Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

Алексей Горшенин

В форме популярных увлекательных бесед автор рассказывает об истории русской литературы Сибири со времени ее зарождения и до наших дней.Издание напоминает о том, что Сибирь всегда была краем самобытной литературы и культуры. Книга рассчитана на широкий круг читателей: от литературоведов, журналистов, краеведов, преподавателей до книголюбов, студентов и школьников.

В ОТБЛЕСКАХ «ЗОЛОТОГО» ВЕКА

Время больших ожиданий

Девятнадцатый век начался для российского общества большими ожиданиями. Связаны они были с восшествием на престол молодого императора Александра I, который поначалу заявил о себе как просвещенном, либерально настроенном монархе, готовом взяться за судьбоносные для России реформы. Но время шло, а крупных преобразований не происходило. Не решалась, прежде всего, главная проблема: освобождение народа от крепостного права. Наступила пора разочарований, стали зреть революционные настроения.

Все это прямо или косвенно не могло не отразиться в литературе как «зеркале жизни». Торжественно-монументальный классицизм, олицетворявший величие абсолютизма, с утратой позиций последнего уступил место затрагивающему тонкие струны человеческой души, чувственному сентиментализму, который, в свою очередь, в борьбе со «старым слогом» подготавливал почву новым литературным направлениям — романтизму и реализму. Не случайно В. Жуковский, положивший начало российскому романтизму, был учеником сентименталиста Н. Карамзина.

Сибирь начала XIX века жила, в целом, теми же, что и остальная Россия, социальными надеждами. А потому здесь наблюдались такие же, в принципе, характерные для всей русской литературы процессы. Не следует, правда, думать, что в Сибири просто повторялось происходившее в Центре. Местная сибирская жизнь во многом развивалась по-своему, ибо условия, в которых она складывалась, подчас сильно отличались от столичных.

Начнем с того, что в Сибири практически отсутствовала резкая литературная борьба. По двум причинам. Во-первых, в начале века в Сибири еще не было крупных и ярких дарований, способных стать центром тяготения, ядром той или иной литературной группы. Во-вторых, негативно сказалось на сибирской литературе закрытие тобольских журналов, а следом (по царскому указу) — и вольных типографий. (По ряду обстоятельств Тобольск к началу XIX века и вообще перестал быть главным очагом литературной жизни в Сибири, который переместился в Иркутск, превратившийся к тому времени в крупный торговый и культурный центр). С исчезновением тобольских периодических изданий литература в сибирской провинции вновь пришла в рукописное состояние. Вести литературную полемику стало просто негде. И некому. Журналистика с критикой, главные формирователи эстетического вкуса и литературного процесса, тоже фактически отсутствовали. А потому в Сибири долго еще не приживались передовые идеи и взгляды, а читательские пристрастия, сложившиеся под влиянием классицизма минувшего столетия, оставались архаичными.

Широкое хождение в начале XIX века имела в Сибири рукописная публицистика как своеобразная форма общественного протеста, сатирические стихи, анекдоты. Появился и такой «оригинальный» жанр, как «донос». И не случайно. Ведь только жалобы в столицу и могли противопоставить беспределу наместников-сатрапов притесняемые ими люди. Жалобы иной раз были написаны с такой страстностью и словесным искусством, что начинали перерастать конкретное свое назначение. Они неоднократно переписывались и превращались в подлинные произведения рукописной литературы.

Ну а интерес к романтизму в Сибири (слезы сентиментализма ее как-то не тронули) впервые возник лишь после Отечественной войны 1812 года. И пройдет, по крайней мере, еще десятилетие, прежде чем романтизм овладеет сознанием сибиряков и в местной литературе появятся первые подражания В. Жуковскому. Наиболее же значительные произведения романтической поэзии Сибири создаются в 1830-х годах (стихи и поэмы Ф. Бальдауфа, А. Кузьмина, П. Ершова)

Встает вопрос: а почему не раньше? В силу двух важных обстоятельств. На первый взгляд, разных, тем не менее, достаточно тесно взаимосвязанных.

Первое — внешнее: восстание декабристов 1825 года. Оно потрясло всю Россию и не могло не повлиять на сибирскую жизнь. Правда, в Сибири его последствия оказались несколько иными, чем в Центре. Если в Европейской России общественная мысль была на несколько лет почти парализована, то в Сибири, напротив, зазвучала сильнее. Если после разгрома декабристов Европейская Россия лишилась самого передового отряда общественности, то Сибирь его «приобрела». Пусть даже в качестве ссыльных. И это не замедлило сказаться.

Декабристы были людьми высокой культуры. Оказалось среди них и немало людей литературно одаренных и даже хорошо известных в мире русской словесности. На долгие годы каторги и ссылки Сибирь стала их второй родиной. Большинство из них здесь впервые соприкоснулись с народной жизнью, с первозданной дикой природой, что стало прекрасным источником сибирской темы в их творчестве. Но через сибирское в произведениях своих декабристы шли к общенациональному и общечеловеческому. Значительно обогатили их творчество национальные культуры сибирских народностей, фольклор. Свое яркое отражение Сибирь нашла в стихах и прозе В. Кюхельбекера, А. Бестужева-Марлинского, ряда других декабристов.

Но и для Сибири присутствие декабристов тоже не прошло бесследно. Под влиянием ссыльных столичных дворян сибирские писатели стали пробовать себя в романтизме. Да и вообще, несколько переиначив известные слова В. Ленина, можно сказать, что декабристы разбудили не только Герцена, но и Сибирь, оказав на ее общественную и культурную жизнь огромное воздействие.

Второе обстоятельство, способствовавшее в 30-х годах XIX века культурному и литературному подъему Сибири, можно считать сугубо внутренним, хотя и глубинно связанным с внешним. Краеугольной чертой романтизма, как известно, является глубокая неудовлетворенность существующей реальностью, обостренное ощущение разрыва между желаемым (идеалом) и действительным. Такого рода неудовлетворенность подвигла передовое дворянство выйти на Сенатскую площадь. Но она же, как ни парадоксально, владела и представителями совсем другого сословия — сибирского купечества, набиравшего в начале девятнадцатого столетия силу.

Надо, между прочим, заметить, что в поре своего становления купечество сибирское играло исключительно прогрессивную роль. Оно заметно влияло на экономическую и культурную жизнь края. Богатые купцы собирали большие библиотеки и художественные галереи, выписывали массу журналов и книг, содержали театры, покровительствовали литераторам, издавали газеты. С лучшими представителями купеческого сословия связана и просветительская традиция в Сибири. И если в Европейской России носителем культуры было в это время дворянство, то в Сибири — просвещенное честолюбивое купечество. Оно, кстати, во многом разделяло бунтарские настроения дворян-декабристов, направленные (что его особенно грело) против произвола центральной чиновничьей бюрократии, от которой купцы тоже страдали. Сообразуясь с такой логикой, они покровительствовали ссыльным, и это также сказывались на сибиркой культуре самым положительным образом. Начинают, в частности, создаваться, как и в столицах, кружки любителей словесности, а с выходом в 1828 году в Красноярске «Енисейского альманаха» возрождается в Сибири журнальная периодика.

Романтизм в сибирском контексте

Что же представляла собой в Сибири романтическая литература? Начнем с поэзии.

Поэзия романтизма в Сибири развивалась под влиянием ее российских столпов: малые формы и лирика прежде всего испытывали на себе сильное воздействие В. Жуковского и К. Батюшкова, а романтическая поэма целиком ориентировалась на А. Пушкина. Сибирские поэты вообще много позаимствовали из общерусского романтизма, в особенности характерные для этого направления мотивы любви, тоски, гордого одиночества.

Сибирский романтизм, однако, кое в чем и отличался от своих российских образцов. В том, например, что сибирская экзотика, «местный колорит» для писателей-сибиряков был не внешним явлением, приобретавшим издалека романтические очертания, а чем-то вполне реальным, конкретным и близким. Если, скажем, герой романтических поэм А. Пушкина, порывая с цивилизацией, устремлялся куда-нибудь «в туманную даль», то в произведения поэтов-сибиряков такой «земли обетованной» не было, куда мог бы уйти от мирских забот их герой; он оставался в своей Сибири. В силу чего в их произведениях наблюдалось значительно меньше романтических преувеличений и условностей, но зато встречалось гораздо больше достоверных картин и описаний, которые были основаны на глубоком знании предмета изображения, на использовании местного фольклора. Тому примером могут служить стихотворения и поэмы Е. Милькеева, А. Таскина, М. Александрова, ряда других представителей сибирского романтизма. И в первую очередь Ф. Бальдауфа.

Федор Иванович Бальдауф (1800 — 1839) родился в семье горного инженера. Учился в Петербургском горном кадетском корпусе, переименованном впоследствии в Горный институт. В эти годы он познакомился с будущими декабристами В. Кюхельбекером, А. Бестужевым-Марлинским, Ф. Глинкой. Ему довелось видеть А. Пушкина, читать свои стихи в присутствии Н. Карамзина, И. Крылова, В. Жуковского. В 1823 году по окончании корпуса Ф. Бальдауф вернулся в Нерчинский округ к месту службы. Трудился шахтмейстером на Нерчинском заводе, одновременно преподавал русский язык, географию и историю в местном горном училище, состоял секретарем при горном совете.

Но удары судьбы подстерегали Ф. Бальдауфа на каждом шагу: тяжелая горная работа, постоянная нужда, смерть брата, а потом и сестер от чахотки. К тому же, местные власти обвинили Ф. Бальдауфа в близких отношениях с отбывавшими ссылку декабристами и выслали его из Нерчинска на отдаленную Шилкинскую дистанцию, где он два года служил горным надзирателем. Здесь скончалась его мать. В конце 1838 года Ф. Бульдауфу удалось добиться разрешения на поездку в столицу в качестве офицера, сопровождающего заводской караван с серебром. Но по пути в Екатеринбурге он заболел и умер.

Сочинительством Ф. Бальдауф стал заниматься еще в горном корпусе. В 1819 году журнал «Современник» напечатал его стихотворную повесть из жизни тунгусов «Кавиту и Тунгильби», встретившую поддержку А. Бестужева-Марлинского.

Начинал Ф. Бальдауф как поэт-лирик, но со временем все больше тяготел к романтизму. По художественному уровню поэзия Ф. Бальдауфа неравноценна. Лучшие же ее образцы основываются на сибирских впечатлениях и мотивах. В них отразился интерес поэта к жизни и быту местных народностей. Наиболее ярким тому примером может служить поэма «Авван и Гайро» (1834) о любви русского и тунгуски. Ее центральная сюжетная коллизия — любовь разочарованного городского юноши и прелестной «дикарки», дочери степей — явно навеяна пушкинскими романтическими поэмами.

Ф. Бальдауфу не удалось реализоваться во всей полноте своего поэтического таланта и творческого потенциала, тем не менее, в истории литературной жизни Сибири он оставил весьма заметный след.

