Кент ненаглядный

Алексей Аринин

Кент ненаглядныйМакс и Таня – пара. Он – сама решительность, она – сама красота. Она обеспечена, он – вчерашний зэк. Есть любовь, и есть понимание, но Макс хочет сказать свое слово. Его манит большой куш; однако на пути у него банда вероломных мерзавцев, мент со странными принципами и одержимый прошлым тюремный волк. А в команде Макса только призраки прошлого да лучший друг. Книга содержит нецензурную брань.

Человек, который смотрит на звезды

Ветер шелестел в кронах деревьев, в благословенной тени которых прятались влюбленные парочки. Вечер пьянил их надеждами, а зеленый шум уносил прочь из мира, где правят деньги и страх. Голоса их звучали приглушенно, словно шепот привидений и, идя по сумеречному парку, Макс ощущал себя путником, случайно забредшим в запретную для него страну. Вдыхая ароматы лета, он неторопливо шел к ждущему его Славке. И вдруг…

Вдруг из-за железного короба киоска, в котором днем продают мороженое, появилась знакомая фигурка. Знакомые глаза глянули на Макса — и он, точно ослепленный вспышкой молнии, застыл на месте, превратился в мраморную статую. Уже во второй раз эти глаза пригвоздили его к земле, вызвали ступор, лишили воли.

Девушка, виденная им в день освобождения, шла прямо на него. Иди он чуть быстрее, они непременно бы столкнулись, он не успел бы затормозить.

Их первая встреча засияла у Макса в памяти. Он помнил, как, неудержимо стремительная, она пронеслась мимо, а он стоял, недоуменно хлопая глазами, будто идущий через пустыню путник, перед которым только что рассеялся мираж. В тот день она лишь на миг подняла глаза, пробежала, промчалась не замечающей мелочей горной ланью. Тогда Макс не успел ее как следует разглядеть, но сейчас Судьба даровала ему несколько мгновений, и он не потерял ни одного из них.

У нее были широко расставленные глаза, живые, лучистые, такие небесно-голубые, что, казалось, сам Творец вырвал из заоблачной выси два кусочка сини и вставил их этой девчонке. Над глазами — тонюсенькие ниточки бровей. Длинные ресницы рождали тень, в которой при желании могли укрыться и стыдливость, и насмешка. Под идеально прямым носом перламутровой помадой блестели манящие, зазывно очерченные губы. Пшеничного цвета волосы были заплетены в две короткие, едва доходящие до плеч косички, и в этих косичках Макс увидел нечто трогательное, по-детски игривое и вместе с тем кокетливое, способное завлекать наивностью, сводить с ума беззащитной непорочностью.

Невысокого роста, крепко сбитая, с открытым лицом и золотом волос, девушка походила на скандинавскую богиню из журнала комиксов. Надень на нее рогатый шлем, дай в руки щит и меч — и… Нет-нет, воительницы из нее не вышло бы — слишком мягок был ее взгляд.

Макс всматривался в крупные черты милого лица, слышал шелест ее белого, смело-короткого платья и, чувствуя, как пылают его уши, разглядывал мускулистые, загорелые ноги.

И тут она вскинула на него небесные, доселе опущенные глаза.

Их взгляды встретились.

Она смотрела на Макса с любопытством!.. Или, быть может, ему это только почудилось?

Он стоял неподвижный, словно человек, увидевший прямо перед собой шаровую молнию и ожидающий, что она вот-вот взорвется. А девушка, на миг задержав на нем свой васильковый взгляд, пролетела мимо.

— Мама дорогая, — прошептал Макс, уставившись ей вслед.

Ему хотелось, чтобы она обернулась. Хотелось очень-очень сильно — и она обернулась.

Этот брошенный через плечо взор и тотчас вспыхнувшие пожаром смущения щеки, вывели Макса из оцепенения. Он улыбнулся — счастливо и даже победоносно. У него возникло желание сжать кулаки и закричать: «Да! Да!»

Так он и сделал.

Правда, крикнул негромко, так, что удаляющаяся девчонка не услышала за спиной никакого возгласа. Он шагала вперед, а зеленый полумрак парка похотливо поглаживал ее своими невидимыми воздушными руками. До Макса долетал стук ее каблучков, и он, воспламененный желанием завязать знакомство, едва не бросился вслед.

— Попридержи вороных, — сказал он себе, не отрывая глаз от девичьей фигурки, становящейся все меньше и меньше.

