Сплетение судеб

Александр Чиненков

Бунт вспыхнул нежданно. «Ампиратор» Емелька Пугачёв разгромил несколько крепостей и, собрав значительные силы, подошёл к Оренбургу. Словно снежный ком обрушилось это известие на губернатора Рейнсдропа. Только тогда всем стало ясно, какая страшная опасность нависла над плохо укреплённым городом. Население края раскололось. Большая часть, поверив самозванцу, влилась в его войско. Но дворянство и незначительные воинские подразделения Оренбурга выступили против бунтовщиков. Книга потомственного казака Александра Чиненкова открывает волнующие страницы истории Оренбургского края, прославляя отважных предков, не щадивших «живота своего» ради величия и укрепления России.

Глава 1

В полдень войско Пугачёва переправилось на илецкий берег через восстановленный мост. По велению «ампиратора» казаки расположились для отдыха на поляне.

Сам «государь», спасаясь от палящего солнца, присел под раскидистой берёзой. Рядом, прислонившись к стволу и смотря себе под ноги, стоял Иван Зарубин-Чика.

— Где же Овчинникова черти носят? — проговорил недовольно Пугачёв. — Ещё вчарась послал его в Илецк объявить о моём приходе. Солнце уже высоко, а его всё нет, поганца.

— Почто меня в Илецк не отрядил, государь? — спросил Чика.

— Ты в уговорах не разумен, — ответил Пугачёв. — В бою ты казак наипервейший! Боевой, геройский казак. А тут надо спокойно и разумно. С людьми не только саблей, но и словом ладить надобно!

— Государь мудро поступил! — добавил Егор Бочков, лежавший на траве неподалёку от Пугачёва. — Овчинников кто? Атаман государева войска! Вот он и должон сперва уметь языком ворога уболтать, но а уж ежели не получится…

— А ты почто кручинишься, Ивашка? — спросил Пугачёв, хмуро глядя на Чику. — Аль не доверяшь Андрюхе?

— Доверяю, — ответил Зарубин. — Только вот медлительный он какой-то. Через губу не переплюнет. Мы б наскоком скоренько крепостицу взяли и не рассусоливали понапрасну. А он…

— Шустрый ты, как я погляжу, — усмехнулся Бочков. — А когда к Яицку подошли, чтой-то я тебя не разглядел впереди войска. А когда по нам из пушек пальнули, так от тебя…

— А что я, — покраснев от досады, растерянно забубнил Чика. — Ежели бы государь не велел от Яицка вертать, то я бы ещё показал, на что зараз пригоден!

— Не можно нам было нынче на Яицк переть, — вздохнул Пугачёв, поглаживая бороду. — У коменданта Симонова, язви ему в душу, ещё много войска, да и пушки имеются. Дык какого ляда нам головушки зазря ложить? Покуда Илецк приберём, в Рассыпную крепостицу заглянем, а тогда… Ежели людишками и пушками зараз обрастём, тогда и в Яицк сызнова наведуемся!

В то время, пока «государь» разъяснял Чике причины ухода от Яицка, Бочков на четвереньках подполз к ним ближе. Как только Пугачёв замолчал, он тут же присел, обхватил руками колени и сказал:

— Пожалуй, Ивашка прав, государь. А чего мы здесь собственно выжидаем и время зря тратим? Да и к чему ждать Овчинникова, который, может быть, заснул по дороге? До Илецка-городка рукой подать. Да и от возвращения Овчинникова ничего эдакого не зависит. Ежели сдадут городок казаки — значит, сдадут. А ежели нет, то всё едино силой брать придётся! Может, прямо сейчас и двинем, ваше величество?

— А ведь ты прав! — ответил Пугачёв. — Чему быть — того не миновать. — Он повернул голову к притихшему Чике. — Пойди передай войску, что мы сейчас идём к Илецку.

Вскоре над поляной зазвучал горн, казаки построились, развернули знамёна, и войско тронулось, оглашая воздух криками и радостными возгласами.

* * *

Там, где река Илек впадает в Яик, на возвышенном левом берегу, в стороне от большого тракта на Оренбург, притаилась Илецкая крепостица. Она мало чем напоминала мощное укрепление, способное выдержать осаду войска и тем более обстрел пушками. Четырёхугольная, обнесённая земляным валом, с бревенчатыми стенами… Крепость Илецкого городка могла выдержать разве что набеги племён кочевников, защищая казаков от их стрел и копий.

