Глава 9
…Марина Гай встретила следователя в узких брючках с разрезами внизу и кофточке с глубоким вырезом на груди, плотно облегающей ее гибкий девичий стан. Брюки и кофточка были из небесно-голубого шелка. Прическа — поднятые наверх иссиня-черные волосы, прихваченные черепаховым гребнем.
Ольга Арчиловна поразилась, до чего изменился ее облик. Вчера — юная европейка из какой-нибудь средиземноморской страны, сегодня — словно молодой цветок Юго-Восточной Азии. И эта кротость в лице, семенящая походка, словно на ногах геты — деревянные сандалии на высоких подставках…
— Простите за беспорядок, — сказала Марина, вводя следователя в большую комнату. — Присаживайтесь, — указала она на тахту.
Ольга Арчиловна села, огляделась. Со стены стекал ковер, устилая тахту и еще полкомнаты.
На креслах, на столе были разложены платья, меховые вещи — красиво вышитый полушубок, шапка с длинными ушами из мохнатого белого меха, рукавички с национальным орнаментом. На полу лежал чемодан, наполненный женским бельем, блузками, чулками и колготками еще в целлофановых пакетах с яркими этикетками. Коробки с туфлями накренились, опершись о горку.
Противоположную стену украшал палас с простым геометрическим узором. В центре паласа висели два скрещенных охотничьих ружья, матово блестевшие холодным вороненым металлом и теплым светлым деревом лож. А по бокам их были прибиты оленьи рога, отполированные и покрытые лаком. Над ружьями из перекрестья дул смотрела на следователя оскаленная медвежья морда.
— Папа застрелил, — пояснила Марина, видя, с каким нескрываемым любопытством Ольга Арчиловна оглядывает убранство комнаты. — Сам и чучело сделал. На областной выставке охотничьих трофеев за эту голову ему дали диплом.
— Выразительно, — согласилась Дагурова.
— Он хороший таксидермист, — просто сказала Чижик. — У папы настоящая мастерская. Все свободное время проводит в ней…
— А это? — показала следователь на тюлененка-белька, лежащего на телевизоре.
— Как натуральный, правда? — Марина поднесла его к Ольге Арчиловне. — Японцы молодцы! Ведь это синтетика…
Ольга Арчиловна невольно провела по игрушке рукой — зверек и впрямь выглядел как натуральное чучело. Мех был мягкий, теплый.
— Эдгар Евгеньевич привез, — печально глядя на заморский сувенир, произнесла девушка. — Скажите, почему я совсем не так переживала, когда умерла моя учительница? А эта смерть… — Марина вздохнула. — Конечно, чужое горе и свое — разные вещи. Надо иметь большую душу, чтобы сострадать…
— А маму вы помните?
— Нет. Но это совсем другое. Она умерла, дав мне жизнь… Иногда мама снится мне живой. И папа с ней весь счастливый… Ведь у каждого мужчины должна быть рядом с ним достойная его женщина.
Марина убрала с одного кресла вещи и села, по-детски положив руки на колени.
— Но зато вот вы у него, — сказала Ольга Арчиловна.
— Последний день… А потом? Аделька? Ей-то ведь все равно, — с горечью произнесла девушка, положив голову щекой на подставленную ладонь. — Это разве любовь?
Дагурова удивилась: вот уж никогда бы не могла предположить, что между Гаем и Аделиной могут быть какие-то близкие отношения. А Марина продолжала:
— Сегодня один мужчина, завтра — другой… Но папа однолюб! Как лебедь. Так его жалко, так жалко! Неужели он ничего не видит?
Обсуждать с этой девочкой сердечные дела ее отца не входило в планы Ольги Арчиловны никоим образом. Поэтому она сидела и молча слушала, поражаясь совершенно зрелым рассуждениям Марины, а еще более — неожиданной откровенности, с которой та выдавала семейные секреты.
Что это? Наболевшее? Или отсутствие собеседника, которому можно довериться? Но почему именно ей, следователю?
— Я понимаю, Эдгар Евгеньевич был не похож на тех, кто здесь окружает Адельку… — Девушка обхватила руками одно колено. — Наверное, у нее это так, привычка — чаровать каждого нового…
А вот это заставило Ольгу Арчиловну насторожиться. Куда как прозрачно: Адель, выходит, имела какие-то виды на Авдонина.
«Ничего себе ситуация, — усмехнулась про себя Дагурова. — А что, если не классический треугольник, а четырехугольник? Даже пяти…»
Ее так и подмывало расспросить девушку подробнее, однако удерживала элементарная этика — перед ней почти еще ребенок…
— Может, она польстилась на подарки? — по-детски надула губы Чижик.
