Хищники

Анатолий Безуглов, 2019

В одном из пушных заповедников Сибири убит приехавший из Москвы специалист по соболиному меху Эдуард Авдонин. Дело поручено старшему следователю областной прокуратуры Ольге Павловне Дагуровой. Первоначально подозрение падает на лесника Осетрова Нила, потом на других лесников, но внезапно в убийстве признается местный псих Флейта. Следователь Дагурова и участковый Резвых отвергают одного подозреваемого за другим…

Глава 8

Судебный медик Иван Иванович Кабашкин вернулся в заповедник под вечер. Со своим делом он уже справился — заключение о результатах вскрытия трупа Авдонина было закончено и подписано. До Турунгайша его подбросили на машине райбольницы, а в академгородок проводил сам Гай. По дороге Кабашкин интересовался у Федора Лукича, как нынче с грибами.

— Для осенних, благородных, еще рановато, но бабы носят…

У Веселых был заспанный вид. А у заспанного человека всегда какое-то подавленное настроение.

— Артем Корнеевич, — обратился к нему Иван Иванович, — а не сходить ли нам завтра по грибы?

— Мы же хотели лететь домой, — без всякого энтузиазма произнес эксперт-криминалист.

— Вертолет будет только вечером… Ну, решайтесь, — настаивал Кабашкин, стараясь расшевелить Артема Корнеевича.

— Можно, — подумав, ответил тот.

Гаю что-то хотелось спросить, может быть, узнать. Это чувствовалось по особому выражению глаз. Федор Лукич переминался с ноги на ногу. Но все же не решился.

— Жильем довольны? — только и задал он вопрос.

— Нормально, — пробасил Веселых.

— Рай! — откликнулся Кабашкин. — Недельку бы с удовольствием тут провел…

— За чем же дело стало? Берите отпуск, приезжайте. Устроим…

— Не волен, — с притворной грустью развел руками Иван Иванович. — Моя благоверная жить не может без моря… Раз в году обязательно подавай ей черноморский пляж, шторм не более чем в один балл… А так как на нашей бренной матушке-земле вновь воцарился матриархат…

— Что-то не замечал, — буркнул эксперт-криминалист. Кажется, болтовня медика его несколько раздражала.

— Точно, — засмеялся Кабашкин. — Окончательно и бесповоротно… Да это вам любой социолог подтвердит. — Иван Иванович, довольный, оглядел присутствующих, наслаждаясь произведенным эффектом, и вдруг без всякого перехода предложил: — По-моему, самое время поужинать… Федор Лукич, посидите с нами. Отдохните от трудов праведных, а?

— Спасибо, — благодарно ответил Гай. — С радостью бы…

— Вот и отлично! — загорелся Кабашкин.

— Но… — виновато произнес Гай. — Я дочь собираю. Завтра ей в Москву… С вами полетит на вертолете…

— Тогда другое дело. Неволить не имеем права…

— Да, вам молоко не приносили? — спросил Гай.

Кабашкин посмотрел на Веселых. Тот отрицательно покачал головой.

— Принесут, — пообещал директор и, пожелав приятного аппетита, вышел.

— Симпатичный мужик, — сказал Иван Иванович. И захлопотал, что-то напевая и гремя посудой.

Когда приступили к еде, раздался стук во входную дверь. Пришла уставшая Дагурова. Кабашкин тут же усадил следователя за стол.

И впервые за сутки Ольга Арчиловна почувствовала, как голодна. На этот раз она с удовольствием проглотила и рыбные консервы, и горох с кусками сала, предложенные медиком.

После ужина разговор незаметно перешел на дело.

— Кратко, но исчерпывающе, — сказала Дагурова, прочтя внимательно заключение судебно-медицинской экспертизы.

— Краткость — сестра таланта, — улыбнулся Иван Иванович.

— Значит, время смерти Авдонина вы указываете такое же, как его зафиксировала жена Резвых, — констатировала Ольга Арчиловна.

— Совершенно верно, — подтвердил Кабашкин. — В начале десятого вечера.

— Понимаете, что меня смущает… — Ольга Арчиловна обращалась одновременно к обоим собеседникам. — Почему пуля из ружья Осетрова попала Авдонину не в лоб, а чуть выше левого уха? Осетров показал при выходе на место происшествия, что они стояли друг против друга. — Она повернулась к Веселых: — Как это с точки зрения баллистики?