По сторонам единственной улицы, посреди которой находились базар, каменная церковь, казармы, провиантский магазинчик и соляная управа, жались друг к другу несколько домов зажиточных казаков. Скромные домишки казаков победнее, которых насчитывалось не более трёхсот, были выстроены у вала. Тесовые крыши почернели, оконца маленькие, невелики и деревянные крылечки.

Утром двадцатого сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года над городком навис плотной пеленой туман. Несмотря на это, в Илецке царило необычайное оживление, как в праздник. У соляной управы разложили большой костёр, возле которого суетились люди. Их лица светлы, радостны и приветливы. Почему? Да потому, что они ожидали войско Пугачёва и самого «ампиратора»!

Казаки были одеты празднично, шапки набекрень. А казачки выглядели ещё краше. У них вздымалась грудь, блестели глаза, и они украдкой, наклонив голову, улыбались гостям.

Поодаль, за установленным прямо на улице столом сидели казаки, прибывшие в городок вместе с Андреем Овчинниковым. Они бросали голодные взгляды на дымящиеся котлы и на вертел, на котором жарился годовалый боровок.

— Чего приуныл, Андрюха! — дружески хлопнул Овчинникова по плечу Иван Творогов. — Ты только погляди — не жизнь, а раздолье! Да на что нам рай? Ведь сам государь Пётр Фёдорыч нынче пожалует! Ты за ним вестового услал?

— Услал, не заботься, — ответил, ухмыльнувшись, Овчинников.

— Брякни мне кто раньше, что самого ампиратора встречать буду, дык ни в жисть не поверил бы! — нервно барабаня пальцем по столу, вещал Творогов. — У меня аж руки зараз чешутся. Так охота царя-батюшку самолично хоть пальцем коснуться.

— Тише, браты! — проговорил Овчинников.

Все притихли.

— Мы, слуги государевы, — продолжил Андрей, — договорились о наших делах. Чтоб перед ампиратором рылами в грязь не ударить, его встретить надо как полагается!

— Ждём, ждём государя мы! — восторженно воскликнул Творогов. — И встретим, как подобат евоной особе! А может, отрядить ещё казаков ему навстречу?

— А что, государю сея почесть по сердцу придётся, — согласился Овчинников, успевший хорошо изучить Пугачёва.

Несколько илецких казаков тут же оказались на ногах и бросились заряжать для салюта ружья.

— Ты бы сам с ними съездил, Иван, — теперь уже Овчинников дружески саданул по плечу Творогова. — Зараз в почёте у государя окажешься. Поезжай сейчас же, не тяни время!

— Еду! — воскликнул возбужденно тот, засияв от счастья. — О Господи, не дай мне перед царём зараз осрамиться!

— А вы, люди добрые, — обратился Овчинников к казакам и казачкам, — не теряйте зазря головы! Государь не любит, с дороги устав, жалобы выслухивать да склоки разбирать. Надо, чтоб порядок был во всём и веселье!

В это время два казака сняли с вертела поджарившегося боровка и принесли его на стол.

— Казаки! — крикнул Андрей, настроение которого сразу же улучшилось. — Я вижу, что вы с добром ожидаете государя! Жаль, что нам придётся обождать ещё маленько, а у меня аж нутро сводит. Спасибо Господу, что он послал нам на пищу этого вот боровка!

— Господу-то спасибочки раздаёшь, только вот боровка не он прислал, а у аспида Портнова забрали! — загоготали илецкие казаки.

— У атамана вашего? — уточнил Овчинников.

— У бывшего, — ответили казаки.

В это время за крепостной стеной прозвучали выстрелы. Туман растаял, а на небе ярко светило солнце.

— Вот и всё. Дождалися мы ампиратора!

Овчинников поднялся, выпрямился, глаза загорелись, и, махнув, как саблей, рукой, скомандовал:

— Вперёд, казаки, за ворота! Только хлеб да соль поднесть ампиратору не запамятуйте!

* * *

Встречать «самодержца» за ворота вышло всё население городка. Повсюду толпились люди. ЕДЕТ ЦАРЬ! ЕДЕТ ЦАРЬ! У ворот выстроились старики, а перед ними красивая молодая казачка, державшая на расшитом полотенце краюху свежего хлеба и солоничку.