Впрочем, романтическая поэзия в целом получила в Сибири не особенно широкое распространение. А в 1830-х годах пальма первенства прочно перешла к романтической прозе — к повести и роману. И это было вполне в духе времени, ибо вообще «движение русской литературы от стихов к прозе соответствовало все большему сближению ее с жизнью»⁷, с внутренним миром человека, сложным и противоречивым.

Становление же романтической прозы в Сибири происходило в условиях усиливающегося самодержавного деспотизма Николая I, с одной стороны, и интенсивного роста и обогащения местных предпринимателей, с другой. Последнее, как выше было сказано, способствовало накоплению книжных богатств и росту культуры.

Нелишне заметить, что сибирские писатели тех лет не были дворянами, как большинство их коллег по другую сторону Уральского хребта, а принадлежали, в основном, к служилой чиновничьей среде, поэтому по образу мысли и настроениям были близки к купечеству, что, в свою очередь, сказывалось на их идейно-художественных позициях.

Стремясь быть честными и протестуя против предубеждений, сложившихся в общественных кругах Европейской России, сибирские прозаики стремились дать реалистическое представление об их родном крае. При этом патриотических чувств отнюдь не идеализировали его. Напротив, подчас рисовали просто удручающие картины чудовищных злоупотреблений местной администрации, выступали с резким обличением существующих порядков. В чем нетрудно убедиться, знакомясь с прозой Н. Щукина, Н. Бобылева или же будущего редактора журнала «Московский телеграф» Н. Полевого, с которой собственно и начинается романтическая проза Сибири.

Родоначальник романтической прозы Сибири

Николай Алексеевич Полевой (1796 — 1846) — прозаик, драматург, публицист, литературный критик, историк, журналист — родился в Иркутске, в семье купца. Полевые любили книги, выписывали журналы. Этот гостеприимный дом посещали многие известные люди. В их числе путешественник Г. Шелихов, писатель И. Калашников. А ссыльный князь В. Горчаков был домашним учителем Николая, благодаря которому он получил разностороннее образование. В 1811 году семья Полевых перебирается в Курск, а в 1820-м — в Москву.

К изящной словесности Н. Полевой впервые обращается в 1817 году, а после переезда в первопрестольную живет исключительно литературным трудом. В 1825 году Н. Полевой основал журнал «Московский телеграф», который издавал десять лет. И эти годы в его творческой жизни стали самыми плодотворными.

В. Белинский называл «Московскимй телеграф» лучшим журналом России и заявлял, что руководимое Н. Полевым издание сыграло в литературной жизни страны значительную роль. Высоко оценивая просветительскую деятельность Н. Полевого, критик положительно отзывался и о его прозе, особенно той ее части, что посвящена была Сибири.

Сибирская тема занимала видное место в «Московском телеграфе», опубликовавшем более двадцати произведений о Сибири. В том числе и самого Н. Полевого, в которых он горячо воспевал свой родной край и пророчил ему большое будущее. Весьма популярными становятся принадлежащие перу Н. Полевого повести «Сохатый», «Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь», драма «Параша-сибирячка», «Анекдоты сибирской храбрости». В них писатель не только рисует в мажорных красках картины сибирской природы, рассказывает о быте, нравах, культуре сибиряков, но и вообще стремится привить читателям совершенно новый взгляд на Сибирь. Он разбивает традиционное представление о ней, как об окраине, населенной сплошь страшными разбойниками, убийцами, ворами, грабителями и настаивает на том, что «нравы сибиряков, образ жизни, степень просвещения такие же, как в Великой России». Вместе с тем «сибирский колорит» в произведениях Н. Полевого очень условен и сами они есть скорее подражание «разбойничьим» повестям западноевропейского романтизма.

Как бы то ни было, роль Н. Полевого в развитии литературы Сибири достаточно значительна. Он стал одним из первопроходцев литературного движения Сибири и пропагандистом сибирской темы в общерусской литературе. Заново открывая русскому читателю Сибирь, Н. Полевой собственными произведениями доказывал, что и сам этот край, и люди его — богатый и благодатный материал для любого писателя. Немалая заслуга Н. Полевого и в том, что вслед за ним в литературу русскую влилась большая группа писателей-сибиряков.

Сибирский Фенимор Купер

Говоря о романтической прозе Сибири, нельзя не вспомнить еще одну ее знаковую фигуру — И. Калашникова.

Иван Тимофеевич Калашников (1797 — 1863) родился в Иркутске, в чиновничьей семье. После окончания местной гимназии поступил в Иркутскую казенную экспедицию. Служба здесь помогла будущему писателю познакомиться с нравами и обычаями коренных сибирских народов.

В юные годы воспитанием И. Калашникова занимался П. Словцов, будущий автор «Исторического обозрения Сибири». Он обратил серьезное внимание на талантливого юношу. С помощью П. Словцова И. Калашников в 1822 году был переведен в Тобольск, еще через год — в Петербург, где и прожил до конца дней своих, служа чиновником в различных департаментах.

Это был один из даровитейших сибирских прозаиков первой трети XIX века. И. Калашникова принято считать родоначальником исторического романа в Сибири. Современники называли его «сибирским Фенимором Купером». Также пробовал он свои силы в поэзии и публицистике.

В 1830-х годах творчество И. Калашникова пользовалось немалым успехом. О его романах — таких, как «Дочь купца Жолобова» (1831), рассказывающем о жизни сибирского купечества и чиновничества, «Камчадалка» (1833), посвященном аборигенам российской окраины, и романа о политических ссыльных «Изгнанники» (1834), — с одобрением отзывались А. Пушкин, А. Кюхельбекер, Н. Некрасов, И. Крылов, Н. Полевой. Пристально следил за творчеством И. Калашникова В. Белинский, который, впрочем, относился к нему весьма сурово: резко критиковал за «напыщенность и слезливую сентиментальность».

Наиболее крупным и значительным произведением И. Калашникова является роман «Дочь купца Жолобова». Роман был переведен на немецкий язык. О нем положительно отзывался В. Гюго. Благосклонно оценивала его и западноевропейская критика.

История, которая легла в сюжетную основу романа, писатель услышал от своего отца, ставшего очевидцем событий, связанных с сумасбродством выжившего из ума начальника Нерчинских заводов В. Нарышкина.

Как и другие свои произведения, И. Калашников насыщает роман всякого рода «краеведческим» материалом — этнографическими, географическими, историческими и т. п. экскурсами и справками. Он щедро вводит в плоть произведения подлинные факты и сведения из прошлого Сибири.

Правда, по собственному признанию И. Калашникова, «некоторые происшествия, случившиеся в разное время», он «соединял в одну раму, оправдывая себя тем, что «так делывал и сам родоначальник новейших романов, неподражаемый Вальтер Скотт»⁸, который, к слову, был его кумиром и у которого И. Калашников многому учился. Прежде всего, умению строить авантюрную интригу.

Опираясь на авторитет В. Скотта, И. Калашников отстаивал также в своем творчестве право художника на отступления от исторической правды. Как истинный романтик он противопоставлял историю поэзии в пользу последней, полагая, что история может только побудить, но не удовлетворить желание «быть зрителем рассказанных ею происшествий». И тогда «на помощь душе приходит божественная, всемогущая поэзия…» Подобно писателю-маринисту А. Бестужеву-Марлинскому, еще одному яркому представителю русской романтической прозы, И Калашников считал, что воскресить прошлое — значит, оживить человеческие страсти, увидеть людей с «тайными их думами, с сокровенными порывами души, с неразгаданными муками и наслаждениями, с утаенными злодействами и добродетелями»⁹.

И, опять же, как типичный романтик И. Калашников стремился выразить через изображаемые им конфликты идею «роковой» неизбежности страданий добрых и честных людей. Сибирь же И. Калашников старался показать как страну, где есть люди честные, сильные и смелые, где рождаются высокие чувства и стремления. И. Калашников прилагал все усилия к тому, чтобы разрушить превратное представление о своей «малой родине» как о «дикой» стране с «дикими» жителями и показать истинное ее лицо.

Достоинства и слабости «Дочери купца Желобова» повторились и «Камчадалке». Произведения эти вообще во многом схожи. В том, прежде всего, что, как отмечал сам автор, «здесь и там действие происходит в Сибири, и таким образом оба сии романа знакомят читателя с сибирскою природою и туземными обитателями».

Интересно, что, при всем романтическом антураже и тональности, в изображении быта камчадалов И. Калашников остается по-прежнему этнографически точным и объективным. Аборигены изображены им как люди темные, невежественные, полные диких предрассудков, а их религиозные верования отражают крайне примитивное представление о мире. При этом писателем подчеркивается смирение и покорность камчадалов, их забитость, позволявшие русским начальникам тиранить, угнетать и обирать до нитки.

Но обращает автор внимание и на то, что, несмотря на все это, камчадалы народ честный, верный слову, мужественный и стойкий в минуты испытаний. Чего нельзя сказать, подчеркивает писатель, о многих русских, проживающих с ними бок о бок. О казаках, например, устраивающих аборигенам жестокие экзекуции, или начальнике Камчатки, неком Антоне Григорьевиче, который здесь, на краю света, чувствует себя совершенно безнаказанно и творит чудовищные вещи.

Подчас нагнетание зла и ужаса в романе «Камчадалка» явно чрезмерно, что впрочем, также вполне в духе романтизма. Подкупает, однако, искренняя авторская боль за судьбы беззащитных людей и его гнев по поводу произволу и самодурства царских чиновников.

В романтическом ключе написан и роман «Изгнанники», хотя, в то же время, это, пожалуй, наиболее реалистическое произведение И. Калашникова.

С наступлением и развитием в русской литературе «натуральной школы» романтические повествования И. Калашникова быстро отошли в тень, тем не менее, след свой в сибирской литературе первой половины XIX века они оставили.

Жар-птица из холодных краев

Но пора уже сказать и о самой, наверное, яркой фигуре не только сибирского романтизма, но и вообще всей литературы Сибири девятнадцатого столетия — Петре Павловиче Ершове (1815 — 1869).

Его имя ассоциируется в первую очередь и главным образом с поэтической сказкой «Конек-Горбунок». И это совершенно естественно, поскольку на протяжении вот уже без малого двух веков ею зачитываются люди разных возрастов и поколений не только в России, но и по всему миру. Увидевшая свет в 1834 году сказка эта только у нас в стране переиздавалась около трехсот раз общим тиражом более десяти миллионов экземпляров. Помимо того, «Конек-Горбунок» переведен на все основные языки планеты, выходил во многих странах мира. Прочно прописалась сказка на драматической и балетной сценах.

В чем же причины столь необыкновенной популярности этого произведения?

Сказать коротко — в глубоких народных корнях и истоках, что особенно хорошо видно на образах главных его героев Ивана и Конька-Горбунка. Через них автору удалось выразить самую суть русского человека, показать, каким духовным богатством он владеет. Да и другим персонажам в народности не откажешь. Хорошо знакомым фольклорным типом видится, например, жестокий, жадный и сластолюбивый царь, привыкший загребать жар чужими руками.

