1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая

Александр Черенов

25 апреля 1945 года советские и американские солдаты встретились на Эльбе – и обнялись, как друзья и союзники. Но не всем это нравилось – и здесь Черчилль и Трумэн сошлись во взглядах с новым союзником – Гиммлером. Не успела закончиться Вторая мировая война, как на горизонте замаячила Третья…В романе нет вымышленных персонажей, событий и фактов. Основываясь на них, автор всего лишь представил, как могли развиваться события после Победы.

Глава тридцать седьмая

«Яблоко» раздора наливалось с каждым днём. Это стало особенно ясно после того, как фельдмаршал Кессельринг открыл англосаксам дорогу на юг и восток Чехословакии. Не сделав ни единого выстрела, войска фельдмаршала дружно «отдали себя в лоно цивилизации»: сдались в плен к англо-американцам. Другой расклад обещал «трудоустройство в Сибири» — и то, если ещё повезёт. Не паровоз ведь: тот повезёт вне всяких сомнений.

С каждым днём пока ещё союзники решительно продвигались навстречу друг другу — как те знаменитые составы из задачи «про пункт «А» и пункт «Б». И, как и в задаче, столкновения они могли избежать лишь в том случае, если задача была бы решена правильно. Другой вопрос: что каждая из сторон понимала под «правильным решением»? И хотела ли она — каждая из сторон — чтобы задача была решена правильно? Правильно — с точки зрения «правил решения», а не субъективных интересов, уже несовпадающих?

И Черчилль, и Трумэн, в котором премьер нашёл не только соратника, но и друга — хотя бы против общего врага — понимали ограниченность своих возможностей. Ограниченность вызывалась… даже не вызывалась: диктовалась ситуацией. А ещё тем, что русские не собирались быть статистами и не желали обозначать «условного противника на маневрах». При всём своём максимализме премьер с президентом были реалистами. Как минимум — людьми с «адекватным мышлением». Эта адекватность и определяла параметры задачи и её решения.

На практике это выглядело следующим образом: используя «душевные отношения» с немцами, продвигаться максимально дальше на восток, перенося встречу с русскими за пределы установленных линий «зон ответственности». И не только «за пределы»: как можно дальше от них. Момент был ответственный — даже судьбоносный. На этот раз Черчилль не драматизировал и не преувеличивал: решалась судьба Европы, а, значит, и судьба Британской империи. Трумэн был значительно меньше озабочен вопросом «представления интересов Британской империи», но частично интересы Вашингтона и Лондона в Европе совпадали. Дальше, за пределами этой «части», они уже противоречили друг другу, но разрешение этих противоречий являлось вопросом завтрашнего дня. И у Соединённых Штатов имелось достаточно рычагов для их решения. Наиболее сильным из них была… слабость послевоенной Британии.

Но сегодня нужно было думать не об англичанах, а о русских. Думать в плане «выяснения отношений» с ними. Именно поэтому Трумэн с готовностью принял настойчивое приглашение Черчилля «пригласить британского премьера в Вашингтон». «Приглашение насчёт приглашения» было «с благодарностью»… сделано. И Черчилль не стал затягивать сборы: вылетел уже спустя час «от приглашения». Обставляться дипломатическими процедурами и правилами этикета было уже некогда…

— Рад приветствовать Вас в Вашингтоне, сэр Уинстон!

Трумэн, как «вовсе даже не дворянин», панибратски «отшлёпал» Черчилля по спине. Но потомок герцогов Мальборо не стал заниматься таким неконструктивным занятием, как впадение в амбиции. Он ведь пересёк океан не ради куртуазной беседы и демонстрации хороших манер: от этого добра тошнило уже в Лондоне. Поэтому взамен неуместного побагровения Черчилль максимально широко растянул губы в улыбке.

— И я рад снова видеть Вас, сэр — теперь уже в ином качестве!

Черчилль не врал — ни насчёт радости, ни насчёт качества. С нынешним хозяином Белого дома они встречались ещё в то время, когда Трумэн всего лишь «пробивался» в Белый дом из сенаторов. Особенно впечатлил Черчилля Трумэн «образца двадцать четвёртого июня сорок первого года», когда в газете «Нью-Йорк таймс» появилась «цитата из сенатора»: «Senator Harry Truman, Democrat of Missouri, suggested that the United States help which ever side seemed to be losing…»: «Сенатор Гарри Трумэн, демократ от штата Миссури, предложил Соединённым Штатам оказывать помощь тому, кто будет проигрывать…».

