Грань искупления

Анастасия Стер (2025)

Мексиканская мафия готовит наступление на землю Калифорнии. Адриан Мартинез вышел из колонии и готов мстить. Мафии, которая лишила его дома. Бывшей девушке, из-за которой он оказался за решеткой. Адриан втягивает ее в свой мир ради возмездия, но у сердца другие правила. Он должен был стать ее палачом, но стал искупителем. Зиара Грейсон пытается рисовать картины и бороться с демонами прошлого, но они не хотят ее отпускать. Адриан снова втягивает Зиару в свои кровавые игры, которые пугают, доводят до слез и могут убить. Она уверена, что этот мир не для нее, но, кажется, душа говорит обратное. Искусство должно было стать ее спасением, но стало погибелью. Игра двух мафиозных фамилий закончится смертью.

Глава 5

Адриан

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Пока Серхио безжалостно выжимает педаль газа, увозя нас подальше от места убийства, Доминик голыми пальцами аккуратно достает маленькие осколки стекла из моей кожи на пояснице. Я же наслаждаюсь острой пульсирующей болью, которая окутывает всю мою спину, от лопаток до самого копчика. И это удовольствие настолько сильное и терпкое, что я начинаю смеяться, запрокидывая голову назад. Это искренние звуки счастья. Звуки высшего наслаждения от того, что моя кожа поранена и кровоточит.

Я продолжаю истошный смех, который граничит с истерикой, и сжимаю рукоятку ножа. Острое лезвие еще хранит в себе запах прошедшего убийства. Я подношу его к лицу, начиная плоской стороной проводить по щекам и губам, чувствуя, как остатки чужой смерти остаются на моей коже. Я оставляю следы крови на лице, нарекая себя убийцей.

Монстром.

Демоном.

Я обнажаю свою отвратительную сущность, от которой нужно прятаться.

С самого детства мне все говорили о том, что я чертов психопат, которого должны изолировать от людей. Хотя я всегда был добрым ребенком, мне всегда всех было жалко. Я старался подружиться с самыми убогими и тихими детьми, но в итоге именно эти дети находили себе друзей и вливались в коллектив, а я оказывался за бортом общества.

Всегда один. Везде. Где бы я ни находился, рядом не оказывалось людей. Даже в интернете я не мог ни с кем завязать простой диалог. В детстве это очень сильно угнетало меня, особенно когда каждый день перед глазами мелькали компании ребят, которым весело и, сука, не одиноко.

Страшно вспоминать, как много раз я плакал маме в плечо, не понимая, что же делаю не так. Почему меня не принимают соседские мальчишки в игры, почему в классе все убегают от меня, как от чумы. А мама всегда целовала меня, вытирая собственные слезы боли за сына, и говорила, что дело не во мне.

Моя мать ошиблась. И позже она поняла это. Большая часть моей личности всегда скрывала в себе тьму и мрак, видимо, дети это чувствовали сразу же. А я познакомился с ней впервые в тринадцать лет. В тот злополучный день я разозлился настолько, что бил ногами по лицу своего одноклассника, который всегда смеялся надо мной громче всех. И, самое главное, — я не почувствовал ни капли вины и раскаяния.

После этого меня положили в психиатрическую больницу на месяц. И вот там внутренний зверь стал только громче, злее и кровожаднее. Забавно, что в клинике меня должны были успокоить и излечить, но вместо этого искалечили еще сильнее. Я вышел оттуда новым человеком, сломанным и разбитым. И после этого драки и грабежи только увеличились, я постоянно примыкал к уличным бандам. Тьма начала поглощать весь свет.

И сейчас, облизывая губы от чужой крови, я еще раз убеждаюсь в том, что мое существование отравляет и убивает всех вокруг. Иммунитет имеют лишь мои братья, которые тоже испорчены. Именно поэтому мы вместе, в своем собственном мире, в котором не существует хороших и светлых людей. Дышим ядовитыми парами друг друга и передаем по воздуху энергию убийств и крови.

— Тебе нужно обработать раны, — говорит Доминик у меня за спиной. — Они небольшие, но их до хрена.

— Ударь меня по спине, — яростно говорю я, видя, как изо рта вылетают слюни. — Ударь так сильно, как только можешь, чтобы у меня остался фиолетовый синяк в форме твоей ладони.

После каждого убийства я проецирую боль на себе. Раню, бью или даже обжигаю кожу, чтобы оставить невыносимые шрамы на теле. Я нуждаюсь в отметинах, как в физических, так и в моральных. Мне нужны рубцы, которые будут напоминать о каждом грехе. Я не хочу забывать своих жертв, я должен помнить их всю чертову жизнь.