Надо сказать, что именно фольклор стал прочным фундаментом сказочной поэмы П. Ершова. Его духом пронизано все произведение. Автору удалось искусно сплести различные мотивы русских сказок, в том числе и услышанные от жителей Сибири. Поэт переплавил богатейший фольклорно-сказочный материал и создал на его основе совершенно оригинальное произведение, оплодотворенное собственной фантазией и мироощущением.

Великолепно зная устное народное творчество, П. Ершов широко и умело пользуется его поэтической стихией, особенно ощутимой в разного рода поговорках, присказках, сравнениях, местных сибирских диалектизмах. П. Ершов вообще стремится сделать текст максимально разговорным, создать впечатление, что поэма действительно родилась в народных недрах, а он, автор, лишь записал ее, сохранив в ней и просторечные обороты, и фольклорную образность, и сверкание блесток народного юмора. И успешно этого достигает.

Вместе с тем сказка написана поразительно легкими, «летучими» стихами. И, наверное, именно это умение создателя «Конька-Горбунка» подчинять народную языковую стихию собственным художественным задачам дало повод А. Пушкину сказать, что сей «Ершов владеет своим стихом, как крепостным мужиком». Сам искушенный сказочник, Александр Сергеевич настолько высоко оценивал «Конька-Горбунка», что однажды при личной встречи с П. Ершовым сказал: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить»¹⁰.

Правда, отношение к «Коньку-Горбунку» не было однозначным. У одних поэма вызывала восторг, у других — неприязнь и даже отторжение. Ее отвергали официальные круги, что при антимонархической, античиновничьей направленности сказки вполне естественно. Цензура сначала беспощадно вымарывала в ней острые места, а впоследствии и вовсе запретила. Однако не принял ее и В. Белинский, утверждавший, что сказка эта «не имеет не только художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса»¹¹. К слову сказать, «неистовый Виссарион» и сказки А. Пушкина тоже считал неудачей, «плодом ложного стремления к народности»¹². Время, впрочем, все расставило по местам: вопреки мнению великого критика сказки А. Пушкина и П. Ершова продолжают жить.

Но вот какая любопытная и очень существенная деталь: если А. Пушкин пришел к сказкам уже в зрелом возрасте и в зените поэтической славы, то П. Ершов своего «Конька-Горбунка» написал девятнадцатилетним юношей в начале творческого пути. Феноменально? Безусловно! И, на первый взгляд, просто невероятно! Однако жизнь и судьба сибирского поэта многое могут объяснить.

П. Ершов родился в деревне Безруково под Ишимом. Отец поэта служил исправником, и все детство Петра прошло в разъездах по Сибири. Поэтому с ранних лет ему приходилось встречаться с людьми самых разных сословий: с крестьянами, казаками, ямщиками, охотниками… От них мальчик многое узнал о жизни русского народа, услышал живую, сочную разговорную речь. Да и в сказках, песнях, которых в эти годы пришлось немало услышать, воспевался и прославлялся простой человек — крестьянин, солдат, мастеровой… Все это, конечно, не могло не отложиться в памяти и душе чрезвычайно восприимчивого, не по годам развитого ребенка и не стать той благотворной питательной средой, в которой вызревал будущий поэт.

Большой след в судьбе П. Ершова оставили годы (1825 — 1830), проведенные в Тобольске, где он учился в гимназии. Именно здесь довелось ему познакомиться с такими выдающимися личностями, как историк П. Словцов, ссыльный композитор А. Алябьев, директор гимназии и очень прогрессивный для своего времени педагог И. Менделеев — отец великого химика Дмитрия Менделеева. Каждый из них оказал на формирование молодого П. Ершова заметное влияние. Так что, несмотря на юный возраст, будущий автор «Конька-Горбунка», уезжая в Петербург поступать в университет, имел уже все задатки для того, чтобы стать настоящим поэтом.

О петербургском периоде своей жизни П. Ершов всегда вспоминал с теплым чувством, смешанным, правда, с горечью, как о времени светлых надежд, далеко не всем которым, увы, суждено было осуществиться. Хотя первые годы пребывания в столице оказались действительно радостными и счастливыми. Прежде всего, конечно, потому, что увидела свет, стала литературным фактом поэма «Конек-Горбунок».

Да она, наверное, и не могла не появиться именно тогда, в середине 1830-х годов. Не просто потому, что сам автор был переполнен ею. Литературная обстановка тех лет тоже как нельзя лучше способствовали рождению произведений такого жанра. Вспомним, к нему обращаются В. Жуковский, Н. Языков. В начале 1830-х появляются «Русские сказки» В. Даля. В этот же период публикует свои сказки А. Пушкин. Последнее обстоятельство скорей всего и стало решающим фактором для молодого поэта, ибо сказочное, как, впрочем, и вообще все творчество Александра Сергеевича, было для П. Ершова эталоном.

После публикации «Конька-Горбунка» П. Ершов становится частым гостем на страницах столичных газет и журналов, где выступает со стихами, поэмами, пьесами и даже рассказами. Но большинство его новых произведений лишены неповторимой свежести и оригинальности «Конька-Горбунка». Лишь в немногих, таких например, как водевиль «Суворов и станционный смотритель», ощущается живая народная струя.

Пытался П. Ершов вернуться и к счастливому для себя жанру стихотворной сказки. Даже задумал написать целый поэтический свод («сказку сказок»). Но дальше замысла и отдельных, не очень интересных фрагментов дело не пошло.

Литературные неудачи П. Ершова сопровождались семейными несчастьями: умер отец, следом — старший брат. После окончания университета поэт остался фактически без средств к существованию. Выход из создавшегося положения П. Ершов видел только в возвращении в Сибирь. В стихотворении «Прощание с Петербургом» он писал: «На небе родины далекой меня другое солнце ждет». Поэту казалось, что на берегах Иртыша он снова обретет творческие силы и сможет осуществить все свои замыслы.

Летом 1836 года П. Ершов с матерью уезжает в Тобольск. Навсегда. Здесь он становится учителем гимназии. Ему удается хорошо зарекомендовать себя на новом поприще. Во всяком случае, преподает новый педагог весьма нетрадиционно: курс словесности читает по университетским лекциям, рассказывает учащимся о своих встречах с А. Пушкиным, В. Жуковским, другими светилами русской литературы, организует гимназический театр… Новаторство его, правда, далеко не всем по душе. Частенько натыкается он на стену глухого раздражения, провинциальной косности, а то и откровенной враждебности. Все это, как и постоянные обременительные заботы о куске хлеба, угнетает поэта и явно не способствует творческому вдохновению.

Хотя литературных занятий он не оставляет. Пишет, например, полные пессимизма и разочарования стихи. В одном из них с характерным названием «Грусть», беспощадно оценивая прожитую жизнь, поэт признается: «И сердцу сладкие о днях воспоминанья мешаются во мне с отравою страданья».

Едва ли не лучшим из всего написанного П. Ершовым в Тобольске стала навеянная историческим прошлым Прииртышья и основанная на старинном сказании поэма «Сузге» (1837), рассказывающая о любви хана Кучума к черноглазой красавице-наложнице Сузге. Лирические перипетии этой истории разворачиваются на фоне событий, связанных с присоединением Сибири к России. Поэма не лишена весьма существенных недостатков. Тем не менее, в литературе российской она стала явлением незаурядным и дожила, неоднократно переиздаваясь, до наших дней.

Пробует себя П. Ершов и в прозе. А 1857 году им опубликован цикл рассказов «Осенние вечера». В них современники поэта без труда под личиной тех или иных героев угадывали реальных, живших в Тобольске, людей. В том числе и самого автора. Писателю удалось здесь многое: и характеры персонажей, и их, каждого с особинкой, речь. Налицо и сюжетное мастерство. Ну а главное, что весь цикл был пронизан согревающей душу и сердце человечностью, которой вообще отмечены лучшие произведения П. Ершова. Цикл «Осенние вечера» стал, к сожалению, его последней значительной художественной вещью.

В 1857 году П. Ершова назначают директором Тобольской гимназии. За пять лет пребывания на этом посту он успел немало сделать для развития просвещения в Сибири.

В 1862 году П. Ершов вышел в отставку и остался полностью не у дел. Жилось ему в ту пору очень трудно. Обремененный большой семьей, он бедствовал порой настолько, что даже не мог купить дров для отопления дома. С помощью Д. Менделеева — бывшего своего ученика и будущего создателя периодической системы (тот был женат на падчерице поэта) — П. Ершов выхлопотал пенсию, которая, впрочем, ненамного и ненадолго улучшила его положение…

Скончался П. Ершов на 55-м году жизни. Похоронили его в верхней части Тобольска, на кладбище за древним валом, возведенном еще сподвижниками Ермака. На могиле поэта установлен мраморный памятник с исчерпывающе-лаконичной надписью: «Петр Павлович Ершов, автор народной сказки «Конек-Горбунок».

Мог ли предположить стихотворец из далекого сибирского города, сочиняя «на заре туманной юности» веселую и увлекательную сказочную поэму, что переживет она его на столетия, что выпущенная им с листа бумаги фантастическая Жар-птица осветит и согреет души и сердца не одного поколения благодарных читателей!..

Неспешная поступь «натуральной школы»

Романтизм в сибирской словесности просуществовал почти до середины XIX века, но в недрах его уже созревало куда более могучее и жизнеспособное направление — реализм.

Как и другие «измы», реализм в Сибири запаздывал. Читающая публика где-нибудь в Иркутске или Красноярске предпочитала, к примеру, реалистическим повестям А. Пушкина его же романтические поэмы. Да и вообще проза великого поэта котировалась у сибиряков куда ниже, скажем, романов В. Скотта или И. Лажечникова. Гоголевские же «Мертвые души» и вовсе считались пустой вещью и «огромной пошлостью», а нравились в них только красочные и звучные лирические отступления типа «чуден Днепр» или «Эй, тройка! птица тройка…».

Переход от романтизма к реализму совершался в Сибири медленно еще и оттого, что не появилось здесь в первой половине девятнадцатого столетия талантов такого масштаба и силы, которые были бы способны поддержать реалистические начинания складывающейся «натуральной школы».

Не способствовала быстрому литературному прогрессу и сама сибирская действительность. К середине XIX века Сибирь по-прежнему оставалась колонией. А вот сибирская буржуазия к этому времени начала утрачивать интерес к духовным и культурным ценностям, к общественным заботам, которым славилась ранее, когда боролась с всевластной царской администрацией.

Усугубляло дело почти полное отсутствие местного книгоиздательства (печатались сибирские писатели, в основном, в столицах). Одиночество и разобщенность литературных талантов, затерянных в сибирской глуши, тоже не лучшим образом сказывалось на нормальном течении литературного процесса.