— Слышь, Никифор? — обратился один из встречающих казаков к стоявшему рядом. — Только погляди, как шумно его приветствуют. Все зараз веселы, будто Масленица на дворе. А у меня чтой-то на душе кошки скребут. Станет ли день этот для всех нас поистине счастливым?

— А кто его знат, — пожал плечами Никифор. — Поживем — поглядим!

— Царь! Царь! — пронеслось в толпе.

Тем временем войско Пугачёва не спеша приближалось к воротам городка. Впереди ехал сам «государь». За ним его «свита». Чуть поодаль следовала сотня казаков со знамёнами. Далее двигалась вторая сотня, а за ней третья и четвёртая. Ни одного пешего в войске не было.

Конь под «царём» гордо, как и седок на нём, покачивал головой. Встречающие с любопытством присматривались к «ампиратору». Не высок, не низок, в плечах широк, а в талии поджар. Круглое лицо в густой чёрной бороде с лёгкой проседью; волосы подрублены по-кержацки, под горшок, на лоб зачёсана подстриженная чёлка. Глаза тёмные, жаркие, колючие. «Царь» был одет в бешмет из верблюжьей шерсти, подпоясанный кушаком, на голове мерлушковая шапка с красным напуском.

Пугачёв как влитой сидел в своём высоком с острыми луками седле с таким видом, будто всё это торжество ему неприятно, утомительно, и только время от времени надменно поднимал голову, как обычно делают люди, желающие казаться намного весомее, чем являются на самом деле.

Перед воротами «царь» остановил коня. Загремели выстрелы. Казачки поднесли ему хлеб-соль. В круг, образовавшийся около «государя», вступили Андрей Овчинников и Иван Творогов.

Кашлянув раз-другой, Творогов низко поклонился:

— Милости просим в наш городок, твоё ампираторское величество!

«Царь», как ни казался строгим, не удержался от улыбки, кивнул и протянул руку для лобзания.

Творогов начал беспокойно моргать.

— Просим к столу, — поцеловав протянутую руку, продолжил он, смутившись. — Отведайте кушанья нашего, гости дорогие!

«Государь» был очень доволен оказанной ему встречей, но умышленно держал себя в рамках. Подняв руку, он милостивой улыбкой поприветствовал собравшихся, попробовал хлеба и соли. Продолжая играть свою «августейшую» роль, Пугачёв поскакал сопровождаемый «свитой» через распахнутые ворота в городок.

А несчастный Иван Творогов так и остался стоять с разинутым ртом, пока толпа не увлекла его за собой.

Проскакав по городку взад-вперёд, Пугачёв наконец остановил коня на площади возле накрытых столов. Горожане тут же оказались рядом, открыто ликуя и выкрикивая приветственные фразы, полные почитания и восторга.

Пугачёв вначале с превеликим удовольствием смотрел на всё, что делалось вокруг. Ничего подобного он в жизни не видел. Но, когда «приветствия» стали затягиваться, он обратился к стоявшему рядом Овчинникову:

— Я жрать хочу, Андрюха! Командуй всем за столы, а всё остальное уж опосля…

В добром расположении духа, надрывая глотки, угощался народ в Илецком городке. Жарили поросят, овец, пили вино сколько душе угодно. Во главе стола восседал «ампиратор» Емельян Пугачёв. Сегодня он был необычайно весел, чёрные глаза горели, в нём, казалось, играла каждая жилка. Тут же сидели Иван Творогов, атаман войска Андрей Овчинников, Иван Зарубин-Чика, Егор Бочков, писарь и дьяк Иван Почиталин и другие казаки из «свиты государя».

На длинном столе стояло блюдо с дымящимся барашком. В глиняных кувшинах пенилось вино. Языки у хозяев и гостей развязались, они чокались, пили, отпускали различные шутки.

Пугачёв говорил мало, а пил много. Вдруг он вскочил:

— Ну и знатный пир вы мне уготовили, хозяева дорогие! Просто диву даюсь! Уже скоро завсегда эдак праздновать будете — слово царское даю!

— А мы и не сумлеваемся, государь! — встав со своего места, сказал, выражая мнение всех, Иван Творогов.

— А войско моё как, сыто али голодно? — посмотрел на него в упор Пугачёв.

— Все сыты, государь, хвала Хосподу! — поспешили его заверить жители городка.

— А почто я не зрю за столом атамана вашенского Лазаря Портнова? — загремел Пугачёв. — Почто он меня, ампиратора своего, чурается?