В Сенате, как раз, обсуждался вопрос об оказании помощи СССР в войне против Германии, как жертве неспровоцированной агрессии. Трумэн решил «внести свежую струю в обсуждение». Заинтриговав коллег, он тут же конкретизировал своё предложение: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом, пусть они убивают, как можно больше…». Ну, как было Черчиллю не отдать должное такому «свежему и оригинальному взгляду на предмет»! И он не просто возрадовался тогда, но и сделал «узелок на память». На добрую память о совсем даже не добром сенаторе. И все последующие годы он был верен доброй памяти о «недоброй памяти» человеке.

Услышав ответное приветствие, Трумэн простецки хохотнул.

— «Сэр»! Зачем так официально, дорогой Черчилль? Просто — Гарри!

Черчилль не стал кочевряжиться и на этот раз: «просто — так просто»! Тем паче, что в этой «простоте» был немалый резон: упрощает контакт. А для достижения взаимопонимания и конкретных решений это — первейшее дело.

— Гарри, как Вы понимаете, я проделал этот длинный путь не для обмена любезностями. Хотя он стоил того, чтобы возобновить наше знакомство уже на качественно новом уровне: с Гарри Трумэном — президентом.

— Благодарю Вас, дорогой премьер. Итак?

— Русские! — не стал тянуть Черчилль. Правильно: всё остальное — потом. Потом — всякие поляки и прочие шведы. Прежде всего — русские: вопрос вопросов. Решится он — решатся и все последующие, связанные и даже не связанные с ним.

Трумэн моментально исполнился понимания: посерел лицом. Немножко: он ещё не имел достаточных оснований для того, чтобы проникнуться осознанием настолько глубоко, как и британский премьер. У него не было ещё ни опыта руководящей работы такого ранга, ни столь же продолжительного опыта личного знакомства с «коварным византийцем» Сталиным. Но заочно — «при помощи товарищей» — он уже набирался и того, и другого.

— Что предлагает союзная Британия?

— Союзная Британия предлагает заменить союзника!

Черчилль ломился сквозь бурелом политики, как лось — сквозь чащу: напролом. Его поджимали две вещи: время и характер. И, потом, сэр Уинстон слишком долго был в политике для того, чтобы не понимать: или сейчас — или никогда! Сталина нужно было останавливать ещё на пороге Европы.

Не получилось. Но задача-то не отменялась. Значит, сейчас нужно было останавливать его уже за порогом — и разворачивать в обратную сторону. Как — другой вопрос. Именно для его решения Черчилль и проделал эти тысячи миль над океаном, хотя, ужас, как не любил самолёты. Хотя, при чём, тут, «ужас»: как истинный англичанин!

Трумэн перестал улыбаться: он ещё не имел практики разрешения подобных конфликтов. Поэтому он, совершенно неожиданно для Черчилля, знавшего его исключительно «в формате двадцать четвёртого июня сорок первого года», изменил себе.

— Дорогой премьер, давайте разберёмся с этим вопросом спокойно и обстоятельно.

Черчилль напрягся: «это ещё, что за фокусы? „Спокойно и обстоятельно“ — это не из репертуара Гарри Трумэна!».

— Я Вас слушаю, Гарри.

Не изменяя желчности в лице, Трумэн откинулся на спинку кресла.

— Если я верно понял, Вы предлагаете объявить Сталину войну?

— Войну умов, дорогой Гарри!

— «Войну умов»…

Трумэн ушёл в себя за ответом, но это была попытка с негодными средствами. Ответ Черчилля явно тянул на аллегорию, а такого балласта в мозгах Трумэна, отродясь, не имелось. Черчилль лишний раз имел повод убедиться в сугубо прикладном значении мозгов президента, и оперативно поспешил на помощь.

— Я хотел сказать, дорогой Гарри, что мы обязаны дать понять Сталину, что он зашёл слишком далеко, и не только по дороге в Европу!

— Вы хотите отыграть ситуацию назад?

Лицо Черчилля разгладилось: зря он недооценивал способностей Трумэна. Не мытьем — так катаньем, не умом — так наитием, тот добрался до его мысли.

— Да, сэр!

— Если можно — конкретно?

Черчилль скосил глаза на большую карту военных действий в Европе — последнее, что осталось в этом кабинете от предыдущего хозяина.

— Пожалуйста, пожалуйста! — великодушно распростёр руку Трумэн.

Премьер медленно выбрался из кресла, и, пыхтя неизменной сигарой, на пару с одышкой преодолел расстояние в несколько метров.

— Взгляните, Гарри!

Рука Черчилля описала дугу «на местности».

— Вот здесь мы должны «по закону» встретиться с русскими. Каюсь: моя вина.

Премьер ещё больше прогнулся вперёд, словно действительно под грузом вины.

— Вот почему с удвоенной энергией я хочу исправить её!

— Каким образом, дорогой премьер?

Черчилль усмехнулся.

— Вот, говорят, место встречи изменить нельзя. А мы возьмём — и изменим! Перенесём эту встречу, как можно дальше на восток!