Артем Корнеевич со свойственной ему неторопливостью подумал, разгладил усы.

— А почему Авдонин должен был во время выстрела Осетрова смотреть прямо на него? Расстояние — тридцать метров. Сумерки. Авдонин мог в этот момент слегка повернуться, инстинктивно, в порядке самозащиты…

— Второе, — продолжала Дагурова. — Входное пулевое отверстие находится над левым ухом, а выходное — чуть ниже правого…

Ольга Арчиловна вопросительно посмотрела на Кабашкина, потом на Веселых, ожидая их пояснений.

— Рикошет, — первым ответил медик.

— Тоже вполне допустимо, — кивнул Артем Корнеевич. — Пуля двигалась под углом к кости. И, войдя в череп, изменила направление…

— Случается, значит? — спросила Дагурова.

— Ольга Арчиловна, случается такое, что вы даже представить себе не можете, — сказал Веселых. — Может произойти такой рикошет, предвидеть и рассчитать который не может даже ЭВМ… Например, круглая калиберная пуля. Охотники применяют… Бывает, ранит самого стрелявшего.

— Как это? — удивилась Ольга Арчиловна.

— О, это коварная пуля! При стрельбе она множественно отражается от окружающих предметов — камней, стволов деревьев, особенно мерзлых, зимой, и возвращается к охотнику.

— Представляю, — покачала головой Ольга Арчиловна. — Встретиться с таким случаем… Не завидую тому следователю.

— Голову сломать можно, это верно, — согласился эксперт-криминалист.

Как только речь коснулась его кровного дела, он оживился. Это заметили и Дагурова, и Кабашкин.

— Артем Корнеевич, а все-таки хотелось бы найти пулю, поразившую Авдонина. И приобщить как вещественное доказательство.

— Я же вам говорил, — поморщился Веселых.

— Помню. Вам одному трудно. Вот поэтому я и попросила начальника райотдела прислать людей завтра, — сказала следователь. — Обещал прямо с утра. Дружинников, активистов из общества охотников…

— Будут люди — сделаю все возможное, — коротко сказал Веселых.

Кабашкин усмехнулся.

— Ну, Артем Корнеевич, что я вам толковал? Ольга Арчиловна всегда найдет работу.

— Я не против, — пробурчал Веселых. — Дело есть дело.

Вспомнив об особенностях экспансивных пуль, находящихся в патронах осетровского карабина, следователь решила уточнить у судебного медика: обнаружены ли на голове убитого те самые частицы оболочки, о которых ей говорил криминалист?

Кабашкин подтвердил наличие металлических частиц на голове Авдонина, показал то место в акте, где это зафиксировано, но тут же обратил внимание следователя на то, что эти частицы нуждаются в дополнительном исследовании не медиками, а специалистами иного профиля.

Перед тем как разойтись по своим комнатам, Ольга Арчиловна решила поделиться соображениями насчет эха. И вообще о том, в каком психическом состоянии находился Осетров, который перед этим не спал сутки да еще в предыдущую ночь употреблял спиртное. Могло ли это повлиять на него?

— Мне трудно что-либо сказать, — признался Иван Иванович.

— Так вы же медик, — возразила Дагурова.

— Что касается бренного тела, без души, тут я, с вашего позволения, кое-что смекаю. А область отклонений психики, всякие там навязчивые идеи… Это надо обращаться к специалисту. — Он задумался. — Чуть не забыл! В Шамаюне практикует отличный врач-психиатр. Уверен, это то, что вам нужно. Ее даже в области хорошо знают. Правда, поговаривают, она сама немножечко того… — Кабашкин покрутил пальцем возле виска.

— Как фамилия? — спросила следователь.

— Мозговая… Психоневрологическая больница…

— И фамилия соответствует специальности, — сказал Веселых.

— А если она действительно с приветом, не обращайте внимания. — Иван Иванович пожал плечами. — Может, права пословица: с кем поведешься…

— Так уж и права, — возразила Дагурова. — Выходит, следователи тоже?.. Раз имеют дело с преступниками…

— А егеря-браконьеры? Что, не бывает? — в свою очередь спросил Иван Иванович. И сам ответил: — Увы, случается…

…Спать Ольга Арчиловна не легла. Надо было записать в блокнот свои кое-какие соображения. Одно из мудрых (и как она убедилась на практике, совершенно справедливых) правил, усвоенных ею от отца, — незаписанная мысль легко уходит, забывается.