— А он ей дарил? — вырвалось у Дагуровой.
— Ну что вы! Насколько я знаю… — Марина задумалась. — Нет, нет. Я говорю, может, она завидовала, что он мне дарил…
— Что, например?
Марина обвела глазами комнату. Встала, подошла к горке, вынула из нижнего отделения портативный магнитофон.
— Ой, как хорошо, что вы напомнили, — обрадованно сказала она. — Честное слово, забыла бы… Подарок Эдгара Евгеньевича.
Она положила магнитофон в один из чемоданов.
Ольга Арчиловна обратила внимание: магнитофон японский, как две капли воды похожий на тот, что лежал в чемодане Авдонина.
— А вот… — Чижик взяла с другого кресла платье и приложила к себе. У Дагуровой на секунду даже шевельнулось чувство зависти. Очень красивое платье. Длинное, расклешенное, без рукавов, из светло-сиреневого материала с люрексом, оно переливалось, играло, как чешуя сказочного животного. — Идет мне? Только честно…
— Очень, — откровенно похвалила следователь.
— И в театр можно, и вечером по улице пройтись, — проговорила Марина, словно это было на демонстрации мод, и сложила платье в чемодан. — Правда, плечи у меня немного худые, ну да ничего, как вы считаете?
— Ничего, — улыбнулась Дагурова. — Уверяю, в Москве вы произведете впечатление…
— И немножечко подушиться. Самую капельку. У меня «Шанель»… — Марина от удовольствия даже раскраснелась и так вошла во вкус, что достала откуда-то из вещей в чемодане изящную коробочку с французскими духами и поднесла к носу Дагуровой. Духи были отличные, пикантной, тонкой композиции.
— Тоже Эдгар Евгеньевич?
— Папа.
— Ну да, те, что подарил Авдонин, выпил Уралов… — вспомнила Ольга Арчиловна запись в дневнике Осетрова.
Девушка посмотрела на нее чуть ли не с испугом.
— А вы… Откуда? Вы знакомы с Родионом? — удивленно спросила она.
— Мариночка, — с улыбкой сказала Дагурова, — я же следователь. А следователь должен знать такое…
— Какое? — вскинула на нее глаза Чижик.
— Нил посвятил вам четыре стихотворения…
— По-моему, пять, — сказала Марина, глядя на Ольгу Арчиловну настороженно и подозрительно.
— Про пятое я не знаю. Это, наверное, совсем недавно…
— Да, Нил написал его неделю назад.
— Вы уговаривали Осетрова поступить в Литературный институт, — продолжала Дагурова. Ее стала забавлять игра.
— А он и слушать не хочет, — кивнула Марина. — Говорит: поэт не профессия, а призвание. Выучиться нельзя. Если есть талант — проявится и без Литинститута.
— И еще. То, что находится недалеко от Монаха, принадлежит вам обоим…
Девушка присела в кресло.
— И это вам известно! Но откуда? Нил ни за что и никогда не сказал бы вам этого!
В дневнике Нила была такая запись: «Договорились с Ч.: то, что у Монаха, принадлежит нам обоим. И если случится, что это очень понадобится кому-нибудь из нас, тот придет к Монаху и выкопает…»
— Не сказал. — Дагурова пожалела, что увлеклась и затронула, кажется, какую-то их тайну. И чтобы исправить ошибку, ласково произнесла: — Поверьте, Мариночка, я не знаю, что там у вас спрятано, возле камня с таким необычным названием…
— Спрятано, — почему-то усмехнулась Чижик. — Ну да ничего не спрятано, — сказала она веселее. — Решительно ничего.
— А то, что вам Нил тоже делал подарки… — начала снова Ольга Арчиловна.
— Пожалуйста, могу показать. — Девушка вышла в другую комнату и вскоре вернулась с большой картонной коробкой. В ней лежали всякие диковины — закрученная спиралью и отливающая розовым перламутром раковина, гроздь прозрачных кристаллов какого-то минерала, другой минерал по форме напоминал веточку.
— Коралл, — пояснила девушка. — Редкий. Сам Нил доставал. С аквалангом… А это знаете что? — показала она мутноватый изогнутый кусок кости. — Бивень мамонта, настоящего.
Ольга Арчиловна вынула из ящика странную безделушку — крохотный плоский бочоночек на цепочке. Все это было сделано из серебра, а бочонок еще и отделан синими и розовыми камешками.