Начинался же реализм в Сибири с очерка, который к середине XIX века стал лидирующим жанром во всей русской литературе. Его развитие поначалу было тесно связано, с одной стороны, с романтизмом, а с другой — сибирским краеведением, испытывавшим в первой трети девятнадцатого столетия значительный подъем. Краеведческое начало, стремление писать «сибирскую быль», «рисовать с натуры» проявляются в целом ряде произведений писателей-сибиряков («Письма из Сибири» П. Словцова, «Поездка в Якутск» Н. Щукина, «Записки и замечания о Сибири» Е. Авдеевой-Полевой и др.).

В 1840-х годах дальнейшее развитие сибирской очерковой прозы шло уже под воздействием «натуральной школы», что подтверждают, в частности, произведения А. Мордвинова, В. Паршина, С. Черепанова, написанные в форме путевого очерка.

В эти же годы, потеснив очерк нравоописательный, на передовые позиции в русской литературе выдвинулся «физиологический» очерк, то есть социально-краеведческий и бытописательский. В Сибири его тенденции развивали именно писатели-краеведы. Но, в отличие от столичных коллег, они свое внимание сосредоточивали не на жизни крупных городов, а на провинции. «Физиологический» очерк 1840-х годов вступает в тесное взаимодействие с другими жанрами русской прозы, в частности, с повестью. Сюжеты в подобного рода «физиологических» повестях подчинялись течению жизни, а подлинная действительность становилась их содержанием.

В этот же период возникает в Сибири такой отсутствовавший ранее в ее литературе жанр, как рассказ. Появился он позже романа и повести, видимо, потому, что требовал особого умения сказать многое в лаконичной форме. Первой обратилась к нему сибирская писательница Е. Авдеева-Полевая (1789 — 1865). В 1848 году журнал «Отечественные записки» опубликовал ее рассказ «Страшная гроза». Литературным явлением он, правда, не стал.

А вот поэтическая муза к середине девятнадцатого столетия сдала основательно. Романтизм в поэзии к этому времени себя окончательно изжил, реализм же на сибирском Парнасе утверждался медленно и трудно. Что подтверждает творческая эволюция наиболее даровитых стихотворцев Сибири этого периода М. Александрова, Е. Милькеева, Д. Давыдова.

Стихи Матвея Александрова (1800 — 1860) полны резкого обличительного пафоса и социального протеста. Сибирь воспринимается поэтом как страна резких контрастов богатства и нищеты. В стихах М. Александрова уживаются романтические и конкретные жизненные мотивы. В его творчестве наглядно отразилась как собственная эволюция от романтизма к реализму, так и общее движение литературы Сибири середины девятнадцатого столетия к реалистическому воспроизведению действительности.

Поэзия Евгения Лукича Милькеева (1815 — 1845) противоречива, во многом подражательна, но в лучших проявлениях тяготеет к простому, выразительному изображению событий и предметов. Довольно сильны у него религиозные мотивы. В отличие от других выходцев из Сибири, он реже обращается к конкретной сибирской действительности; его стихам не свойственен этнографизм. Он избегает описательности, стремится к поэтическим обобщениям. Во многих стихах Е. Милькеев склонен к философским раздумьям, чем в определенной мере сближается с поэзией Ф. Тютчева.

Певец природы и людей

Особняком в этой троице стоит Д. Давыдов. Современники называли его «талантом сильным и самобытным», которому по сложившимся обстоятельствам не суждено было сполна реализоваться. Речь идет совсем не о знаменитом поэте-гусаре, герое Отечественной войны 1812 года и друге А. Пушкина Денисе Давыдове, а о Дмитрии Давыдове, имевшем, впрочем, с первым родственные связи по отцовской линии.

Дмитрий Павлович Давыдов (1811 — 1888) родился в Ачинске Красноярского края, в семье чиновника. Получив домашнее образование, служил писцом в Ачинском окружном суде, но мечтал о педагогической деятельности, к которой чувствовал призвание. И через некоторое время, выдержав при Иркутской губернской гимназии экзамен на звание учителя, Д. Давыдов становится преподавателем. Работает сначала в Троицкославском, потом Якутском уездных училищах, а с 1846 по 1859 год занимает должность смотрителя училищ Верхнеудинского округа.

Талантливый педагог, он радел, по его словам, «о распространении грамотности, смягчении нравов и развитии ума своих воспитанников». Д. Давыдов добивался открытия новых школ, заботился об улучшении преподавания. Кроме того, он живо интересовался развитием литературы и науки, занимался активной деятельностью в области естествознания археологии этнографии, вел метеорологические наблюдения, принимал участие в экспедициях Русского географического общества. Д. Давыдов изучил бурятский, монгольский, якутский языки. В 1852 году издал в Берлине «Русско-якутский словарь». Он хорошо знал и очень любил устное народное творчество народов Сибири… Личностью, в общем, был удивительно разносторонней и незаурядной.

Но обессмертил Д. Давыдов себя как раз не этим всем. Помимо прочего, он был еще и поэтом.

Писать начал рано. Еще в юности создал два романа в стихах: «Наташа» и «Заветный бокал». Но в печати дебютировал лишь в 1856 году в петербургской газете «Золотое руно». Здесь же был опубликован впоследствии и целый ряд очерковых и поэтических произведений Д. Давыдова из сибирской жизни. В их числе поэма «Ширэ гуйлгуху, или Волшебная скамеечка», а так же наиболее известное в его творчестве стихотворение «Дума беглеца на Байкале» (1858), которое превратилось со временем в горячо любимую народную песню «Славное море — священный Байкал» (названа по первой строке)¹³.

На широкое распространение этой песни в 1860-х годах обратил внимание известный этнограф С. Максимов, путешествовавший по местам сибирской каторги. Приведя в своей книге «Сибирь и каторга» текст этой песни, он отметил, что она, хорошо знакомая в нерчинских тюрьмах, отличается «некоторыми достоинствами и даже искусством, обличающим опытного стихотворца». И далее С. Максимов писал, что «песню для пущего колорита подцветили даже местными словами». Д. Давыдов в то время был еще жив, но заезжий исследователь народного быта так и не установил автора. Он ограничился лишь беглым замечанием: «Вот, стало быть, барин какой-то снизошел подарком и написал арестантам стихи»¹⁴.

Большой знаток сибирской культуры Н. Ядринцев и вовсе считал «Славное море — священный Байкал» произведением народной поэзии. В своей работе «Ссылка и ссыльные в Сибири» он писал, что уже сама переправа через громадное и бурное, как море, озеро Байкал «дала пищу многочисленным, дышащим правдой и неподдельной поэзией, песням бродяг». И отмечал при этом, что «даже в старинное время некоторые бродяжеские песни отличались безукоризненной отделкой внешней формы и верностью стиха». А в качестве примера приводил текст «Славного моря…»¹⁵.

Превращения стихотворения Д. Давыдова «Дума про беглеца на Байкале» в народную песню, в, своего рода, «сибирский гимн» отнюдь не случайно: от него действительно веет байкальским простором, горячей жаждой воли и отважным стремлением преодолеть на пути к ней все преграды.

Любопытно, что, публикуя «Думы беглеца на Байкале» в газете «Золотое руно» (1858, №3), Д. Давыдов в примечаниях к тексту пояснил и самый сюжет, и встречающиеся местные слова. Оказывается, беглецов с каторжных заводов (а герой песни — один из них) называли «прохожими». Во время побегов они питались подаяниями сельских жителей и больше всего боялись горной стражи и зверопромышленников, стрелявших в них без колебаний. В комментариях Д. Давыдов пишет: «Беглецы с необыкновенной смелостью преодолевают естественные препятствия в дороге. Они идут через хребты гор, через болота, переплывают огромные реки на каком-нибудь обломке бревна, и были примеры, что они рисковали переплыть Байкал в бочках, которые иногда находят на берегу моря, и в которых рыболовы солят омулей».

А теперь заглянем в текст песни:

Славное море — священный Байкал!

Славный корабль — омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко.

Долго я тяжкие цепи носил,

Долго бродил я в горах Акатуя,

Старый товарищ бежать пособил,

Ожил я волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь,

Горная стража меня не поймала,

В дебрях не тронул прожорливый зверь,

Пуля стрелка миновала.

Шел я и ночь и средь белого дня,

Вкруг городов озираяся зорко,

Хлебом кормили крестьянки меня,

Парни снабжали махоркой.

Славное море — священный Байкал,

Славный мой парус — кафтан дыроватый,

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Слышатся грома раскаты.

Комментарии полностью соответствуют содержанию песни. Д. Давыдов очень точно и правильно отобразил конкретные реалии сибирской действительности.

Правда, в процессе устной передачи стихотворение «Думы беглеца на «Байкале» претерпело изменения. В дошедшем до нас варианте сохранилось лишь пять строф-куплетов (выше они приведены) из первоначальных одиннадцати. Изменились отдельные фразы и слова, но основа осталась та же и сохранилось главное — внутреннее состояние героя песни. Автору с большой эмоциональной силой удалось выразить страстный позыв человека к свободе. Вечный позыв. Потому и песня живет, став нетленным памятником своему создателю.

В 1859 году Д. Давыдов вышел в отставку и поселился в Иркутске. Тяжелый недуг, почти на десяток лет приковавший его к постели, привел поэта к слепоте. Но он не сдался. В 1871 году в Иркутске вышла своеобразная стихотворная автобиография «Поэтические картины». Вот, собственно, и все его творческое наследие. Следует, правда учесть, что значительная часть произведений Д. Давыдова погибла в рукописях: сначала во время пожара в Якутске, потом в результате наводнения в Иркутске.

В 1879 году семейство Давыдовых перебралось в Тобольск. Здесь и прошли последние годы жизни Дмитрия Павловича, проведенные им в научных и литературных трудах.

Поэтические произведения Д. Давыдова, написанные простым, ясным, легким слогом, посвящены, в основном, Сибири. Насыщенные местным колоритом, они впитали в себя фольклорные мотивы и этнографические подробности быта и обычаев сибирских народностей. В автобиографическом стихотворении «Сибирский поэт» Д. Давыдов называл себя «сибирским Баяном», певцом природы и людей. Несколько высокопарно, однако по существу верно. И сибирскую природу, и людей, населяющих родной край, поэт безмерно любил, что и нашло отражение в его поэзии,

Своим творчеством Д. Давыдов как бы завершает первую половину XIX века сибирской литературы. Связанный с некоторыми поэтическими традициями предшественников-романтиков, проявлявший, как и они, обостренное внимание к быту, нравам, фольклору сибиряков, он вместе с тем выступал уже как художник-реалист, поднимавший сибирскую литературу на принципиально новую ступень развития.

