Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

Алексей Горшенин

В форме популярных увлекательных бесед автор рассказывает об истории русской литературы Сибири со времени ее зарождения и до наших дней.Издание напоминает о том, что Сибирь всегда была краем самобытной литературы и культуры. Книга рассчитана на широкий круг читателей: от литературоведов, журналистов, краеведов, преподавателей до книголюбов, студентов и школьников.

И ВСЕ-ТАКИ ОНА СУЩЕСТВУЕТ!..

(Вместо предисловия)

О чем речь? О «сибирской литературе».

Впервые этот термин был употреблен в книге немецкого писателя и критика Генриха Кенига «Die Literarishe aus Russland» («Литературная карта России»), написанной им совместно с русским литератором Николаем Мельгуновым и увидевшей свет в 1837 году. Под «сибирской литературой» авторы имели в виду литературу, созданную сибиряками, видя в ней один из составных элементов общерусской литературы. Родоначальником такой литературы Г. Кениг считал уроженца Иркутска прозаика и издателя Н. Полевого.

Но актуальной проблема «сибирской литературы» стала только в 1860-х годах в связи с развитием оппозиционно настроенного к российской метрополии сибирского областничества. По мысли лидера областников Г. Потанина, «сибирская литература» должна была в рамках «культурного сепаратизма» противостоять общерусской, вырабатывая свои методы и формы»¹.

Влияние областнических тенденций отозвалось и в начальный период становления советской литературы в Сибири. Вместе с тем, такие крупные ученые-литературоведы, как М. Азадовский, полагали, что «сибирская литература» ничего общего с политическим областничеством не имеет, что понятие это только историческое и видели в ней «участок общерусской литературы, отображающий на краевом (местном, областном) материале ее общий путь развития». А потому, считал М. Азадовский, и изучать «сибирскую литературу» надо «как историю сибирской темы в русской литературе и как историю местного литературного движения»².

Разделяя в целом мысли М. Азадовского, литературоведы 1970-х рассматривают «сибирскую литературу» в «русле единого общерусского процесса как своеобразную художественную систему, органически связанную с общими для России закономерностями социального и литературного развития». Но делают принципиальное уточнение: «…литература области или края — это часть национальной литературы, представленная художниками, которые тесно связаны с общественной жизнью данной области и участвуют в местном литературном движении»³. А посему «понятие «сибирская литература» «включает в себя прежде всего то, что создавалось писателями-сибиряками в самой Сибири»⁴. И такая формулировка, пожалуй, наиболее оптимальна и более других выражает суть понятия «сибирская литература».

Правда, на пороге третьего тысячелетия и само это понятие уже начинает подменяться некоторыми филологами так называемым «сибирским текстом» — неким тематическим субстратом, связанным с сибирскими реалиями, отразившемся в произведениях общерусской и региональной литературы в ряде сюжетов и мотивов.

Так что вопросы о том, что такое «сибирская литература» и можно ли ее рассматривать как нечто самобытное и самостоятельное и до сих пор вызывают споры.

С одной стороны, действительно, вроде бы и не пристало делить русскую словесность на какие-то отдельные региональные очаги, но с другой…

Но с другой — Сибирь ведь не просто какой-то регион среди прочих в составе России, и даже не сумма краев и областей, связанных общим местоположением. Сибирь — целая страна в стране со своими географическими, природными, климатическими, геополитическими, историческими, экономическими, национальными и прочими особенностями существования и развития. Страна удивительная, неповторимая, с неиссякаемыми возможностями. Прозорливый Михайло Ломоносов понял это, наверное, раньше других, сказав, что «российское могущество прирастать будет Сибирью».

К сожалению, с тех давних времен понимание этого было часто слишком узко и однобоко, а то и вовсе искаженно. Из центра России Сибирь власть имущими, да и большинством обывателей виделась, в основном, как колония, каторга да неисчерпаемая природная кладовая. Ну, еще и как источник ценной живой силы для ведения особо тяжелых военных действий.

С таким «имперским» взглядом на родную свою землю сами сибиряки согласиться не могли и постоянно стремились доказать, что располагают они и другими не менее, если не более ценными богатствами — духовными и культурными, а главный же капитал Сибири — ее свободолюбивые, сильные, смелые, работящие и талантливые люди.

Вместе с тем, история освоения Сибири убедительно доказала, что просторы за Уралом давно стали неотъемлемой частью всей России.