— Изящная вещица, — сказала Марина. — Называется тумор. Вроде амулета… Нил с Памира привез. Настоящая бирюза и настоящие памирские лалы. — Чижик нежно погладила камешки. — По-нашему — рубины… Вот сюда, — раскрыла она бочоночек, — клали бумажку с изречением из Корана. Считалось, что это оберегает человека от беды…
— Я вижу, у Нила страсть к путешествиям, — заметила Ольга Арчиловна.
— Да это его все Алексей Варфоломеевич с собой таскает…
— Кто?
— Меженцев. Папин заместитель… Профессор…
«Значит, это его письмо я обнаружила у Осетрова», — подумала следователь.
— Как заместитель? — удивилась она. — Он же, кажется, не живет здесь, в заповеднике?
— Приезжает, уезжает… Впрочем, я не знаю. Спросите у папы.
Дагурова невольно сравнила: японский магнитофон, такое дорогое платье, французские духи и эти диковины, собранные в разных далеких местах, цену которых трудно определить в деньгах, а надо измерять чем-то другим…
Авдонин и Осетров. Два совершенно разных человека. Со своими мерилами ценностей.
— Вы мне сказали: Нил жестокий. — Дагурова внимательно посмотрела на девушку, перебиравшую в руках подарки Осетрова. — Из чего вы это заключили?
— Я сказала, жестокий? — удивилась Марина. — Впрочем… В отношении браконьеров — да! Нил говорил, что, когда он видит браконьера, его буквально трясет! Наверное, потому, что его папу убили…
— Вы помните его отца?
— Очень смутно… Такие плечи широкие. — Девушка показала руками. — Густые усы… Я ведь маленькая была, когда его убили…
— А какие отношения у Нила с другими людьми?
— Ну, жестоким его назвать нельзя. Категоричный, что ли… У Нила все или черное, или белое. Это плохо, а это хорошо. Или любишь, или не любишь… Он оттенков не понимает… Родион Уралов выпил, и вы бы слышали, что он говорил! А Нил от него в восторге. Прямой, мол, честный парень…
— Так о чем Уралов говорил?
— Даже стыдно пересказывать… — Марина опустила голову. — Например, как актрисы получают роль, становятся звездами… Надо, говорит, понравиться режиссеру, стать его любовницей, тогда…
— Вы ему сказали, что хотите поступать в Институт кинематографии?
— Ну да! — недовольно воскликнула девушка. — Зачем мне ему говорить это. Эдгар Евгеньевич еще раньше сказал Родиону… Так вот, когда он стал такое рассказывать, мы поспорили. Я не верю, что это так… А если бездарная? Все равно получит главную роль, став любовницей режиссера?
Ольга Арчиловна невольно улыбнулась.
— А что, я не права? — вскинула Марина голову. — Родион смеется, говорит, что поэтому у нас и хороших актрис наперечет… Все это гадко и пошло! Ну если думаешь так, то и молчи. Держи при себе…
— Авдонин был при этом разговоре?
— Нет. По-моему, он, знаете, так к Уралову не очень благоволил. Они знакомые давно, но близкими друзьями не были… А в тот раз встретились в аэропорту. Уралов летел на БАМ выступать с бригадой артистов… Эдгар Евгеньевич сказал, если будет, мол, время, заезжай в Кедровый. Просто ради вежливости… А Родион и прикатил. Понравилось ему здесь. Еще бы, все его приглашают, угощают. Живой киноартист! И попьянствовать можно на дармовщину…
Марина закрыла коробку с подарками Осетрова.
— Ничего с собой не возьмете? — кивнула на коробку Дагурова. — В Москве любят всякие редкости…
— Просто некуда, — пожала плечами Марина. — Да и не знаю, где там буду жить… — Она задумалась о чем-то и продолжала: — Так хочется побывать в Центральном доме работников искусств. А Дом киноактера. Дом кино!.. Эдгар Евгеньевич обещал мне все показать, познакомить с интересными людьми. Звездами… Да и во ВГИКе многих знал…
— Обещал помочь с поступлением? — уточнила следователь.
— Да… — смутилась Марина. — Вы не подумайте, что я хочу пролезть по блату… Но все-таки лучше, когда знаешь обстановку, требования…
— А Осетрову вы об этом говорили?
Девушка кивнула.
— Как он прореагировал на то, что Авдонин взялся помочь? — спросила Дагурова.
— Никак. Просто сказал, что счастливым можно быть и здесь…
— Скажите, Марина, Нил никогда не высказывал в адрес Авдонина чего-нибудь оскорбительного, не грозился?
Вопрос этот был одним из главных, и Ольга Арчиловна долго готовилась, чтобы задать его. И кажется, это было самое удобное время.