Трумэн не усидел и стремительно подошёл к карте.

— Где сейчас русские?

Вопрос был правомерным: Верховным Главнокомандующим Гарри являлся постольку, поскольку являлся президентом. А для Черчилля военная составляющая была все последние годы большей частью его «портфеля». Больше того, для него это был вопрос жизни и смерти… британского влияния в Европе, а, может, и всей Британской империи. Именно поэтому сэр Уинстон мог с закрытыми глазами показать точное расположение союзников «по обе стороны от Германии». Что он и сделал.

Трумэн нахмурился: впервые он убедился в том, насколько глубоко русские проникли в Европу, и насколько глубоко Черчилль понимает этот вопрос.

— Да, положение серьёзное. И что мы можем сделать?

Черчилль, не спеша, вернулся за стол. Опустившись в кресло, он начал прожёвывать слова вместе с сигарой.

— Прежде всего, отказаться от ошибочных договорённостей с русскими насчёт разграничения оккупационных зон.

Трумэн не задержался с кивком: «согласен».

— Второе: немедленным броском овладеть Саксонией и Тюрингией, которые по протоколу ЕКК от двенадцатого сентября сорок четвёртого года входят в советскую зону оккупации. Третье: используя договорённости с Кессельрингом, быстро захватить Чехословакию, исключая уже занятые русскими территории к западу от Закарпатской Украины. Четвёртое: опять же используя капитуляцию Южной Германии, бросить все высвободившиеся там войска на захват той части Австрии, где ещё нет русских. Для этого можно даже использовать солдат Группы армий «Остмарк» генерала Рендулича.

— Сэ-э-р?!

Даже Трумэн оказался неспособен выдержать такую дозу вероломства.

— А что делать, Гарри?! — потряс кулаками Черчилль. — Иначе с русскими не договориться! Только, выложив на стол козыри, мы сможем заставить Сталина пойти навстречу здравому смыслу… и нам!

— Мда-а…

Большой мастер по части непосредственного выражения эмоций, Трумэн простецки обработал пальцами мочку уха.

— Это — даже не скандал, дорогой Черчилль. Это — провокация. И провокация с далеко идущими последствиями. Непредсказуемыми последствиями. Вы можете гарантировать успех?

Черчилль усмехнулся.

— Такой гарантии Вам не даст и страховой полис, Гарри. Но другого выхода нет. Точнее, есть: Сталин в Европе! Как полновластный хозяин! И это уже — не пропагандистский штамп: достаточно взглянуть на карту! Сталин — на расстоянии танкового броска от Парижа и Рима! Вы этого хотите?

Трумэн покачал головой: сомнение не хотело отпускать этого «ястреба», отрабатывая за ещё более хищную птицу.

— Вы ведь — охотник, дорогой Черчилль?

Лицо премьера начало медленно опускаться вниз.

— Н-ну-у?

— Значит, Вы знаете, как ведёт себя загнанный в ловушку зверь?

Черчилль побледнел: ему ли не знать? Но побледнел он не от личного знания, а от того, что этим знанием неожиданно обладал и Трумэн. Более того: президент явно намеревался обратить это знание против его доводов! И премьер не ошибся.

— Вот именно, сэр: он бросается на охотника! И горе тому охотнику, который этого не знает!

Черчилль закусил губу: Трумэн побивал британского аристократа его же оружием — аллегорией! Совершенно неуместной и даже вредоносной сейчас аллегорией! Оставалось лишь одно: использовать и дальше «тактику лося» — ломиться напролом.

— У Вас есть другое средство, мистер Трумэн? Или Вы одобряете аппетиты мистера Сталина?

Трумэн покривил лицом.

— Ну, вообще-то, я рассчитывал прижать Сталина деньгами… Но, пожалуй, Вы правы: надо сочетать методы. Одно не только не противоречит другому, но и будет дополнять его. Я согласен, дорогой премьер.

Черчилль облегчённо пыхнул сигарой.

— Тогда не посчитайте за труд озадачить Эйзенхауэра, Гарри. Этот человек не очень прислушивается не только к голосу Лондона, но и к голосу разума.

Трумэн улыбнулся — сама непосредственность — и в очередной раз обработал плечо Черчилля.

— Имейте снисхождение, дорогой премьер: «тяжёлое наследие войны за независимость»! Так сказать, «генетическая память»!

Сигара свесилась с губы Черчилля: Трумэн, оказывается, способен при случае неплоско пошутить! Вот тебе — и мелкий лавочник! Отсюда — вывод: с этим господином надо «держать ухо востро»!

— Не сомневайтесь, дорогой Черчилль.

Трумэн уже не улыбался.

— Я сделаю всё, что надо. А Эйзенхауэр сделает всё, что будет надо мне…