— Государь, не могёт он быть средь нас, — вскочив, сказал Овчинников.

— Он что, захворал али преставился? — нахмурился Пугачёв.

— Ополоумел Лазарь и вас, государь, самозванцем обозвал! — ответил Творогов. — Вот его и того зараз…

— Чего это «того»? — не «уразумел» ответа «государь».

— Заперли мы его до прихода вашего, — ответил Андрей Овчинников. — Может, одумается мыслили, покуда времячко есть.

— Вы правы, браты! — расцвёл широкой улыбкой Пугачёв, отпив немного вина. — Давайте покуда жрать да пить. А когда вдоволь насытимся, тогда и с Портновым зараз покалякаем!

Пир продолжался до позднего вечера, а когда стемнело, «государь» допил из чаши вино, поставил её на стол и приказал:

— Лазаря тащите пред очи мои! Хочу зараз на отступника полюбоваться и о многом его пообспросить.

Казаки привели Портнова и поставили его перед «царём» на колени.

— Ну и почто сапожки мои не лабзашь, Лазарь? — пьяно ухмыляясь, спросил Пугачёв. — Али всё ещё сумлеваешься, что ампиратор я?

— Нет, не сумлеваюсь уже, батюшка, — низко кланяясь, пробормотал бледный от страха атаман.

— Тогда целуй сапоги мои да прощеньеце себе вымаливай! — Пугачёв развалился в кресле и вытянул вперёд правую ногу.

— Нет, ни ног, ни рук твоих лобзать не буду, — неожиданно заупрямился Портнов.

— Почто эдак? — нахмурился «государь», начиная гневаться.

— Не буду — и всё тут. Пущай и царь ты оживший, но сумлеваюсь я в том!

— Сумлеваешься? Почто так? — подался вперёд Пугачёв.

— Потому, что он сам «царём» был здесь, — бросив взгляд на притихшую толпу горожан, взял на себя смелость ответить за всех Иван Творогов. — Атаман наш, Лазарь «преподобный», обвык обходиться с нами, как господа в усадьбах со своими крепостными. А мы, почитай, казаки все и люди вольные! Ежели бы вы только всё выслухать об его злодействах пожалали, государь…

— Говори! — потребовал Пугачёв, грозно сдвинув брови.

Живо, не выбирая слов, Творогов изложил все обиды горожан на своего атамана и закончил так:

— Вы слыхали, государь, всё, что у нас накопилось на злыдня этого. Мы умоляем вас о суде над ним! Вы же ампиратор наш и могёте судить лихоимцев, невзирая на их лики ангельские. Вот мы, прямо сейчас, просим вас о помошши и справедливости! Окажи нам честь великую и покарай Лазаря, бессовестного кровопивца. Верни нам, государь, наши права и вольности, не побрезгуй?

— А ты что, язык проглотил? — спросил Пугачёв, глядя на поникшего у своих ног атамана. — Аль взаправду ты изверг эдакий? А может, люди что напутали? — насмешливо промолвил он, поглаживая бороду.

— Брешут они, собаки паршивые, — попытался защитить себя Портнов. Но на этой фразе его красноречие и иссякло. Ком подступил к горлу, и он был больше не в силах вымолвить хоть слово.

Толпа горожан загудела, заволновалась. И если бы не присутствие самого «государя», они разорвали бы атамана в клочья.

— Знать, судить тебя сейчас буду, Лазарь, — грозно посмотрел на него Пугачёв. — Уж не взыщи, коли строг буду я и мой приговор!

— Ты не вправе меня судить, — наконец выдавил из себя Портнов, к которому, перед лицом приближающейся смерти, вдруг вернулась его былая отвага. — Ты не царь, а самозванец. И я не признаю твоего закона!

— Знать, эдак ты, — вздохнул Пугачёв. — Видать, не брешут люди и не оговаривают тебя зазря!

Толпа горожан одобрительно зашумела.

— Выходит, смертушка к тебе зараз пришла, Лазарь. Вот к ней прямо сейчас и готовься!

Пугачёв поискал взглядом Давилина и кивнул ему. Тот в свою очередь ткнул локтем стоявшего рядом Прохора Бурнова, с недавнего времени занявшего «пост» войскового палача.

— Слыхал веленье ампиратора? — спросил полушёпотом Давилин.

— Слыхал, — так же тихо ответил Бурнов.