Социальная борьба как двигатель развития сибирской словесности

Начало нового витка в развитии сибирской словесности приходится на 60-е годы XIX века. В это время наблюдается значительный подъем литературной жизни. Связан он с активизацией социальной борьбы в России после известного царского манифеста 1861 года, по которому крепостное право отменялось, но землю крестьяне не получили. Стремительно набирают силы революционные демократы. Их издания, в том числе и «Колокол» Герцена, имеют в Сибири весьма широкое распространение. Все значительнее влияют на ее общественную и литературную жизнь ссыльные. В 1864 году на сибирскую каторгу отправляют Н. Чернышевского. Почти двадцать лет (до 1883 г.) пробыл он здесь и пользовался большим авторитетом как у ссыльных, так и у демократически настроенной части сибирского населении.

Не отставала и разночинная молодежь. Пройдя школу революционной борьбы в столицах, она стала инициатором движения, получившего название «областничество». Влияние его лидеров — Г. Потанина и Н. Ядринцева — на местную общественную и литературную жизнь было очень велико. Сибирских писателей в программе областников привлекали прежде всего идеи бескорыстного и самоотверженного служения родному краю. Тем более что и вопрос о «сибирской литературе» решался «областниками» в тесной взаимосвязи с планами развития Сибири.

Литературу же «областники» рассматривали как одно из средств пробуждения высоких гражданских чувств и требовали от писателей служения интересам сибирского крестьянства, правдивого и честного изображения жизни, хотели видеть в мастерах слова людей, способных активизировать духовные интересы местной интеллигенции. В силу чего высокая идейность (и даже идеологизированность) становится визитной карточкой многих произведений сибирской литературы тех лет.

В 1860-е годы начался подлинный расцвет русской реалистической прозы. И. Тургенев, Л Толстой, Ф. Достоевский, И. Гончаров, М. Салтыков-Щедрин своим творчеством успешно доказывали громадные возможности «натуральной школы» в изображении современности.

И как нельзя лучше способствовала этому форма социально-политического романа, которую охотно использовали известные русские писатели. С большой остротой в их произведениях ставился вопрос об отживающем и нарождающемся типе общественного деятеля. Так называемым «лишним людям» противостояли «новые», иначе говоря, разночинцы, за которыми, были убеждены многие прозаики второй половины девятнадцатого столетия, будущее.

К проблемам подобного рода писатели сибирские относились с пониманием и сочувствием, но в бескрепостной и беспомещичьей Сибири актуальными они не были. Хотя в сибирской прозе и поэзии 1860-х годов тоже нетрудно найти отзвуки ожесточенной идейной борьбы, которая развернулась в то время в России в связи с зарождением народничества. Народники уповали на сельскую общину как на главное средство спасения от капитализма. Некоторые сибирские писатели эти взгляды разделяли. Так, Н. Ядринцев в книге «Русская община в тюрьме и ссылке» утверждал, что община — именно та социальная ячейка, которая приведет к коренному переустройству социально-экономической жизни России, в том числе и Сибири.

Пиком взлета общественно-политической мысли в Сибири стали 1870-е годы. Укрепились областнические тенденции, наиболее сильно отразившиеся во взглядах Г. Потанина и Н. Ядринцева.

Отцы сибирского областничества

Григорий Николаевич Потанин (1835 — 1920) родился в станице Ямышевской Семипалатинской губернии, в семье есаула Сибирского казачьего войска. После окончания в Омске Сибирского кадетского корпуса участвовал в присоединении к России Заилийского края и закладке укрепления Верный (нынешний Алма-Ата). В 1856 году возвращается в Омск, а в 1858-м, расставшись с военной службой, переезжает в Томск. Год спустя Г. Потанин поступает вольнослушателем в Петербургский университет. Окончить его не удалось. За участие в студенческих волнениях попал в Петропавловскую крепость, после чего был выслан обратно в Сибирь. Здесь начинается его научная и общественно-политическая деятельность.

В 1862 году Г. Потанин избран членом-сотрудником Российского географического общества. В 1864-м получил должность переводчика с татарского языка при омском генерал-губернаторе. Участвовал в экспедиции на озеро Зайсан. В конце того же года переехал в Томск, где служил секретарем Томского статистического Комитета при губернаторе, занимался крестьянскими и инородческими делами и преподавал естественную историю в мужской и женской гимназиях.

В 1865 году за прокламацию «Сибирским патриотам» Г. Потанин был помещен в Омский острог, а в 1868-м приговорен к лишению гражданских прав и пятнадцати годам каторжных работ с последующей пожизненной ссылкой. Царем Александром II срок каторги был сокращен до пяти лет. В 1871 году Г. Потанина досрочно освободили и направили на поселение в Вологодскую губернию. А в 1874 году после помилования Г. Потанин уехал в Петербург.

Начиная с 1876 года, Г. Потанин совершает ряд крупных путешествий: по Монголии, Китаю, Восточному Тибету, Внутренней Монголии, Большому Хингану… Путевые очерки и заметки публикует в российских журналах и газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», «Сибирская газета», по материалам своих путешествий издает книги. Между путешествиями живет наездами в Петербурге, Красноярске, Иркутске, Барнауле, пока в 1902 году его постоянным местом жительства не становится город Томск.

Много времени и сил Г. Потанин отдает работе в Российском географическом обществе. В 1887 году он становится правителем дел Восточно-Сибирского отделения РГО, и в этом качестве осуществляет большую организаторскую и издательскую работу.

Г. Потанин ведет также огромную научную, культурную и общественную деятельность. В Томске его избирают председателем Совета общества попечения о начальном образовании. По инициативе Г. Потанина создается Томское литературно-драматическое общество, которое издает журналы «Молодая Сибирь» и «Сибирская новь», Высшие женские курсы. Организует Г. Потанин в Томске и ряд печатных изданий. Публикует в сибирской периодике много собственных материалов. Работает над книгой воспоминаний.

При всей этой многообразной деятельности, не оставляет он и поприще социально-политической борьбы. При активном его участии в 1905 был выработан «Проект основных положений Сибирского областного союза». Он же организует сбор средств в помощь ссыльным заключенным участникам Первой русской революции. Не обходят его стороной и события 1917 года. В октябре, на Первом сибирском областном съезде Г. Потанин был избран председателем его исполкома. А в декабре Чрезвычайный общесибирский областной съезд, решивший не признавать советскую власть, избрал Временный сибирский областной совет во главе с Г. Потаниным. Но 80-летний патриарх областнической идеи из-за преклонного возраста и болезней отказался.

В 1919 году партийные и государственные органы советской власти назначили Г. Потанину как выдающемуся путешественнику и ученому пожизненную пенсию, но жить ему оставалось уже недолго. Через полгода он скончался.

В его честь назван один из хребтов и самый крупный ледник Монгольского Алтая. В Новосибирске имя Г. Потанина носит одна из центральных улиц. А в Томске Григорию Николаевичу поставлен памятник.

Г. Потанин был не только выдающимся путешественником, крупным ученым-востоковедом, этнографом, фольклористом, политическим и общественным деятелем, но и писателем, оказавшим значительное влияние на начавшийся в 1860-х подъем литературной жизни в Сибири, в большой степени связанный с движением «областничества». Г. Потанин первым сформулировал понятие «областной писатель»: «Под названием областной писатель мы разумеем такого, который свой труд и свою жизнь всецело посвятил своей области и защите ее интересов и вне этой сферы значения не имеет или почти не имеет». Есть в этом определении не только обидная для писателя территориальная ограниченность. Таким образом Г. Потанин пытался противопоставить местную, в том числе сибирскую литературу общерусской.

Что касается непосредственно произведений Г. Потанина, то и тематически и жанрово они достаточно разнообразны, охватывают большой круг социальных, бытовых и нравственных проблем. Темпераментный публицист и очеркист, Г. Потанин пишет например о неразумной колонизации Сибири, от которой страдает коренное ее население, о тяжелом положении сибирского крестьянства и рабочего класса… Он также автор многих историко-публицистических работ, наиболее значительными из которых стали статьи «Областническая тенденция в Сибири» (1907) и «Нужды Сибири» (1908), подводившие итог размышлениям Г. Потанина о «сибирском патриотизме» (областничестве), намечали его развитие в послереволюционные годы. Превосходно, ярко, образно написанные, они были доступны для самого широкого круга читателей и являли собой пример художественной публицистики. Немало у Г. Потанина очерков о его путешествиях. В них удачно сочетаются объективное изображение края, где побывал автор, с публицистическими размышлениями, фольклорным наполнением (легенды, народные песни и т. п.). Обращался Г. Потанин и к художественной прозе, а также выступал в качестве литературного критика: писал рецензии на книги различного содержания, литературные обзоры с разбором произведений сибирских писателей (И. Федорова-Омулевского, И. Наумова, И. Кущевского, В. Короленко и др.).

На склоне лет, в 1913-м, Г. Потанин начал писать «Воспоминания», которые с 1914 по 1917 год регулярно печатала газета «Сибирская жизнь». В советское время они были опубликованы в «Литературном наследии Сибири» (тома 6, 7). Воспоминания охватывают фактически всю вторую половину XIX века. Их историческую и художественную ценность отмечал академик В. Обручев: «Кроме рассказа о жизни самого автора, быте и нравах казачьего войска и кадетского корпуса, о военных походах к Тянь-Шаню, поездке в Кульджу и жизни на Алтае, они содержат яркие характеристики многих лиц, с которыми Потанин встречался, как в тюрьме, на каторге и в ссылке, так и в последующие периоды своей общественной деятельности… Эти воспоминания ввиду ценности содержащихся в них описаний исторических фактов, живости и объективности событий и лиц можно считать большим вкладом в мемуарную литературу»¹⁶.

Г. Потанин вошел в историю общерусской и сибирской литературы и общественной мысли как выдающийся ученый, гуманист и просветитель, честно и искренне, верой и правдой служивший своей большой и малой родине при любых поворотах ее истории.

Верным другом и соратником Г. Потанина был еще один выдающийся общественный деятель Сибири — Н. Ядринцев.

Сегодня, пожалуй, далеко не каждый сможет ответить, кто он такой, но в последней четверти девятнадцатого века это был один из известнейших людей Сибири. Несмотря на то, что в печати Н. Ядринцев выступал под многочисленными псевдонимами, его авторство узнавали сразу по той смелости, искренности и прямоте, с которыми писал он о проблемах и нуждах своего многострадального края.

Николай Михайлович Ядринцев (1842 — 1894) — коренной сибиряк. Родился в Омске, в купеческой семье (мать его была из крепостных). В 1851 году семья переехала в Томск. Николай учился сначала в частном пансионе, потом в гимназии. Не окончив ее, уехал в столицу и поступил в 1860 году вольнослушателем на естественный факультет Петербургского университета. Здесь познакомился с Г. Потаниным и создал вместе с ним «сибирское землячество». Это сближение имело огромное значение для всей дальнейшей судьбы Н. Ядринцева. Как, впрочем, и его старшего друга.