Наполненный будоражащей энергией, наэлектризованный, он, стоя, как истукан, думал о ней.

Макс почему-то был уверен в том, что эта девушка не похожа на смазливеньких, из кожи вон лезущих девиц, которые с упоением ловят знаки внимания, пытаясь угадать, какой доход имеет подсевший к ним мужчина. Эти особы были ему хорошо известны. Они напоминали ему искушенных игроков, горящих одним лишь желанием — умно разыграть выпавшие им карты. Макс встречался с такими женщинами потому, что любил надменную, покрытую туманом тайны красоту. (Да и что, собственно, красота без тайны!) Но надменная красота почти всегда скрывает чувственный холод и душевную пустоту.

В глянувшейся ему девчонке, наоборот, ощущалась какая-то теплота, сердечность. И хотя Макс не обмолвился с нею ни словом, чутье подсказывало ему, что он не ошибается. Наблюдая, как фигурка девушки растворяется в сумерках, он неожиданно осознал: желание узнать ее поближе волнует его, лишает покоя. Это открытие вызвало у него глуповатую улыбку. Но главной странностью являлось то, что она привлекала его не только как сексуальный объект.

Черт, так ведь он видит ее всего второй раз в жизни!

Макс вздохнул.

Чего же он хочет? Серьезных отношений? Эта дорога была ему неизвестна, но он уже готов был пуститься по загадочному, манящему новыми ощущениями пути.

У него не было девушки, присутствие которой наполнило бы его весной. Выкованному в горниле боли, прикушенных от бессилия губ, тяжких разочарований и ненависти, нелегко полюбить…

Внезапно проникшая в него нежность не сделала Макса менее грубым. Глядя на белое, тающее в конце темной аллеи пятнышко, он выругался.

Что ж, так устроены русские люди — самое чистое, бережно хранимое возьмут да и завернут в колючую обертку. Крепкие словечки сами просятся на язык, и если одно из них не прозвучало в конце предложения, ощущение незавершенности грызет душу. Ругательства нужны и в середине предложения; спасительным мостиком ложатся они между жаждущими соединения словами. Мат помогает речи литься непринужденно. Он необходим русскому человеку. Изымите его — и получите общество растерянных, раздражительных людей, потерявших нечто ценное, родное.

В России можно материться, и вас не сочтут грубияном. И когда Макс опять выругался (на сей раз громко, без стеснения), никто из видевших его в ту минуту, не покачал головой, не сделал ему замечания.

Славка, сидевший на скамейке неподалеку, в десятый раз махнул другу рукой.

— Телка, которая только что пробежала, — Макс прищурился, устраиваясь рядом с ним, — в ней что-то есть.

— А-а-а, — протянул Славка. — Ты о Тане. Танечка, Танюша. Она контуженная.

— Что, правда? Была на фронте?

Оценив юмор друга, Славка хихикнул:

— Да нет, я не о том.

— А че дуру гонишь — контуженная…

— Не цепляйся к словам, ты ведь не Старуха. Просто с этой Таней у тебя ничего не получится.

— Почему?

— Потому, что она какая-то странная. Ей про постель, она — про цветы.

— Ты к ней что, подлазил?

— Из меня, ты знаешь, Дон Жуан никудышный. Ребята рассказывали.

— А почему ты подумал, что меня только койка интересует? — на лице Макса появилось глубокое удивление. Безусловно, наигранное, но…

— А что же еще?

— Может, я влюбился.

Славка выгнул рот полумесяцем. Он явно не допускал мысли, что его друг способен на это чувство.

— Как так — влюбился? Ты же ее не знаешь вовсе, даже…

— Любовь с первого взгляда.

— Ты не можешь полюбить так. Ты же еще не видел ее голой.

— У нее привлекательное лицо…

Макс не успел закончить, его перебили:

— Выходит, сначала ты смотришь на лицо?! Хм, что-то новенькое. А если, к примеру, она стоит в нижнем белье, тогда на что ты обратишь внимание в первую очередь?

Макс хитро взглянул на Славку и рассмеялся. Вдруг, когда приступ хохота еще не вполне отпустил его, он поймал себя на мысли, что боится услышать о Тане что-нибудь плохое.

— Слышь, Славян, — сказал он, — поверь мне, без одежды она будет что надо.