— Тогда чего сопли жуёшь? Исполняй немедля волю государеву!

* * *

На время пребывания в Илецке Пугачёв поселился в избе Ивана Творогова. Ему отвели большую комнату, в которой обычно проживал сам хозяин дома. Конечно, она не походила на «царские палаты», однако, находясь в ней, было сразу видно, что это изба вполне состоятельного казака.

Чисто выбеленная, с деревянным потолком, с двумя окнами, пропускающими много света, комната казалась очень уютной. Задний угол занимала большая русская печь. В переднем углу было подвешено несколько икон в богатом окладе. А под ними день и ночь светилась серебряная лампадка. Тут же на стене висела шкура бабра^[1], а на ней тяжёлое ружьё — в то время бесспорный признак достатка.

И сегодня тут были шумные весёлые гости. Праздник по случаю взятия Илецкой крепости продолжался уже третий день.

Пугачёв, как и подобает сану, возглавлял стол. Справа от него сидел Андрей Овчинников, русоволосый, курносый с подстриженными усами, серыми глазами, широкими бровями; он глупо ухмылялся, так как был уже в стельку пьян. Слева от «государя» восседал Иван Зарубин-Чика. Чернобородый, с тёмно-бронзовым, как у цыгана, лицом; нос большой, с горбинкой, глаза быстрые, озорные. Громкоголосый, весёлый и никогда не унывающий. Рядом Лысов. Это был белый как лунь, но ещё не старый казак. Лысов уже успел набраться и спал за столом, уложив голову на руку.

Сразу за Овчинниковым сидел Максим Горшков, высокий, сутулый, сухой, неопределённого возраста казак. Русоголовый, рыжеусый, а судя по носу…

Напротив «ампиратора», на другом конце стола, сидел сам хозяин дома Иван Творогов. Он не спускал глаз с Пугачёва, стараясь предугадать любое его желание.

Уже не менее десятка раз прошёлся по кругу кувшин с брагой. Жена хозяина дома, Стеша Творогова, даже со счёту сбилась, сколько раз ей приходилось спускаться в погреб. И потому неудивительно, что о дальнейших планах «ампиратора» говорили не полушёпотом, а кричали во всё горло.

— Кто бы мог только помыслить, что комендант яицкий, подлюга Симонов, не испужается нашего войска! — выкрикивал пьяно Чика. — Но ничего, я ещё доберусь до него!

— Доберёшься, только сейчас уймись, — ухмылялся Овчинников. — Мы ещё и до Катьки, жёнки государевой, доберёмся!

— Нет, кто бы мог только подумать, — Зарубин вскочил, в приступе ярости высоко вскинул голову и рубанул рукою воздух. После этой пьяной выходки он опустился на табурет, выпил залпом бокал медовухи и обвёл присутствующих победоносным взглядом.

— Хе! Они ещё у нас все зараз попляшут! — заметил пьяно Максим Гаврилов, с размаху ударив рукой по колену. — За все страдания государя нашего зараз все поплатятся, язви им в души!

— Пора бы не лясы точить, а о деле подумать, — хмуро заметил самый трезвый из всех Бочков. — Мы покуда здесь гуляем, а в Рассыпной уже поди к бою готовятся.

Пугачёв всё это время сидел точно истукан. Вытянув под столом ноги, он только водил пальцами по его краю, сопровождая каждый выкрик одобрительным кивком. При этом он сильно потел и то хмурил, то раздвигал брови — явный признак того, что «государь» упорно о чём-то размышляет. Наконец он произнёс:

— Давайте выпьем за полковника Ивашку Творогова! Мы на Рассыпную завтра двинем, а он здеся комендантом гарнизона остаётся!

Пирующие тут же подхватили чаши и с криками «любо» опрокинули их в себя до дна.

Иван Творогов в сильнейшем волнении вскочил с места и бросился в ноги «государя».

— Спасибочки за доверие, батюшка! — воскликнул он. — Ей-богу, оправдаю его многократно!

— Верю, верю, — улыбнулся снисходительно Пугачёв. — Ты с колен-то встань и обскажи, что там у нас с пушками творится.

— А что? — не понял новоиспечённый полковник, вытаращив глаза. — Пушки все зараз собраны и к примененью готовы!

— Скоко их? — спросил Пугачёв.

— Пятнадцать.

— А годных к бою только десять, — едко высказался Бочков.

