Пока я спала

Анастасия Ягужинская

Главное, что в Насте было всегда, это осознанность и разумность, плюс привитые в семье амбиции и успех гарантирован, и в карьере, и в личной жизни. Но приходит день и жизнь превращается в сплошную полосу суровых препятствий. Рушатся иллюзии, и она оказывается совсем одна перед этойбеспощадной правдой. Прозреть прямо перед победной чертой — реально трудное испытание. Какую себя выбрать, что действительно важно? И кто окажется умнее: разум или сердце? Много будет вопросов — и все получат ответ. Книга содержит нецензурную брань.

Балерина

Глава, в которой выяснится, что демону распутства открыты любые двери

— Буду всем говорить, что я балерина!

Ульяна стоит перед нашим волшебным зеркалом и разглаживает воображаемые складки на воображаемой балетной пачке. Зеркало приделано к входной двери ещё, наверное, сотрудниками Молотова (в бытность его главой МИД), и в силу своего «так долго не живут» возраста зеркало подслеповато на оба глаза, оно и свет-то отражает уже с трудом, а о силуэте дает только самое общее представление, скорее воображая его, чем отражая. К тому же Ульяна стоит вплотную к нему, так близко и в нормальное зеркало силуэт не разглядишь, а дальше отодвинуться не получится: наш кабинет ровно три квадратных метра, ровно на три рабочих стола, столько нам выгородили в тупике общего коридора, но зато у нас есть наше любимое огромное окно, в высоту оно те же самые три метра!

Окно светит, старается, как может, тусклым немощным зимним светом точно Ульяне в спину, затуманивая оставшуюся четкость изображения. Прибавить к его усердию такую же муть давно одинокой позабытой лампы под самым пятиметровым потолком, и вот тогда, в принципе… Если рассматривать себя в таком свете и с такой точки обзора, то казаться себе балериной, ну, скажем, допустимо.

— Вот думаю, Одетта я или Одиллия? — Ульяна ощупывает свои ребра как наиболее тонкое место.

Мы с Венерой тоже полны сомнений. Ульяна это чувствует:

— А что?! — разворачивается она к нам для укрепления своей позиции, грациозно упирая тонкие руки в бедра, как в края балетной пачки, и смахивая по ходу локтем верхнюю курсовую с моего стола (поза для неё весьма нехарактерная, это дополнительно настораживает нас). — Только балерина может выйти на пенсию в таком возрасте без ущерба для репутации девушки!

Да! Мы согласны, вот первый островок здравой мысли, мы одобрительно киваем и поддерживаем Ульяну в скользкий час её отчаянного безумия. Но пока молчим на всякий случай, информации для точного диагноза маловато.

— Кому? — терпеливо выясняет Венера. — Кому ты скажешь, что ты балерина?

Венера Малиновская хоть и не врач, но специалист весьма опытный: звание доктора наук, публикации, учебник тому бесспорные доказательства. Я сама, хоть и не столь титулованный переводчик, но имела великую честь две её книги по социологии перевести на немецкий и английский языки. Малиновская (а она любит, когда её называют по фамилии) точно знает, что такое кризис среднего возраста, и куда эта кривая может привести.

— Кому ты хочешь сказать, что балерина? — уточняет она симптомы со всей имеющейся у неё деликатностью (надо сказать значительно растраченной за жизнь в академической среде).

Ульяна знает, что броню профессорского опыта не пробить.

— А что?! — тем не менее дерзко настаивает она на своем. — Вдруг я познакомлюсь с молодым человеком? Как я ему скажу, что я на пенсии? Это положит мгновенный конец любому интересу, — запахивает она ажурную кофточку. — Надо говорить, что я балерина, у них такая же ранняя пенсия. Версия, на мой взгляд, правдоподобная!

Сказала и сердито отвернулась к зеркалу: оно-то доброе, не то, что мы. Оно, как старенькая бабушка (сама в молодости тоже балерина), трогательно, слезливо, практически на ощупь, любуется своей прелестной праправнучкой.

— У меня сыну три года, какая я пенсионерка? — доверчиво жалуется она зеркалу-бабушке.

— Младшему! А у старшего свадьба через месяц, — неделикатно напоминает ей Малиновская.

— Ты молодому человеку не говори про сына, вообще про детей ему не говори, ни про мужа, ни про детей… — участливо встреваю я, смягчая командорский голос Малиновской.

— Так! Настя! Опыт свой, светский, богатый, прибереги!

Осекает меня Малиновская каменным взглядом поверх очков: «Мы не будем эту тему развивать, даже ради хорошего стёба!». Малиновская сосредоточенно думает, глядя Ульяне в спину: логика размышлений у пациента не утрачена, степень помешательства ещё не ясна, и продолжает по-своему нащупывать наиболее тонкое место:

— Ты уже кому-нибудь об этом говорила? — мимикрируя под доброе зеркало, ласково спрашивает Малиновская.

Вопрос отнюдь не праздный: ещё бы, сейчас Ульяна — судья районного суда общей юрисдикции, а на пенсию выйдет балериной Большого, такую метаморфозу придется как-то объяснять людям.

Студенты, конечно, само собой разумеется, с восторгом примут эту новость, им она будет означать послабления по всем фронтам, Ульяна — препод вежливый, но беспощадный. Студентам хоть она балерина, хоть оперная певица — им всё пойдет, им лишь бы не учиться.

Ещё стоя к нам спиной, Ульяна выдыхает с легким стоном, она не понята и не принята нами и разочаровывается в нас. Как крылья, опускает Ульяна плечи. Вполоборота оглядывается на нас, смиряясь с нашим присутствием:

— Да, да. Вот и мой муж говорит, что не сойти с ума на пенсии — непростая задача.

— Ой, тьфу-тьфу, — Венера облегченно вздыхает.

— Ладно. — Взмахом ладони отгоняет сны наяву Ульяна. — Хочу пригласить вас в Большой, на балет, отпразднуем моё заявление об увольнении! Полгода и свобода!

Но при слове «свобода» она вдруг вновь вдыхает невидимые нам сладкие духи и взмахивает руками, как крыльями, и мы опять настораживаемся, опять переглядываемся, спрашиваем, на всякий случай, осторожно:

— Выступать будешь?

— Да!

Поворачивается и кидает в нас своим «да», как камнем, и мы наконец окончательно узнаем нашу Ульяну, которая всегда говорила: «Любовь — это про безделье». «Пробезделье», — так у нас и закрепилось.

— А вам куплю два билета в оркестровую яму!

— Уля, не покупай! У меня как раз два и как раз в оркестровую яму, — радостно сообщаю я.

— Но надо три места, — вопрошает Ульяна.

— Не надо. Меня завтра отправляют в командировку и как раз на три дня.