Доминик с тяжелым выдохом лупит меня по пояснице, оставляя горячий шлейф и громкие хлопки после себя. Я начинаю смеяться, прося еще об ударе. О серии ударов по кровоточащим ранам, в которых еще остались мелкие осколки стекла. И он делает это, хотя я знаю, что не хочет. Я знаю, что Доминик ненавидит себя в этот момент, но продолжает бить, потому что это пытка, которую я обязан пройти.

Кончиком ножа начинаю проводить короткие ровные линии по своим запястьям и кистям. Я вижу, как кровь крупными каплями начинает проявляться сквозь порезанную кожу, что еще больше подстегивает желание искалечить себя. Я орудую ножом, словно художник кистью, — легкие и броские взмахи руки, которые оставляют следы на воображаемом мольберте. В голове сразу же всплывает образ Зиары. То, как она увлеченно рисовала, сидя на моих коленях. Я любил отвлекать ее своими прикосновениями и поцелуями, но она всегда упорно продолжала творить. Ни одна живая душа не могла отвлечь Зиару от искусства.

Я обожал ее картины, в которых чувствовалась жизнь. В них всегда кипели эмоции и ощущалось дыхание, которые я пропускал через себя. От образа ее чистого и светлого лица меня начинает тошнить. Я хочу перерезать себе вены, лишь бы выгнать ее очертания из своего тела и разума. И я начинаю тыкать по самому краю запястья, но, словно из пустоты, появляется рука Серхио, которая грубо вырывает у меня нож.

— Хватит, мать твою! — орет он, пытаясь вырулить. Из-за того, что Серхио перегибался через сидения, машину немного занесло в сторону, поэтому я навалился спиной на Доминика. — Ты уже достаточно искалечил себя.

— Я еще не закончил, — кричу, как раненый зверь, пытаясь отобрать нож у Серхио. Дом хватает меня за руку и вталкивает обратно на сиденье, врезаясь кулаком в нос.

Пульсирующая боль и тихий хруст отрезвляют. С носа начинает капать кровь, которую я тут же слизываю с верхней губы. Я тяжело дышу, пока Дом отталкивает меня в сторону. Машина погружается в оглушительную тишину, которая сквозит тревогой, стрессом и сопротивлением. Я достаю влажные салфетки из бардачка, и громко выдыхаю весь воздух из легких.

— В себя приди, идиот. Хочешь убиться, выходи на хрен из машины, и прыгай под колеса на трассе, — выплевывает Доминик, хватая меня за шею сзади.

Отталкиваю его, вытирая кровь из носа салфеткой. Всю спину жжет так, будто это раскаленная сковорода. Пальцы на ногах поджимаются, а во рту скапливается слюна из-за невыносимой боли, которую я начал чувствовать только сейчас. Левая рука немеет, а кровь уже впиталась в плотную ткань черной толстовки.

Я опускаю голову вниз, зажмуривая глаза, сквозь ресницы которых чувствуется влага. В ушах отдаленно звучит крик того ублюдка, которого я убил. У всех жертв есть одна особенность: когда они понимают, что надежды на спасение нет, то их взгляд меняется. В глазах появляется смирение, приправленное мольбой. Только эта самая мольба направлена не на пощаду, а на то, чтобы я закончил быстро. Они все, как один, просят отобрать их жизни без мучений. Я никогда не проникаюсь этим, продолжая кромсать их тела и свою душу. И может показаться, что я обожаю убивать, но нет. Я ненавижу это. Я терпеть не могу ту власть, которая оказывается в моих руках. Но в момент убийства я ловлю какой-то приступ невыносимой тяги к чужим страданиям. Мне нравится искать самые больные точки, прощупывать те части тела, которые особенно приятно резать. Еще ни разу я не останавливался. И никогда не остановлюсь. А все потому, что все, кого я убиваю, заслуживают этого в той или иной степени.

— Все, — тихо говорю я, когда потрясение и боль отступают. — Я все.

— Чертов псих. — Доминик приоткрывает окно со своей стороны, позволяя ветру и мелкому дождю остудить салон машины. — Тебе надо завязывать со всем этим, Адриан. Это ни хрена не нормально.

— В нашем мире все ненормально.

Дом громко чиркает зажигалкой вместо ответа. До носа долетает табачный запах, и я вытягиваю левую руку к нему. Доминик дает мне подкуренную сигарету, и я делаю глубокую затяжку, пропуская дым сквозь стиснутые зубы.