— Зато четыре из чистой меди! — огрызнулся Творогов.

— А ещё у трёх лафетов нету, — ябедничал Бочков, сделав вид, что не замечает враждебного взгляда хозяина дома.

— Дык разве в том дело, — вступил в разговор Андрей Овчинников. — У нас в войске казак есть, Федька Чумаков. Знатный знаток дела батарейного. Он зараз всё отладит и починит!

— Велю назначить его начальником всей войсковой батареи, — глядя на Овчинникова, распорядился Пугачёв.

— А давайте-ка за это и жахнем! — крикнул радостно Чика, схватив кувшин и едва не расплескав брагу по столу.

— Всё, будя! — встав из-за стола, строго сказал «ампиратор», едва державшийся на ногах. — Все на боковую! Спозаранку в баньке ополоснёмся и айда на Рассыпную! Прошу не запамятовать, что делов у нас ещё непочатый край — поле непаханое!

Андрей Овчинников и Иван Зарубин-Чика не спеша прогуливались по городку. «Свита» Пугачёва давно спала. А эти двое укрощали в себе желание, требующее продолжения попойки.

Над головами казаков ярко сияла луна. От лунного света все предметы вокруг стали рельефнее, и это ещё более подчёркивало тишину, в которую были погружены избы спящего городка. Неожиданно залаяли собаки…

— Может, возвернёмся? — предложил Чика. — Я уже и вздремнуть бы не прочь.

Овчинников не ответил. Он вертел головой вокруг, не узнавая местности. Ночь придавала городку непривычный вид, и трудно было разобраться, где они.

— Что, боишься заблудиться? — ухмыльнулся Чика.

— Ещё чего, — беззлобно огрызнулся Овчинников. — Чудно всё как-то. Днём сколько разочков здесь хаживал, а вот ночью чудится, будто бы и не был здесь ни разочка.

— Ну что, айда на боковую, как ампиратор приказал, — предложил уже настойчивее Чика. — Завтра на Рассыпную двинем. Отдохнуть чуток надо б.

Овчинников то ли не расслышал, то ли не захотел ответить. Он остановился перед старым осокорем, росшим возле церкви, на суку которого висел разутый и полураздетый атаман Лазарь Портнов.

Словно что-то вспомнив, Овчинников заскрежетал зубами, его душила вдруг охватившая злоба. Резко обернувшись, он в упор посмотрел на Чику, который, зевая, с равнодушным видом разглядывал повешенного атамана.

— Ты зришь этого мертвяка, Ивашка? — спросил он.

— Зрю, и что с того? — сонно ответил тот.

— А фамилию евоную помнишь?

— Не запамятовал ещё. Лазарь Портнов, кажись.

— Вот именно Портнов, мать его, — подчеркнул Овчинников.

— Обожди, а тебе-то что с того? — заинтересовался Чика. — Теперь-то кака разница, какая у него фамилия?

— Ты того паскуду помнишь, с кем я ещё на умёте Толмачёвском бодался?

— Супостата того, что государя прилюдно лаял?

— Его самого.

— И что с того, что не запамятовал я его?

— Дык он тоже Портновым из Илецка назывался!

— Ну назывался, и что с того?

— Только он Ярёмой назывался, а этот вот висельник — Лазарем!

— Может, сродственники они. И что с того?

— Чего ты заладил — «что с того» да «что с того», — обозлился Овчинников. — Я тогда зараз усёк, что лазутчик Ярёма тот грёбаный! Сейчас вот прямо пойду, сыщу его и башку зараз отсеку по самые плечи!

— Фу, да не петушись ты, Андрюха, — поморщился Чика. — Его уже нет средь нас.

— Как это нет? — округлил глаза Овчинников.

— Эдак вот и нет, — вздохнул устало Чика. — Когда по нам из пушек возле Яицка лупанули, дык и не возвернулся он в войско наше боля.

— Что, погиб? — нахмурился Овчинников.

— А кто его знает, — пожал плечами Чика. — Об нём и не вспоминал боля никто. — Даже вон ты, атаман войсковой, и то только сейчас от меня услыхал, что нету казака в войске!

— Ладно, айда дрыхнуть, — буркнул пристыжённый Андрей. — Эх, жаль, что я тогда его сабелькой не обезглавил и в лапшу не искрошил.

Примечания

1

Бабр — тигр (ст. рус.).