С поступлением в университет началась и активная литературная деятельность Н. Ядринцева. Первые публикации появляются в петербургском сатирическом журнале «Искра». Журнал был органом революционных демократов, а сотрудничали с ним, в частности, такие сибирские писатели, как И. Федоров-Омулевский, Н. Наумов, С. Шашков, с которыми молодой публицист из Сибири быстро сошелся. В «Искре» Н. Ядринцев печатает серию фельетонов из сибирской жизни, где резко осуждает колониальную политику самодержавия, разоблачает алчность местных толстосумов, их невежество.

Творческий старт именно в таком сатирически-обличительном направлении для Н. Ядринцева не случаен. Этому способствовали особенности его литературного таланта. Кроме того, с юных лет запоем читая Герцена, Огарева, Чернышевского, Белинского, он близко к сердцу принял передовые идеи и общественные настроения своей эпохи.

В 1863 году Н. Ядринцев вернулся в Сибирь. Сначала жил в Омске. Работал домашним учителем и активно участвовал в литературной жизни города: выступал с обличающими самодержавие лекциями перед молодежью. Лекции вызывали негодование у властей, и Н. Ядринцев вынужден был в 1864 году перебраться в Томск, где жил в это время его друг Г. Потанин.

Возвращение в Сибирь явилось началом нового периода публицистической деятельности Н. Ядринцева. В омских и томских газетах он печатает статьи о состоянии общественной жизни Сибири, ратуя за всестороннее развитие края, распространение просвещения, создание полноценной печати и журналистики.

Вместе с тем, Н. Ядринцев не замыкался только на сугубо внутренних проблемах региона. Рассматривая сибирскую действительность в исторической перспективе, публицист осмысливал ее в контексте глобальных взаимосвязей. По его разумению, в силу географического положения и этнического состава населения Сибирь стала ареной встречи двух цивилизаций — европейской и азиатской. А результатом такого сближения должно быть взаимопонимание и братство между народами. Так что Н. Ядринцев не пытался обособить и выделить Сибирь из общего мирового процесса, как его вместе с Г. Потаниным нередко обвиняли, а, наоборот, стремился четко обозначить ее место в этом процессе. Беда, однако, в том, обращал внимание Н. Ядринцев в своих публицистических выступлениях, что развитию Сибири очень мешает отношение к ней как к отсталой колонии, лишенной политической и общественной жизни.

Это мнение в отношении российских окраин явно не совпадало с официальным и вызывало у властей негативную реакцию. Ну, а общественная деятельность, которую Н. Ядринцев вместе с Г. Потаниным вели в Томске (устраивали чтения нелегальной литературы на тайных собраниях передовой томской молодежи, организовывали сбор средств в пользу ссыльных и т. п.) только усиливало ее и усугубляла их положение. Как следствие новый арест друзей-единомышленников в мае 1865 года по обвинению в попытке создания независимой Сибири, после которого Н. Ядринцева отправляют сначала в омскую каторжную тюрьму, а в 1868 году высылают в город Шенкурск Архангельской губернии.

Но и здесь творческая деятельность Н. Ядринцева не угасает. Он продолжает много думать и писать о Сибири. Активно сотрудничает с «Камско-Волжской газетой», журналом «Дело». Публикует ряд статей о заключенных в сибирской каторге и ссылке, которые легли в основу его книги «Русская община в тюрьме и ссылке» (1872).

Книга эта стала выдающимся научным, историческим исследованием русского тюремного быта. Главной же своей задачей при освещении сибирской каторги и ссылки Н. Ядринцев, отстаивая принципы глубоко правдивого (пусть подчас и нелицеприятного) изображения Сибири, считал разрушение в сознании читателей традиционного представления о ней лишь как о крае снегов, морозов и острогов.

За образец Н. Ядринцев взял книгу «Записки из Мертвого дома» Ф. Достоевского, последователем которого, собратом по духу и судьбе он себя считал. И вполне правомерно. Попав в омскую каторжную тюрьму, Н. Ядринцев оказался, по существу, в тех же условиях, что и Федор Михайлович, томившийся здесь за полтора десятка лет до него. Трагическая участь гениального писателя не раз ассоциировалась Н. Ядринцевым с собственной судьбой и тюремными впечатлениями. Впрочем, обе книги роднит не только автобиографизм, но и гуманистическая позиция их создателей, изображение острожного мира как мира безысходного горя и страданий.

И не случайно книга «Русская община в тюрьме и ссылке» привлекла пристальное внимание Л. Толстого, став для него одним из важных источников при работе над романом «Воскресение».

«Русская община в тюрьме и ссылке», однако, — произведение не только научное, но и художественно-публицистическое, в котором ярко проявился самобытный литературный талант Н. Ядринцева, заключавшийся в органичном сочетании научности и художественности, глубокого анализа жизненных явлений и поэтической образности.

В 1874 году Н. Ядринцев был освобожден и уехал в Петербург, где взялся за новую большую работу, посвященную родному краю — книгу «Сибирь как колония». Она увидела свет в Петербурге в 1882 году и представляла собой, по словам автора, «обозрение всех главнейших местных общественных вопросов». И действительно, книга охватывала самый широкий круг проблем Сибири, касавшихся и ее народонаселения, и ссылки, и природных богатств, и культуры с образованием. И административного управления… Приуроченная к 300-летию присоединения Сибири к России, она в какой-то мере носила итоговый характер. Н. Ядринцев справедливо полагал, что такая книга нужна будет не только сибирякам, но и всей России.

Много внимания в книге «Сибирь как колония» уделено проблеме так называемого «областного типа» русской народности на Востоке или, в современном нашем понимании, «сибирского характера», о котором и по сей день ведутся споры как о чем-то очень самобытном и неповторимом. Связана с нею и другая, не менее животрепещущая — проблема взаимоотношений русского населения Сибири с ее аборигенами.

С гневом и болью пишет Н. Ядринцев в книге о «расхищении естественных богатств» Сибири «наезжими» людьми: «В настоящее время много говорят о вывозе сибирских богатств, о сбыте их вне ее пределов путем улучшения путей сообщения, но не мешает подумать и о том, к чему послужит этот вывоз при нерациональных и хищнических способах эксплуатации — к чему, как не к окончательному расхищению, истреблению и истощению последних запасов и произведений природы. Истощение это замечается на каждом шагу: это видно в выгорании лесов, в истреблении зверя, в вывозе сырья и в истощении почвы».

Сказанное без малого полтора века назад, сегодня звучит особенно остро!

Огромное значение придавал Н. Ядринцев знаниям. И ставил развитие восточных российских окраин в прямую зависимость от уровня просвещения и культуры: «Если бы знания и наука воодушевляли первых открывателей, если бы они обладали знанием природы, то борьба в девственной стране досталась легче и не стоила бы многих жертв».

Большое место в книге «Сибирь как колония» уделено вопросам управления Сибирью, особенность которого определялась, по мнению автора, тем, что «правительство во взгляде на Сибирь руководствовалось завоевательными соображениями», а сибирские наместники смотрели на вверенный им край, как на «место наживы». «Страна эта не имела и тени гражданского полноправия», — на многих красноречивых примерах доказывал в своей книге Н. Ядринцев и уповал на реформы, которые связывал с «земскими силами», способными, по его мнению, привести к благоприятному разрешению административного вопроса Сибири.

Книга «Сибирь как колония» буквально пронизана «областнической идеей». «Областничество» часто отождествляли с искусственным обособлением от единого государственного организма. Но автор книги не отождествлял ее с сепаратизмом. По Н. Ядринцеву главная суть и цель идеи была в том, чтобы заставить обратить более пристальное внимание метрополии на бедственное положение российских окраин и дать им свободно и плодотворно развиваться. Так что и в книге «Сибирь как колония», и вообще в своем творчестве Н. Ядринцев выступал вовсе не сепаратистом, а настоящим патриотом родного края, являвшимся для него продолжением и неотъемлемой частью великой России.

Вторая половина 1870-х годов в жизни Н. Ядринцева была отмечена активным участием в работе комиссии по тюремному вопросу. А в 1878 и 1880 годах он совершает две экспедиции на Алтай с целью изучения географии края, переселенческого движения и жизни аборигенов.

1880-е годы были едва ли не самыми плодотворными для Н. Ядринцева в творческом отношении. Он активно публикуется в журналах «Вестник Европы», «Русское богатство», «Отечественные записки». Но самое главное — создает в 1882 году в Петербурге газету «Восточное обозрение», которой на два десятилетия вперед будет уготована участь самого передового и авторитетного печатного органа Сибири. На ее страницах в полной мере раскрылся публицистический и литературно-художественный талант самого Н. Ядринцева. Одних только фельетонов опубликовал он здесь более двухсот. А еще множество очерков, рассказов, литературно-критических статей и даже стихов.

И все-таки преобладающим жанром в творчестве Н. Ядринцева был не фельетон или рассказ, а путевой очерк. Что и не удивительно. Ведь большую часть жизни Н. Ядринцев провел в странствиях и путешествиях. Он объехал и исходил всю Сибирь, а кроме нее, еще полмира: от Европы до Китая и Америки. И практически все его путешествия нашли отражение в путевых очерках, которые он подписывал псевдонимами «Сибирский Странник» или «Странствующий Корреспондент».

Следует заметить, что творчество Н. Ядринцева вообще весьма автобиографично. Крупицы собственной жизни и судьбы рассыпаны по многим его произведениям. Впрочем, и к «автобиографии» как литературному жанру писатель тоже несколько раз подступался. Об этом свидетельствуют такие его вещи, как «Детство», «Воспоминания о Томской гимназии» или «Сибирские литературные воспоминания», составляющие, по сути, главы одной честной и искренней повести о формировании юной романтической души в обстоятельствах и условиях, которые способствовали воспитанию бунтарского характера и передового для своего времени мировоззрения.

Очень много в произведениях своих Н. Ядринцев рассказывает о Г. Потанине, с кем на почве верной любви к Сибири на долгие годы свела его судьба.

В 1887 году Н. Ядринцев переезжает в Иркутск, куда по финансовым соображениям переводит «Восточное обозрение». Для него наступает трудная пора. Н. Ядринцев переживает сильнейший идейно-психологический кризис и полосу жестоких разочарований. Обнаруживается беспочвенность некоторых его надежд, особенно связанных с просвещением и образованием, мучает сознание собственного бессилия перед лицом общественного зла и невежества. Подливает масла в огонь и личная трагедия: умирает жена, верный его друг и помощник. Утрату эту Н. Ядринцев переживает тяжелее всего.

В начале 1894 года Н. Ядринцев, получив должность заведующего Алтайским статистическим бюро, переезжает в Барнаул, но в июне этого же года (есть сведения, что он покончил с собой) его не стало.

Более века прошло с тех пор, но подвижническая судьба Н. Ядринцева — великого патриота Сибири — и сегодня может служить вдохновляющим примером.