Дагурова раскрыла блокнот и записала: «Версия об убийстве на почве ревности остается пока главной.

Версия вторая — убийство при самообороне».

И хотя эту вторую версию пока не подтверждали факты и она основывалась только на показаниях одного Осетрова, отбрасывать ее Дагурова все равно не имела права.

«Версия третья. Нечаянное убийство. Выстрел Осетрова в воздух, эхо… Осетров принял эхо за выстрел Авдонина.

Версия четвертая — убийство в состоянии аффекта…»

Думая о четвертой версии, Ольга Арчиловна рассуждала так: между соперниками (Авдониным и Осетровым) произошло бурное объяснение. Лесник, оскорбленный, покидает место ссоры, однако, находясь еще в сильном возбуждении, поворачивается и стреляет в Авдонина. Вот именно: не в упор, во время разговора, а чуть позже, когда на Нила накатывает повторная волна обиды. Кстати, эта самая вторая волна порой может быть сильнее и опасней…

Наименее убедительной выглядела вторая версия, на которой настаивал Нил. И не только потому, что на месте происшествия не было обнаружено ружье московского ученого. Следователю не давало покоя то, что ранение Авдонин получил возле уха. Значит, соперники находились не лицом к лицу. Скорее уж можно предположить, что выстрел был произведен сбоку. И она дописала пятую версию.

Конечно, и Кабашкин, и Веселых — специалисты опытные. Их объяснение заслуживает самого серьезного внимания. Более того, они, вполне возможно, правы. Но ведь и самое простое — именно боковой выстрел — должен приходить на ум прежде всего.

Дагурова долго рассматривала свою схему, составленную на месте происшествия. Вздохнула и поставила возле второй версии (самого Осетрова) жирный вопросительный знак.

Затем она набросала в блокноте заметки, что надо сделать завтра: а) провести амбулаторную психиатрическую экспертизу (позвонить Мозговой и попросить обследовать Осетрова). Заодно пусть и другие врачи проверят, как у него со зрением и слухом; б) послать в Москву отдельное требование: какие вещи взял с собой в командировку Авдонин? Большой чемодан, который обнаружили в его комнате, почти пустой.

Возле этой заметки в блокноте Дагурова записала: «Возможно, обворовали?» Тут, правда, возникли дополнительные вопросы: если воры залезли в академгородок, то почему не взяли дорогой магнитофон, костюм и другие вещи Авдонина?

Пока известно точно, что у московского доцента еще было ружье. Возможно, деньги. Тех, которые Авдонин дал Гаю, хватило бы только на билет. Не мог же Эдгар Евгеньевич, человек, по всему видно, не стеснявший себя в расходах, остаться без наличных. Правда, если он по случаю приобрел магнитофон, тогда другое дело.

Еще среди обязательных мероприятий на завтрашний день — допросы Марины и Осетрова. А среди «мелочей» — выяснение погоды во время происшествия. В частности, какая была видимость в распадке. И не отправлял ли в Москву Авдонин почтовых посылок?

Однако предвидеть все могущие возникнуть вопросы было, конечно, невозможно. Отложив блокнот с записями, Дагурова ознакомилась с письмом, найденным дома у Осетрова.

Автор его — некий Меженцев (тоже следовало бы ознакомиться с его личностью) — сообщал Нилу, что в скором времени собирается приехать в заповедник и просит его быть наготове… Письмо короткое, написано интеллигентным языком, с латинизмами вроде «эрго», «априори» и т. п. Прощался писавший очень дружески: «Не унывайте, славное путешествие вылечит вас от, как мне показалось, затяжной хандры. Ваш…». И неразборчивая, с загогулинами подпись. Так расписываются люди, привыкшие много и быстро писать, не обращая внимания на каллиграфию. В конце стоял постскриптум: «Много размышляю о вашем сообщении по поводу соболя. Не миграция ли? Подумайте. Впрочем, времени у нас будет достаточно, чтобы обсудить эту проблему со всех сторон…»

Наступила очередь дневника, личного дневника Нила Осетрова, потому что был еще другой дневник, служебный, который, как пояснил Ольге Арчиловне понятой, должны вести все лесники, записывая наблюдения за природой и зверями. Но тот — следователь просмотрела его — состоял из сугубо деловых записей и никакого интереса для следствия не представлял.