А «привязал» их к державному телу сам русский народ, который шел за «Камень» с Поморья в поисках сказочного Беловодья, «чалил с Дона» в надежде волюшку сохранить, убегал от помещиков со «Смоленщины» и «Могилевщины», стекался на «новые землицы» из разных других мест. Разношерстный сей народец (беглые крепостные, казаки, раскольники и т. п.) нес с собой обычаи, традиции и фольклор исконных мест обитания, а кое-кто даже и книги (преимущественно церковные). Из этих осколков и начинала складываться несколько веков назад мозаика сибирской культуры, а с нею — и литературы.

Отличались ли они от общерусских своих сестер? И да, и нет.

С продвижением первопроходцев на восток расширялось общерусское духовное и культурное пространство, частью которого становились все новые сибирские территории. Однако из-за малонаселенности, необжитости, из-за отдаленности и оторванности от Центра, отсутствия надежных транспортных связей Сибирь во многом, в том числе и культурном развитии, отставала от материковой России.

Да и собственная, поистине уникальная ее история, начавшаяся как завоевание и присоединение, а продолжившаяся как освоение и обживание дикого сурового края, не могла не сказаться какими-нибудь характерными социальными или политическими особенностями. И они действительно были.

Так, скажем, в Сибири никогда не существовало крепостного права. Из-за промышленной неразвитости края слаб был пролетариат — главная источник революционной энергии. Вследствие чего и расстановка классовых сил здесь отличалась от той, что наблюдалась в Центральной России.

К примеру, в конце XVIII — начале XIX веков сибирское купечество в борьбе против произвола царской администрации объединилось с местным чиновничеством, демократическими низами и даже духовенством. Сама же сибирская буржуазия, вставая на ноги, испытывала в это время острую потребность в создании собственной культуры, философии, литературы, а потому охотно выступала в роли меценатов и попечителей, вкладывая деньги в новые печатные издания, типографии, библиотеки и т. д.

Даже в годы революционного противостояния в Сибири не было жесткого и бескомпромиссного классового деления. В гражданскую войну доходило до парадоксов: по тем или иным причинам подчас целые рабочие полки воевали на стороне белых (один из таких случаев нашел отражение в романе В. Зазубрина «Два мира»).

Имелись свои особенности и у более близкой к нам сибирской истории, связанных с преобразованием царской каторги в еще более жестокий советский ГУЛАГ, с интенсивной разработкой в середине двадцатого столетия полезных ископаемых — прежде всего освоением нефтегазовых месторождений Нефтяного Приобья, с перемещением в годы Великой Отечественной войны значительной части российской промышленности с запада страны на восток, со строительством новых гигантов индустрии… Все это нашло свое отображение и в литературе Сибири.

Или такое вот немаловажное обстоятельство. Русские первопроходцы встречали на своем пути в Сибири разноплеменное население аборигенов, имевших свой язык, жизненный уклад, обряды, традиции, фольклор — иначе говоря, все признаки национальной культуры. Совместное сосуществование с ними русских людей тоже не могло пройти бесследно: национальные мотивы слышны в произведениях многих писателей.

Как известно, главный предмет литературы — человек. Сибирь с ее особой географической, климатической, природной спецификой сформировала тип личности, во многом отличающийся от жителя, скажем, средней полосы России многими своими качествами: и крепостью духа, и жизнестойкостью, и упорством, и способностью противостоять стихии и невероятным трудностям. И, конечно же, вольнолюбием, унаследованными от предков — как тех, кто присоединял к государству российскому «Сибирское царство», так и тех, кто, бунтуя против притеснений или борясь за счастье народное, шел на каторгу. Не случайно именно вольнолюбие стало сквозной тональностью в разноголосом хоре сибирской литературы, а упомянутый выше человеческий тип — ее ключевой фигурой.

Все вышесказанное на вопрос, существует ли «сибирская литература», позволяет, думается, ответить утвердительно — существует!

Она включает в себя и то, что создано местными писателями, и то, что можно назвать сибирской темой в русской литературе, весьма, кстати, популярной в творчестве многих из тех, чья жизнь прошла или проходит за пределами Сибири.

Оставаясь в целом в русле общерусского литературного процесса, русская литература Сибири представляет собой вполне самостоятельное и самобытное явление, что красноречиво подтверждает творчество писателей-сибиряков разных поколений: от П. Сумарокова или П. Ершова до поэтов и прозаиков наших дней.

Примечания

1

¹ Потанин Г. Роман и рассказ в Сибири. (1876).

2

² Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. — Новосибирск, 1982. Т. 1, с. 10.

3

³ Там же, с 11.

4

⁴ Там же.