Развитие демократического направления в литературе Сибири 1860 — 1870-х годов

Во второй половине XIX века Сибирь привлекает все большее внимание российской культурной общественности. Появляются значительные публицистические работы, принадлежащие перу известных российских литераторов, посвященных Сибири. Столь пристальный интерес русской литературы к Сибири не мог не сказаться на деятельности местных публицистов и краеведов, на дальнейшем развитии традиций изучения родного края. В 1860 — 1870-х годах наблюдается подъем сибирской публицистики. Появляются новые интересные имена: Г. Елисеев, Ф. Губанов, И. Завалишин, А. Черкасов, С. Шашков, А. Шипов, М. Знаменский, М. Загоскин.

Последние двое, кстати, выступали не только как публицисты, но и прозаики. Перу М. Знаменского принадлежит повесть о декабристах «Исчезнувшие люди» (1872), а М. Загоскину — роман о быте и нравах провинциальной сибирской бурсы «Магистр» (1876).

Не обошло Сибирь усилившееся к концу XIX века революционное, в том числе и пролетарское движение. С бурным развитием сибирской золотопромышленности участились выступления рабочих на золотых приисках. Что нашло отражение в произведениях целого ряда представителей демократической литературы Сибири. Таких, например, как И. Федоров-Омулевский, И. Кущевский или Н. Наумов.

Николай Иванович Наумов (1838 — 1901) — прозаик, очеркист, писатель революционного народничества — родился в Тобольске, в семье чиновника. Учился в Томской гимназии. Служил юнкером в Омском пехотном батальоне и в Томске. В 1860 году приехал в Петербург, где был связан с революционно-демократическими кружками. Принадлежал к движению сибирского областничества, за что в 1861 году после студенческих волнений был заключен в Петропавловскую крепость. Освободившись, долгое время работал чиновником по крестьянским делам в Сибири. Служил в этой должности в Тобольске, Томске, Омске. В 1865-м был вновь арестован по делу «сибирских сепаратистов», но за недоказанностью отпущен. В 1869-м снова переехал в Петербург, где занялся исключительно литературным трудом.

Творчество Н. Наумова раскрывает острые социальные конфликты 1860 — 1880-х годов. Особый успех имел сборник его рассказов «Сила солому ломит» (1874), вышедший в период «хождения в народ» народнической интеллигенции. Как и у других писателей-народников, произведения Н. Наумова характерны подчеркнутым социологизмом с его черно-белым контрастным противопоставлением борющихся классов. Поэтому многие образы Н. Наумова несут черты социальных символов.

Все произведения Н. Наумова построены на достоверном сибирском материале. Творчество этого писателя как раз и ценно и интересно прежде всего тем, что он познакомил читателя с жизнью трудового населения глухой окраины России: сибирскими крестьянами, приисковыми рабочими, переселенцами… Особой заслугой Н. Наумова является изображение каторжной жизни рабочих Сибири. Также одним из первых нарисовал он выразительные картины жизни «инородцев», то есть сибирских аборигенов.

Основным жанром Н. Наумова был социально-бытовой очерк. Но и все творчество Н. Наумова можно назвать очерком человеческих судеб, составляющих в целом судьбу народа.

Н. Наумов имел громадную популярностью в кругах демократических читателей, а народники-«пропагандисты» использовали его произведения для революционной пропаганды среди крестьянства.

Последние десять лет жизни Н. Наумов жил трудно: болел туберкулезом, нуждался материально, был угнетен и в мрачной действительности не видел для себя никакого просвета, что еще больше подрывало его здоровье. Умер он в Томске.

В истории русской литературы Н. Наумов остался писателем-борцом и гуманистом, страстно любившим родину и свой народ.

Прозаик и публицист Николай Афанасьевич Кущевский (1847 — 1876), младший современник Н. Наумова, также относится к плеяде сибирских писателей-демократов, в творчестве которого нашла отражение не приукрашенная жизнь трудовой Сибири.

Н. Кущевский родился в Барнауле, в семье титулярного советника. Окончил Барнаульское горнозаводское училище. Учился в Томской гимназии. В 1864 году с караваном золота прибыл в российскую столицу. Вольнослушателем посещал лекции Петербургского университета. Но получить высшее образование не позволила нужда. Жить приходилось в ночлежке. На хлеб насущный зарабатывал молотобойцем, кочегаром, помощником машиниста, рабочим на чугунолитейном заводе, грузчиком, матросом на пароходе.

Одновременно подвизался в петербургских газетах, публикуя фельетоны, очерки. Под псевдонимом Хайдаков напечатал ряд рассказов из быта сибирских горнорабочих и ссыльных, которые составили впоследствии книги «Маленькие рассказы» (1875) и «Неизданные рассказы» (1888), увидевшие свет в Петербурге. Главным же литературным трудом И. Кущевского стал роман-хроника «Николай Негорев, или Благополучный россиянин». Опубликованный в 1871 году в журнале «Отечественные записки», он принес писателю настоящую известность. А. Горький относил это произведение к числу лучших в русской художественной литературе XIX века.

В романе И. Кущевский рисует русское общество в период революционной ситуации 1859 — 1861 годов и поднимает ряд серьезных общественных проблем: освобождение крестьян от крепостничества, формирование демократии и революционной народнической молодежи и др. Важное место занимает и проблема политического ренегатства буржуазной интеллигенции, воплощенная прежде всего в центральном персонаже романа Николае Негореве — типическом образе «благонамеренного» интеллигента, карьериста и приспособленца.

Значительный интерес представляет также публицистическая и литературно-критическая деятельность И. Кущевскго.

И. Кущевский прожил недолгую жизнь. Его мучили лишения и нужда, недуги, алкоголизм. Но подобная судьба была уготована для многих разночинцев, «умственных пролетариев», в условиях самодержавия гибнувших в расцвете творческих сил, но «сурово и поспешно» рассказывавших тяжелую правду жизни.

Одним из виднейших писателей демократического направления в Сибири был Иннокентий Васильевич Федоров-Омулевский (1836 — 1883).

Родился И. Федоров (приставка-псевдоним к его фамилии появится позже, когда он начнет заниматься литературным творчеством) на Камчатке, в семье полицейского исправника. Детство и юность Иннокентия прошли в Иркутске. Учился на юридическом факультете Петербургского университета. Тогда же сделал первые шаги на литературном поприще. Начинал с переводов А. Мицкевича и других польских поэтов. Писал стихи, прозу, публицистику. Активно сотрудничал с «Восточным обозрением» Н. Ядринцева. Печатался и в других петербургских изданиях. Ну а главное и наиболее значительное произведение И. Федорова-Омулевского, роман «Шаг за шагом» был напечатан в демократическом журнале «Дело».

И не случайно. Еще в начале творческого пути Омулевский пришел в лагерь социал-демократов и уже не покидал его никогда. Естественно, что кумирами его в литературе были Н. Чернышевский и Н. Некрасов с его музой «мести и печали». Но имелась у Омулевского и своя творческая «целина»: сибирская тема. Причем художественное открытие Сибири осуществлял он как в прозе, так и поэзии.

Первый рассказ И. Федорова-Омулевского называется «Сибирячка». Это история молодой сибирской крестьянки, отстаивающей свое человеческое достоинство. Рассказ стал своеобразным эскизом к роману «Шаг за шагом».

Создавал его писатель (опубликован в 1870 году) в трудное время, когда репрессии властей рассеяли круг демократов-разночинцев, изображенных Н. Чернышевским в романе «Что делать». От произведения Омулевского, по словам В. Короленко, «веяло молодой верой и какой-то особенной бодростью»¹⁷. В нем смело утверждалось, что, несмотря ни на что, соратники Н. Чернышевского не смирились, а в новых условиях «шаг за шагом» идут к своей цели — русской революции.

Показывая жизнь в одном из сибирских городов, Омулевский написал выразительную картину русской действительности в после реформенное (т. е. после отмены крепостного права) время. В романе «Шаг за шагом» много чисто сибирского материала, но подан и осмыслен он именно в ключе тех настроений и стремлений, какими жила вся тогдашняя русская демократия.

В центре же внимания Омулевского оказались те круги российского общества, которые в условиях спада народнической революционной волны энергично искали новые пути крестьянско-буржуазного развития России. Так, главный герой романа Александр Светлов и его соратники делают ставку на длительную подготовку к будущей революции и отстаивают идеи революционно-демократического просветительства. Да и весь роман «Шаг за шагом» принадлежит к идущему от Н. Чернышевского «революционно-просветительскому реализму». Что не помешало этому роману, по словам М. Салтыкова-Щедрина, стать одним из произведений, с «полной добросовестностью относящихся к насущным вопросам современности»¹⁸.

Роман «Шаг за шагом» пользовался успехом у читателей нескольких поколений. И вызывал ярость цензуры. Дважды тираж книги уничтожался, а в 1874 году ее автор был арестован и отправлен сначала в Петропавловскую крепость, потом в Литовский замок. После заключения Омулевский заболел. Невзгоды валились на него одна за другой. Спасаясь от нужды, он пробует обосноваться в Иркутске, но вскоре возвращается в Петербург. Жизнь для крамольного писателя становилась все хуже и хуже. Потянулись дни беспросветной нищеты и голодного существования. Однако Омулевский продолжал упорно работать.

Именно в это тяжелейшее для него время Омулевский создал лучшие свои стихи о родном крае — цикл «Сибирские мотивы». Изображая Сибирь как страну изгнания, поэт в то же время с горячей любовью воспевает и суровую сибирскую природу, и ее сильных мужественных людей, в которых верил, как и в счастливое будущее края. И не просто любил и верил, а стремился положить все силы во благо процветания Сибири.

В стихотворении «Когда ты вырастешь со временем большая», посвященном дочери, поэт говорит идущим на смену поколениям, каким должно быть чувство истинной любви к родине:

Люби свою страну не той пустой любовью,

Что с звуками речей уносится,

Ты жертвуй для нее и плотию и кровью,

Делися с ней трудом и разумом своим.

Написано в лучших традициях революционно-демократической поэзии, одним из зачинателей которой сам Омулевский, по сути, и был.

Продолжал создавать Омулевский и прозаические произведения. Увидел свет, в частности, его роман «Новый губернатор», публиковалась в газетах публицистика. Но многое из задуманного Омулевский сделать уже не успел.

В декабре 1883 года в Иркутске Иннокентий Васильевич Федоров-Омулевский скончался от паралича сердца. Некролог «Восточного обозрения» сообщал: «…В день смерти мы нашли покойного в жалкой квартире, около него ползали два маленьких ребенка, третий — грудной. Поражающая нищета окружала эту жизнь».

Что ж, весьма типичная для русского писателя-демократа судьба: изнуряющий труд, жестокая цензура, тюрьма, лишения, преждевременная смерть… Но не напрасен был путь. На это, по крайней мере, Омулевский надеялся, обращаясь к будущим поколениям:

Я знаю: в лучшие года

Опять от нашего труда

На молодое поколенье

Повеет свежею струей;

Оно с величием воспрянет,

Возвысит мощно голос свой

И нас добром за то помянет,

Что, выждать жатвы не успев,

Мы все же дали ей посев.