Насколько можно было судить о событиях, отраженных в толстой общей тетради, дневник был заведен Осетровым года три назад, когда он вернулся из армии. Дат не было, системы тоже. На листы ровным твердым почерком ложились поразившие лесника строки поэтов, писателей, интересные высказывания, почерпнутые из книг, журналов, впечатления от встреч с людьми и, конечно, личные переживания.

Она еще раз убедилась, что парень был читающий, но не устоявшийся в своих пристрастиях. В записях он явно подражал Пришвину, Эренбургу, кажется, Олеше («Ни дня без строчки»). Например, Осетров писал: «Ходил весь день по тайге на лыжах. Вдруг почувствовал: накатывается снежная слепота. Вспомнилось: Чижик, треск сломанного мотоцикла и мать. Мать говорит мне (в больнице): «Сынок, тебе не больно?» А я думаю только о Чижике и ничего не вижу. Самое страшное — я думал, что она умерла. Врачи не говорили мне ничего целый день…»

А вот и цитата. «Только правда, как бы она ни была тяжела, «легкое бремя». Правду, исчезнувшую из русской жизни, — возвращать наше дело. Александр Блок».

Тут же рядом Нил пишет: «800 стихотворений Блок посвятил Прекрасной Даме. Это была реальная женщина, Любовь Менделеева, дочь великого химика, ставшая женой поэта. Я посвятил Ч. только четыре. В количестве ли дело? А все-таки цифра 800 — звучит!»

«Ч.» — нетрудно догадаться — Чижик. О ней в дневнике упоминалось настолько часто, насколько прозрачна и ясна истина: Нил в девочку влюблен.

Самое удивительное, что имя Авдонина встретилось Ольге Арчиловне еще только два раза.

«Говорят, снова приезжал Авдонин. Жаль, что я опять находился в Иркутске, сдавал сессию. Хотелось бы наконец поглядеть, что за птица. Нащелкал наших, привез цветные фотографии. Так и слышишь: Эдгар Евгеньевич, Эдгар Евгеньевич… Зачем он крутит мозги Чижику? Зачем ему подлизываться к лесникам? Видел его в Турунгайше, похож на хорька».

Дагурова задумалась. Получалось так, что Осетров был предубежден против Авдонина заранее. Не скрестились бы их сердечные пути, написал бы Нил так о человеке, которого, в сущности, не знал?

Самый неверный советчик в оценке другого — зависть. Ну и конечно, ревность — разновидность зависти. Ревнуют к счастливому сопернику, неудачник не принимается во внимание.

В одном Осетров, кажется, не лгал на допросах: с Авдониным он и впрямь, кажется, не был знаком.

В другой и последний раз Авдонин возник в дневнике рядом с Родионом Ураловым.

«Авдонин привез киноартиста Уралова, а сам улетел в Москву. Родион — отличный парень. Правда, любит спиртное, Чижик говорит, выпил у нее флакон французских духов. Жаль, в Москве Родион пропадет, это на нем написано, как судьба. А ведь свой, сибиряк, читинский».

Следователь вспомнила надпись на фотографии, подаренной Нилу. Нет, видать, не кокетничал Уралов. И впрямь заблудился в столице…

Вдруг звякнуло окно. Тихонечко, жалобно, словно крикнула птичка. Увлеченная чтением, Ольга Арчиловна вздрогнула. Отодвинула полотняную занавеску. На бархатном фоне ночи высвечивалось из комнаты лицо с раскосыми глазами. Женщина показала рукой куда-то в сторону. И исчезла. Дагурова поняла: она просит открыть входную дверь, запертую изнутри. На этот раз она смотрела на Ольгу Арчиловну более приветливо.

— Однако молоко на ночь хорошо, — произнесла женщина. В руках она держала авоську с двухлитровым баллоном молока, закрытым полиэтиленовой крышкой.

Женщина мягко прошла на кухню, высвободила банку из авоськи и поставила на стол.

— Ой, спасибо… И зачем вы утруждали себя? — стала благодарить следователь. — Ночью, по тайге… Опасно.

— Это плохому человеку опасно, — певуче произнесла женщина. — С плохими мыслями и днем в тайгу не ходи. Зверь не любит, когда нехорошо думаешь.

Говорила она по-русски как будто правильно. И все же какой-то акцент чувствовался.