— Да-да, — Славка думал, будто подыгрывает другу, — зад у нее ничего. Отшлепать бы ее по булкам! И губы у нее красивые. Когда на них смотришь, думаешь о том, как она ими все делает…

В ту минуту Максу хотелось, чтобы Славка унял свой язык, но он ничего не сказал ему, и тот дал собственному воображению разгуляться. Наконец, после сального монолога, который и Тинто Брасса вогнал бы в краску, Славка заговорил серьезным тоном:

— Эта телка, Макс, не для тебя. Не для таких она. Она для парниши, который называет свою мать мамулей, учится в универе, ведет заумные беседы и думает о будущем, хотя о его будущем уже подумали его родители — приготовили сыночку тепленькое местечко. Вот с ним Танюша будет ходить по театрам, рассекать на хорошей — не понтовитой, но добротной, дорогой — машине. А еще она будет ночами пялиться с этим фраером на звезды. «Это что, Большая Медведица?» «Нет, дорогая, это Малая Медведица».

— Барахтаясь в дерьме, тоже можно смотреть на звезды, — вздохнул Макс.

— Можно, можно, — на Славкиных губах появилась улыбка, какая возникает у сотрудника ДПС, которого в стельку пьяный водитель уверяет, будто выпил всего одну бутылку пива. — Только тому, кто барахтается в дерьме, никогда до этих звезд не дотянуться.

— А тем, кто не барахтается, дотянуться?

— Им тоже не дотянуться. Но зато от них не так воняет. Помнишь, мы с тобой как-то смотрели передачу про Индию, про касты? Так вот, у нас тоже есть касты, и из-за них между людьми возникают чертовы пропасти. Да, ты можешь долгое время водить людей за нос, и, кстати, у тебя это получится, потому что ты начитанный. Там Шекспира пихнешь, тут — Достоевского, все рты и разинут. Только вечно маску-то не проносишь, рано или поздно выдашь себя. А у этой Тани папа какой-то бизнесмен нехилый. Сечешь? Зачем ему такой зять? Он ментам занесет, чтобы тебя поскорее с пробега сняли. Есть люди, которые не любят вникать в детали. При них курнул анаши — и ты конченый наркоман, и не отмажешься никакими объяснениями. Для таких, если в тюрьме сидел — значит, бандит и подонок, значит, подальше от тебя нужно держаться. Касты, паренек, касты!

Повисла проникнутая грустью тишина. Однако ребята, подобные Максу, недолго предаются унынию; треугольные глаза страдальцев и опущенные уголки рта меланхоликов — не про них. Они гонят печаль, стоит ей лишь замаячить поблизости.

— Понимаешь, — серьезное лицо Макса смягчила улыбка, — Охота чего-то настоящего — чтоб снаружи блестело, и внутри не пусто было.

— У-у-у…

— Думаешь найти красивую тайну, а потом видишь, что она для тебя такая же тайна, как для сантехника засорившийся унитаз.

— Понимаю, — в голосе Славки опять послышалась ирония. — Найти идеал непросто. Понравились сиськи, а к этим сиськам придется взять в придачу говенный характер. А вот сказочной души девушка, и тити у нее круглые, но ноги кривые, смотреть противно. Короче, — ирония исчезла, — об этой Тане мало что известно.

— Это хорошо! — Макс победоносно вскинул сжатую в кулак руку. — Если о девчонке много говорят — значит, она шлюха, если мало болтают — стало быть, порядочная.

— Телка, которая с нею долго общалась, называет ее стервой…, — произнеся это, Славка вновь увидел взметнувшуюся вверх руку.

— Нормуль. Ежели одна баба называет другую стервой — значит, она ей завидует.

У Макса на все был готов ответ, а это означало одно: он решительно отметает от образа Тани все, что могло бы его очернить.

Славка все понял и, отвернувшись, улыбнулся. Он представил Макса, идущего рука об руку с Таней — и ему стало смешно.

В минуту, когда на его лице блуждала невидимая никем улыбка, отвратительная рука ломки похлопала его по плечу. Он поднялся, быстро, стыдясь своей лжи, затараторил о каких-то родственниках, которым надо ни жить ни быть сегодня помочь, но, увидев разведенные в стороны руки друга, умолк.

— Труба зовет? — Макс читал его как открытую книгу.

— Ну, да, — сконфуженно вымолвил Славка.

— Главное, чтоб в ответственный момент не подвел.

— Не подведу. Ты же знаешь, Макс. А ты чем будешь заниматься?

— Подышу еще воздухом, а потом сном забудусь, ха-ха. Сон у меня на свободе крепкий.