«Сибирская школа писателей» Владимира Короленко

Если в 1860 — 1870-х годах демократическая литература Сибири ощущала на себе сильное воздействие Н. Чернышевского и Н. Некрасова, то с появлением в последние два десятилетия XIX века новой волны политических ссыльных, в числе которых был выдающийся русский писатель В. Короленко, центр идейно-художественного влияния смещается в его сторону. С жизнью и культурой Сибири он был связан не только как писатель, но и этнограф, редактор, издатель, общественный деятель, борец за социальную справедливость, наконец, и в развитии русской литературы этого края сыграл огромную роль.

Владимир Галактионович Короленко (1853 — 1921) родился в Житомире, в семье уездного судьи. Учился в Житомирской гимназии, потом в Ровенском реальном училище. В 1871 году поступил в Петербургский технологический институт, но в 1874-м перешел в Петровскую земледельческую академию в Москве.

Еще юношей ступил на путь революционной борьбы, примкнув к народническому движению. В 1874 году за участие в протесте студентов Петровской академии был арестован и выслан в Вологодскую губернию, откуда вскоре переведен на поселение в Кронштадт по месту жительства родителей. Но в 1879 году его снова арестовали и отправили в город Глазов Вятской губернии, затем в еще более глухую глубинку — в селение Березовские Починки. А через год по ложному обвинению в побеге В. Короленко выслали в Якутскую область. Но по пути подлог раскрылся, и его перевели в Пермь под надзор полиции. Наконец, в 1881 году за отказ от присяги «на верность подданству» Александру III В. Короленко сослали в село Амгу Якутской области, где он пробыл до сентября 1884 года.

Творческая деятельность В. Короленко началась почти одновременно со вступлением его на путь социальной борьбы. Ссылка в Сибирь не прервала литературную работу В. Короленко. В изгнании писатель близко познакомился с жизнью и бытом простого народа, а сам прошел суровую жизненную школу. Четверть века сибирские впечатления питали творчество В. Короленко. На их основе писатель создал два цикла рассказов: один в 1880-х, другой в 1890-х годах. Оба они отличаются полнотой изображения сибирской жизни и глубоким психологизмом. В рассказах сплавились воедино приметы местного бытия, исторические предания и легенды, картины природы и статистические данные. По замечанию одного из исследователей творчества В. Короленко, «скрещение тургеневской манеры с манерой Г. Успенского создает новый короленковский тип рассказа, в котором «наблюдение», исследование, письмо «с натуры» могут свободно и естественно сочетаться с символикой, с лирическим пейзажем, с поэтикой «стихотворения в прозе»¹⁹.

В сибирских произведениях В. Короленко стремился к тому, чтобы, по его словам, «открыть значение личности на почве значения масок». А потому людей из народа писатель изображал со всеми их сильными и слабыми сторонами, особо подчеркивая в сибиряках свободолюбие, правдоискательство, творческую одаренность и растущие мятежные порывы.

Пожалуй, ярче и отчетливей всего выразилось все это в рассказе «Сон Макара» (1883), с которого, собственно, и начался сибирский период в творчестве В. Короленко.

Герой рассказа — российский поселенец, предки которого отвоевали кусок земли у якутской тайги. Хлебопашество, охота и другие крестьянские занятия не спасали его от нищеты. Макара обманывали все: и кабатчик, и сельский староста, и попы. Несчастья сыпались на него одно за другим: умерла жена и не на что было даже похоронить ее. Сгинул в солдатах старший сын, да и другие дети раньше времени покинули сей мир. Но самое горькое и обидное, что ни у кого Макар не находил сочувствия. Только у «чужих людей» (политических ссыльных).

Были у Макара свои мечты и надежды. «От непрестанных забот о лепешке и чае» он иногда уходил в грезы о «чудесной горе», куда уйдет спасаться и где нельзя его будет достать «самому тойону-исправнику». И вот что особенно акцентирует автор: его герой не только мечтает о лучшей доле, но и способен подняться до борьбы за нее. Приговор Великого Тойона о превращении Макара в рабочую лошадь не испугал крестьянина, поскольку жизнь его и всегда-то была тяжелее лошадиной, но возмутила несправедливость: он понял, что бог — с богатыми заодно. И тогда из обвиняемого Макар превращается в обвинителя. Его горячая речь сыграла роль того «огненного бича», о котором якутская пословица гласит: «Слово народное — огненный бич». Правда торжествует, хотя только во сне.

Пробуждение закабаленного народа, победа справедливости, символически звучащая в рассказе, — это один из характерных мотивов устного народного творчества. У тех же якутов героями сказок чаще всего становятся люди бедные и загнанные нуждой.

Высокая идея в рассказе «Сон Макара» нашла совершенное художественное воплощение, в результате чего читатель получил выдающееся произведение огромной силы эмоционального воздействия. С этим рассказом В. Короленко вошел в мировую литературу. Ни одна его вещь не переводилась так часто. И «Сон Макара», и другие сибирские рассказы В. Короленко высоко оценила революционно-демократическая критика, в частности. Н. Чернышевский. А литература Сибири на десятилетия вперед получила четкий идейно-художественный ориентир.

Новаторские принципы В. Короленко оказались близкими М. Горкому и получили дальнейшее развитие в его творчестве. Сибирские произведения В. Короленко пробуждали интерес к краю, благотворно влияли на развитие сибирской темы в русской литературе, активизировали рост собственно сибирской литературы, которую выдающийся писатель всячески поощрял.

Более того, именно под влиянием В. Короленко после появления его сибирских рассказов вокруг их автора складывается «школа Короленко» из группы сосланных в Сибирь писателей-народников: С. Елпатьевского, В. Богораза-Тана, Г. Мачтета, П. Якубовского, В. Серошевского, К. Станюковича. Роднит их общая судьба, социальные настроения и творческие устремления.

«Что объединяет нас всех, сибирских беллетристов ссыльного состава?.. — размышлял о себе и сотоварищах В. Богораз-Тан. — Мы были писатели смешанной породы, и в самую жизнь, и в Сибирь вступили совсем не беллетристами, а скорее публицистами воинствующего духа»²⁰.

Сибирь стала главным объектом их внимания. Жизнь сибирского крестьянства, коренных народов Сибири, судьбы русской интеллигенции в неволе, каторга и ссылка — вот основные темы произведений писателей «школы Короленко». Они уже не питали утопических иллюзий насчет «крестьянского социализма», а начинали смотреть на жизнь куда более трезво и были теперь близки к мысли, что переустройство общественной жизни — не удел одиноких героев-интеллигентов, а дело рук самого народа. Стремясь правдиво и во всей полноте передать картину народной жизни, прозаики «школы Короленко», в свою очередь, внесли заметный вклад в сибирскую словесность.

* * *

Вообще весь ход литературной истории Сибири говорит о том, что многие крупные русские писатели, обогащаясь сибирскими впечатлениями, и сами оказывали на местный литературный процесс немалое влияние. И не только те, кто познакомился с Сибирью не по своей воле.

Промышленное освоение Сибири, строительство Транссибирской магистрали, бурное переселенческое движение в конце XIX — начале XX веков стимулировали особый, повышенный интерес к территориям за Уралом со стороны таких, например, выдающихся русских писателей, как А. Чехов или Г. Успенский.

Последний совершил поездку в Сибирь в 1887 году и по ее впечатлениям написал цикл очерков «Поездка к переселенцам», в которых развенчивает ходульные легенды о Сибири и создает правдивые ее картины, показывая истинное положение вещей. Но в отличие от ссыльных писателей (того же, скажем, В. Короленко), воспринимавших этот край сердцем изгнанников, Г. Успенский смотрит на него более оптимистично.

Через три года после путешествия Г. Успенского, в 1890-м, через всю Сибирь на остров Сахалин отправился А. Чехов. В результате появилось под его пером несколько рассказов и две очерковые книги: «Из Сибири» и «Остров Сахалин». Взгляд их автора на суровую и загадочную страну, раскинувшуюся по другую сторону уральских гор, оказался весьма субъективным; он невольно затронул патриотические чувства некоторых «областников». Но это был именно чеховский взгляд: острый, ироничный, болевой.

Побывал в Сибири и Н. Гарин-Михайловский (1852 — 1906). Но не столько как писатель, сколько как инженер-путеец, изыскатель и строитель железных дорог, работавший на прокладке Транссиба. Впрочем, не мог Николай Георгиевич, исколесивший Сибирь, обойти ее вниманием и как писатель. Отражена она, в частности, в рассказе «Бродяжка» и очерковом цикле «Карандашом с натуры». Некоторые критики упрекали Н. Гарина-Михайловского в торопливости, в этакой «необработанности» его очерковых произведений. Он и в самом деле часто писал в дороге, на ходу, между массой других дел: как кто-то метко сказал по этому поводу — «на облучке». Писатель словно бы спешил поспеть за беспрерывно разворачивающимся действом жизни. В этом была особенность его стиля, идущая от неуемного темперамента, кипучей натуры.

А Сибирь, между тем, сменив лошадей на паровоз и вагоны, катила теперь по железной колее, проложенной не без участия инженера и писателя Н. Гарина-Михайловского в новый, XX век…

Примечания

7

¹ История русской литературы в 3-х т. Т. 2. — М. — Л., 1963, с. 369.

8

² Калашников Иван. Дочь купца Жолобова. — Спб, 1831, с. 4—5. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. — Новосибирск, 1982, Т.1, с. 266.

9

³ Калашников Иван. Дочь купца Жолобова. — Спб, 1831, с. 4—5. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири в 2-х т. — Новосибирск, 1982, т.1, с. 13.

10

⁴ Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-Горбунок». Биографические воспоминания университетского товарища его А. К. Ярославцова. Спб, 1872, с. 2. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. — Новосибирск, 1982, т. 1, с. 277.

11

⁵ Белинский В. Г. «Конек-Горбунок». Русская сказка. Соч. П. Ершова в III частях. // Полн. собр. соч., т. I. — М., 1953, с. 151.

12

⁶ Белинский В. Г. Статьи о Пушкине. // Полн. Собр. соч., т. VII. — М., 1955, c. 576.

13

⁷ У автора: «Славное море — привольный Байкал».

14

⁸ Максимов С. Сибирь и каторга, в 3-х частях. Ч. 2. — Спб, 1871, с. 409—410.

15

⁹ См. Очерки русской литературы Сибири в 2-х т. — Новосибирск, 1982, т. 1, с 332.

16

¹⁰ Обручев В. А. Путешествия Потанина. — М., 1953.

17

¹¹ Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти т. Т.5. — М., 1953, с. 316.

18

¹² Щедрин М. О литературе. — М., 1952, с 497.

19

¹³ Бялый Г. А. В.Г. Короленко. — М.-Л., 1949, с. 313 — 314.

20

¹⁴ Тан Н. В. Г. Короленко и сибирская школа писателей. // Короленко. Петербургский сборник. — Петроград, 1922, с. 35 — 36.