— Простите, как вас звать? — спросила Дагурова.

— Зови Аделина, — серьезно ответила женщина.

— А по отчеству?

— Просто Аделина, — сказала та, словно приказывала. И вдруг поинтересовалась: — Живот принимает молоко?

От такого, прямо скажем, не очень скромного вопроса Ольга Арчиловна растерялась.

— В общем-то пью…

— Тогда пей. Лицо будет белое, спать будешь крепко… Ты не обижайся, есть такой живот — молоко не принимает. Тогда надо кислое молоко пить…

Аделина произнесла это так убежденно, что Ольге Арчиловне и впрямь захотелось выпить молока. Она словно уже ощутила его вкус во рту.

Аделина смотрела на Ольгу Арчиловну словно врач, наблюдавший за больным во время лечебной процедуры.

— Свое? — спросила Дагурова, наливая второй стакан.

— Корову держу… А магазинное не то. Ни запаха настоящего, ни вкуса.

— Конечно, домашнее лучше, — согласилась Ольга Арчиловна. — А как тут корову пасти? Медведи, волки.

— Медведь умный. Человек дурак. Медведь ест корову, когда ягоды нет, — сказала Аделина. И, словно ни к кому не обращаясь, произнесла: — Иван идет.

— Что? — не поняла Ольга Арчиловна.

Но тут послышались шаркающие шаги, и на кухне появился Иван Иванович Кабашкин. Он был в старомодной полосатой пижаме — радость курортников лет двадцать-тридцать назад — и мягких домашних тапочках.

— Угощайтесь, — предложила ему Дагурова. — Аделина ради нас постаралась, ночью из Турунгайша…

— С огромным удовольствием, — согласился медик.

— Да, вы знакомы? — спросила Ольга Арчиловна.

Иван Иванович, не отрываясь от стакана, кивнул.

Аделина, игнорируя вопрос, сказала:

— Утром парное принесу.

Она внимательно посмотрела на следователя. Честно говоря, ее прямо-таки завораживающий взгляд смущал Ольгу Арчиловну.

— Однако сегодня комаров будет шибко много, — сказала Аделина. — Теплая ночь… — И, не попрощавшись, вышла.

— Колоритна, не правда ли? — поставил на стол стакан Кабашкин. — А ведь я почти заснул… И что меня потянуло на кухню? Прямо телепатия какая-то…

— Странная, — подтвердила Дагурова. — Смотрит как гипнотизирует.

— Что-то в ней цыганское есть, — усмехнулся Иван Иванович. — И насчет комарья — правда! Звенят, окаянные, над ухом. Даже марля на окнах не помогает… Я вам, Ольга Арчиловна, рекомендую намазаться кремом «Редет». А то замучают, не заснете…

Дагурова последовала совету Кабашкина. И то ли действительно крем помог, то ли она была такой уставшей, но заснула как убитая, лишь только головой коснулась подушки, не слыша никаких комаров.

Утром следователя разбудили голоса за окном. Ольга Арчиловна глянула на улицу — десятка три мужиков и парней. Она поняла: приехали люди помогать Артему Корнеевичу искать пулю, которой был убит Авдонин. Часы показывали начало седьмого. Начальник милиции выполнил просьбу следователя весьма оперативно.

Дагурова встала, быстро оделась.

Кабашкин уже сидел на кухне, побритый, в своей пижаме и домашних тапочках, как сиживал, наверное, дома по утрам.

— Видели? — спросил он у следователя. — Дело будет, я думаю. Даже несколько металлоискателей привезли с собой…

— Очень хорошо, — кивнула Ольга Арчиловна.

Только она успела умыться, пришел капитан Резвых.

Прежде всего речь зашла о том, как провел Авдонин свой последний день жизни.

— Понимаете, Арсений Николаевич, — сказала следователь, — меня интересует, что он делал с шести часов вечера до момента убийства… Насколько известно, Нил Осетров и Марина Гай в это время бродили по тайге. Не могли ли они встретиться с Авдониным? Может быть, кто-то видел их вместе?

— Я уже поспрашивал у лесников, — ответил участковый. — Богатырев с четвертого обхода — да вы его знаете, понятым был — помнит, что Авдонин с собакой шел по направлению к Турунгайшу. Где-то в начале пятого. Но чтобы он был вместе с Нилом, или Мариной, или там еще с кем, никто не видел…

— С шести до девяти вечера, — еще раз подчеркнула следователь.