— Я понимаю, для чего это вам нужно, — ответила девушка спокойно. — И знаю, что от этого зависит многое… Так, Ольга Арчиловна? Действительно, зависит?
Дагурова поняла: девочку она недооценила, та умеет определить главное.
— Вы как в этом анекдоте: что лучше — хороший диагноз или правильный, — сказала следователь с улыбкой. — Поймите, нужна правда! Всем. И вам и мне. И, если хотите, больше всего Нилу.
— Ну если я буду его топить, какая ему польза?
— Слово не то, девочка… — покачала головой следователь. — Я ведь тоже не собираюсь его топить… Ложь — плохой помощник ему. Она все равно вылезет. Хоть самый кончик, а выглянет… Диагноз должен быть поставлен не только правильно, но и вовремя.
— Нет, никаких угроз я не слышала, — сказала Марина твердо. — И высказываний в адрес Эдгара Евгеньевича тоже… Но Нил его не любил…
— В чем это выражалось?
— Понимаете, это трудно объяснить… Недомолвки, само выражение лица, когда при Ниле заговаривали об Авдонине… Нил даже не бывал в Турунгайше, если знал, что Эдгар Евгеньевич здесь… В этом характер Нила… Вам понятно, о чем я говорю?
— Разумеется. Да, кстати, позавчера, когда произошла вся эта история, Осетрову было известно, что Авдонин в заповеднике?
— Не знаю…
— Вы ему не говорили?
— А зачем? Я ведь не маленькая, Ольга Арчиловна. Говорить с Нилом об Эдгаре Евгеньевиче — значит обидеть его… Нил мой друг, что бы там ни было. — Марина даже с каким-то вызовом посмотрела на следователя.
— Как получилось, что вы с Осетровым оказались в том месте, когда по распадку шел Авдонин?
— Это случайность! Честное слово, случайность! — горячо воскликнула девушка, хрустнув пальцами. — У нас с Нилом… Ну, словом, это было прощание… Нил говорил: у него предчувствие — мы больше никогда не встретимся… Вернее, уже не будем друзьями. Что я забуду о нем… Он никогда в жизни не уедет из тайги, а я — из Москвы… И мы шли с ним, шли… Было очень грустно. Так хотелось плакать. И в Москву хочется, и тут… Потому что папа и Нил. Эти деревья, близкие, родные до каждого листочка. Меня ведь отец привез сюда совсем маленькой. Так привыкла! А как буду жить без Турунгайша? — Она в отчаянии развела руками.
— Это понятно, — сказала Ольга Арчиловна. — Каждому человеку дорого детство… Ну что ж, Мариночка, не буду больше отнимать у вас время, — сказала Ольга Арчиловна. — Вам столько надо еще сделать…
— Да, прямо не знаю, что куда складывать, — охотно согласилась прекратить беседу Чижик.
— Еще пять минут. Надо оформить протокол…
— Значит, это был допрос? — удивилась девушка.
Ольга Арчиловна кивнула.
— И вы все-все запишете?
— Нет, только то, что нужно для дела, — успокоила Чижика следователь.
Когда Дагурова прощалась с Мариной, в коридоре послышались шаги. Первой в комнату вбежала лохматая большая собака с остро торчащими ушами и умными глазами. Она остановилась и, казалось, с удивлением посмотрела на постороннего человека.
— Место, Султан! — приказала Марина. — Не бойтесь, Ольга Арчиловна, он не тронет.
Тут вошел Федор Лукич.
— Не помешал? — спросил он вежливо.
— Мы закончили, — сказала следователь, направляясь к двери. — Ухожу. Такой момент… Прощание с родным домом…
— Надеюсь, не навсегда, — с нежностью посмотрел на дочь директор заповедника. — Каникулы, отдых — что может быть лучше Турунгайша?
— А сам уже грустишь, — обняла отца Марина.
— Ты тоже, — погладил ее по голове Федор Лукич.
Они выглядели очень трогательно, отец и дочь.
— Ольга Арчиловна, может, вам что-нибудь нужно? — поинтересовался Гай. Наверное, для порядка — до следователя ли ему сейчас.
— Спасибо, Федор Лукич… В Шамаюн попасть надо, так я позвоню, пришлют машину.
— Зачем? Я отвезу, — сказал директор.
— Нет, нет, — запротестовала Дагурова. — Просто не имею морального права… Сколько часов осталось у вас с Мариной…
— Все равно туда еду. — Он повернулся к Марине: — Прости, дочка, срочные дела. Вот так уж…
Марина поцеловала его в щеку. Гай и следователь вышли.
