась и, казалось, с удивлением посмотрела на постороннего человека.

— Место, Султан! — приказала Марина. — Не бойтесь, Ольга Арчиловна, он не тронет.

Тут вошел Федор Лукич.

— Не помешал? — спросил он вежливо.

— Мы закончили, — сказала следователь, направляясь к двери. — Ухожу. Такой момент… Прощание с родным домом…

— Надеюсь, не навсегда, — с нежностью посмотрел на дочь директор заповедника. — Каникулы, отдых — что может быть лучше Турунгайша?

— А сам уже грустишь, — обняла отца Марина.

— Ты тоже, — погладил ее по голове Федор Лукич.

Они выглядели очень трогательно, отец и дочь.

— Ольга Арчиловна, может, вам что-нибудь нужно? — поинтересовался Гай. Наверное, для порядка — до следователя ли ему сейчас.

— Спасибо, Федор Лукич… В Шамаюн попасть надо, так я позвоню, пришлют машину.

— Зачем? Я отвезу, — сказал директор.

— Нет, нет, — запротестовала Дагурова. — Просто не имею морального права… Сколько часов осталось у вас с Мариной…

— Все равно туда еду. — Он повернулся к Марине: — Прости, дочка, срочные дела. Вот так уж…

Марина поцеловала его в щеку. Гай и следователь вышли.