— Хорошо, Ольга Арчиловна, я вас понял.

— Теперь о деле, по которому раньше привлекали Осетрова…

— Узнал, — кивнул Резвых, — мотоцикл принадлежал бывшему участковому. На пенсии он сейчас. Состоит в совете ветеранов при нашем райотделе…

— Так в чем там суть?

— Ну что? Озорство, если смотреть в житейском плане. А с точки зрения закона — угон автотранспортного средства. Служебного… Не в целях присвоения, а так, покататься. Все равно есть статья… Осетров-то и водить мотоцикл не имел права, удостоверения не было… Насколько я понял, Ольга Арчиловна, вся петрушка из-за того, что он девчонку покалечил…

— Дочь Гая, вы хотите сказать?

— Вот именно… Ущерб мотоциклу не ахти какой. Разбитая фара, помятая коляска… На привлечении к уголовной ответственности Осетрова настаивал Федор Лукич.

— Странно, — произнесла Дагурова. — А если бы парня отправили в колонию?.. Какой приговор?

— Год исправительно-трудовых работ с удержанием двадцати процентов в пользу государства. Отбывал по месту прежней службы. То есть здесь, в заповеднике.

— А возмещение ущерба пострадавшей? Ну на лечение?

— Гай от гражданского иска отказался. Не знаю, может, стыдно стало. Подпортил биографию парню… Дважды бить битого как бы некрасиво.

— Значит, год, — размышляя о чем-то своем, сказала Ольга Арчиловна.

— Это суд приговорил… А потом сам же Гай ходатайствовал о сокращении срока. И о снятии судимости. За хорошую работу.

— Непонятно, — удивилась следователь. — Ударил, а затем погладил…

Капитан снял фуражку, вытер платком лоб.

— Есть такое предположение — Чижик на отца насела. Освободи, говорит, Нила, и все тут… Федор Лукич перед дочерью как воск перед огнем. Она лепит из него что ни пожелает.

— Но историю на озере Гай Осетрову до сих пор не прощает?

— По-моему, директор не жалует Нила, — согласился участковый.

— А на работе держит, — задумчиво произнесла Ольга Арчиловна.

— Куда денешься? Люди нужны. Такой работник на дороге не валяется. Как-никак потомственный лесник. И дело свое знает.

— Может, опять Марина? — высказала предположение Дагурова. — Так бы уволил. Ведь предлог найти, когда хочешь, не так уж трудно.

— Верно. Было бы желание… Скорее всего, опять Чижик вступилась…

«Вот и еще кое-что прояснилось из биографии Осетрова, — думала Дагурова. — Но кто же он на самом деле? Что главное в его характере, поступках? Образ жизни рождает человека, но в равной мере и человек рождает образ своей жизни. Наш образ жизни впитывает в себя и труд человека, и личную свободу, и отношение к другим людям, в среде которых мы созрели как личность, и к семье, в которой выросли. И судьба каждого из нас неотделима от судьбы окружающих… Не познав всех этих компонентов, не раскусишь человека…»

Прежде чем отправиться домой к Гаю, Дагурова позвонила из Турунгайша от участкового инспектора в районную психоневрологическую больницу Мозговой, к которой посоветовал обратиться Кабашкин.

— Кто это мной интересуется? — ответил следователю низкий хриплый голос.

Ольга Арчиловна назвала себя и попросила провести обследование Осетрова.

— На предмет чего? — поинтересовалась Мозговая.

Дагурова стала объяснять.

— Может, мне вообще дать заключение по фотографии? — недовольно перебила врач. — Могли бы, кстати, сами приехать, рассказать, что вам нужно… Уж что-что, а машиной, я думаю, вас обеспечили…

Ольга Арчиловна извинилась, что приходится объясняться заочно. Но что, мол, поделаешь, хочется все поскорее, а дел срочных и здесь много. Сказала, что постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы доставит ей участковый инспектор Резвых.

— Конечно, для каждого свое дело — самое главное, — пробурчала психиатр. И было непонятно, согласилась она срочно обследовать задержанного или будет ждать следователя для детального разговора.

Дагурова составила вопросы, стараясь, чтобы они были как можно точнее и понятнее для врача. Арсений Николаевич без всяких задержек сел на мотоцикл и махнул в райцентр…