— Серхио, долго еще? — мой вопрос звучит хрипло из-за осипшего голоса. Горло невыносимо дерет из-за смеха и криков, а у меня больше нет сил на то, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции. Я оторвал от своей души большой кусок и выкинул на трассу мегаполиса.

— Будем через шесть минут, — отвечает он серьезным голосом, который напоминает удар хлыстом.

Отлично. У меня еще есть планы на эту бесконечную ночь. Пора возвращать осколки своего сердца.

Настало время для мести.

***

Я стою около самой кромки леса, натягивая кожаную перчатку на руку. На моей шее болтается фарфоровая маска крика с растекшимися черными глазами и растянутым в разные стороны чернильным ртом. Эта маска символизирует то, что плескается внутри меня: радость, страх, веселье, безумие. Смотря на нее невозможно чувствовать что-то одно. Все эмоции и ощущения перемешиваются, являя на свет чистый хаос, и боязнь сойти с ума. Как хорошо, что мы оба уже давно подружились с сумасшествием.

Передо мной дом Зиары, в который она переехала два месяца назад. Она выбрала миниатюрный одноэтажный светло-фиолетовый коттедж, который расположен прямо около восточного леса. Я знаю, что ближайшие дома пустуют, а соседи есть только через пятьдесят метров. Зиара выбрала его, чтобы быть наедине с искусством. Жаль, она не учла то, что дикие звери водятся в темных лесах. А еще они всегда подкрадываются со спины.

Я натягиваю на лицо маску, закрепляя ее резинкой на затылке. На мои каштановые волосы опускается темная шелковая ткань, полностью закрывая голову. Сквозь тканевые отверстия глаз видно плохо, но дом Зиары мне давно знаком: я бывал здесь ни единожды, даже если она этого не чувствовала.

Я медленно подхожу к ее задней двери и хватаюсь за ручку. В замочную скважину вставляю небольшую тонкую скрепку, проводя необходимые манипуляции: кручу ей, чтобы засунуть поглубже. Найдя нужный механизм, я резко поворачиваю влево два раза. Дверь легко открывается, и я роняю свой самодельный ключ на пол, нещадно топча его грязным ботинком. Позади слышится слабый раскат грома, предвестник грозы и ливня.

Я оказываюсь на маленькой кухне, в центре которой стоит круглый темно-коричневый стол с тарелкой печенья. Бесшумно обхожу его, переходя в просторную гостиную с большим бежевым диваном и креслом в центре комнаты. Я бросаю взгляд на плазменный телевизор, на котором несколько часов назад оставил послание, и вижу, что ровно в его середину воткан кухонный нож по самую рукоятку. Буквы слова «Возмездие» смазаны и исцарапаны, словно Зиара кромсала их ногтями, как дикая кошка. Легкая ухмылка появляется на моих губах, но в душе поднимается волна боли. Я точно знаю почему она сделала это.

Зиара переделала одну из комнат в собственную мастерскую: выкинула оттуда всю мебель, поставила стеллажи для красок, холстов и будущих картин. Оставила там лишь стол, стул, а напротив окна расположила мольберт. Я знаю каждый угол этого дома лучше, чем свою собственную квартиру в Нью-Йорке.

Из гостиной я попадаю в небольшой коридор, в конце которого находится дверь в мастерскую. Она плотно закрыта, поэтому я аккуратно нажимаю на ручку, стараясь не шуметь. Внутри меня встречает полный бардак, который свойственен творческим людям. Далекие и теплые воспоминания тут же врезаются в память, заставляя сердце сжиматься, а губы растягиваться в грустной улыбке.

Очень давно, еще до убийства и колонии, мы с Зиарой жили вместе в уютном маленьком доме в стиле лофт. И в мастерской, которую я организовал ей в самой большой комнате, всегда был хаос. Я не понимал, как она умудряется находить нужные цвета красок, если они все разбросаны по полу. Но в глазах Зиары хаос являлся порядком. Она всегда точно знала где что валяется, и могла искать предметы закрытыми глазами, даже если бочонок с краской лежал под столом. Маленький монстр не изменяет своим традициям.

В противоположном конце темного прохода находится спальня Зиары. Я кладу ладонь на ручку двери, большим пальцем поглаживая гладкий золотистый металл. Сердце начинает стучать быстрее, а во рту пересыхает от того, что сейчас я встречусь лицом к лицу с девушкой, которая испортила мою жизнь.

С Художницей, которая отобразила на бумаге мою отвратительную душу.

С Грешницей, которую я ненавижу всем своим темным нутром.

С Моим Сердцем, которое однажды я вырвал из собственной груди.